— Я не знаю, — выдыхает тот и устало переносицу трёт. — Он может вообще никак себя не проявить, тогда это будет значить, что я ошибся или что шлюха из тебя так себе, — Чонгук говорит довольно жестко, откидывает голову на спинку сидения и прикрывает глаза. — Первый вариант меня не устраивает, — протягивает тихо. — Я чувствую в нём агрессию, он не сможет скрывать её долго. Такая злоба рано или поздно выльется во что-то, — продолжает, открывая глаза и ладонями в свои волосы зарываясь. — Мне не нужны новые трупы, — он смотрит на Чимина почти без явной ненависти, почти с сожалением, почти не враждебно. — Ты не умрёшь. Если… — запинается, опуская взгляд, — внезапно станет совсем невыносимо, хлопни в ладони три раза, мы остановим это и закончим операцию.

И замолкает, с мыслями стараясь собраться.

Чимин думает о том, что даже здесь и сейчас к нему относятся снисходительно. В некотором смысле. Ему вспоминается Ын Ха с её наивно-добродушным: «Людям не позволено причинять боль другим людям». И ему выть от этого хочется. От того, что у Чонгука это внутри так же заложено, что это у них будто семейное.

— Я зол на тебя, но я тоже человек и понимаю, что перегибаю. Мне жаль тебя, — Чон выдыхает шумно, изучая взглядом прохожих за окном. — Но Ын Ха мне жаль больше, ты должен понимать.

Чимин это отлично понимает.

И верит каждому слову.

— И если бы ты не согласился, я бы не посадил тебя, — смотрит прямо на собеседника внезапно, — хочу, чтобы ты знал. Ын Ха сказала оставить всё так. Я много думал и склонен согласиться с ней, — делает паузу, будто с силами собирается. — Она не в порядке и никогда не будет. И я никогда не смогу смотреть на тебя иначе, как на насильника, причинившего ей боль. Каким бы ты хорошим человеком в последствии не оказался, я знаю, что ты можешь делать ужасные вещи, а такое не проходит бесследно, — Чимин просто смотрит на него, боясь даже дышать. Откровения людям всегда даются с трудом, он знает. — Я говорю это для того, чтобы ты знал, что мы спасём твое тело от смерти, но душу… — сглатывает вставший в горле ком сожаления и злости. — Спаси себя сам, Чимин.

«Там уже нечего спасать», — Чимин так и не пишет на бумаге, проглатывая без посторонней помощи. Он сам себя не спасёт, он безнадёжен настолько, на сколько это вообще возможно. И он вроде бы смирился уже, но что-то внутри ноет и болит, желая вырваться из этой паутины. Но выхода нет. И его никогда не было.

— Мой подозреваемый — владелец заведения, — произносит Чонгук, показывая ему фото в папке. — Мне неприятно это говорить, — он морщится, будто от чего-то мерзкого, — но было бы неплохо, чтобы ты понравился ему. Хотя я понятия не имею, где логика в его действиях. Может, наоборот — ему нужно не понравиться? — задумчиво протягивает. — Я не знаю, в чём была ошибка предыдущих жертв и каким образом он их выбирал. Их ничего не связывает.

Чимин слушает внимательно, по возможности, не морщится и не сжимается в клубок боли. Предстоящая пытка кажется ему чем-то невыносимым — почти самоубийством, но он молчит.

— Веди себя, как обычно, — выдыхает раздражённо Чон. — Я не умею давать напутствия, — грустно улыбается, пряча папку с делом подальше и на часы бросая мимолётный взгляд. — Уже время.

У Чимина внутри что-то рвётся внезапно больно. Дыхание замедляется, биение сердца учащается, в горле ком стоит и не двигается. Отчаяние в глазах вспыхивает на мгновение и сразу же гаснет под тяжестью «нужно».

— Просто помни: хлопни три раза, и всё закончится, — вдогонку говорит ему Чонгук, когда тот выходит из тёплого салона автомобиля. — Будь осторожен.

***

— Пак Чимин… — шепчет мужчина ему прямо на ухо, ядовито ухмыляясь. — Я знаю тебя, Пак Чимин.

Чимин пока не уверен, хорошо это или плохо, но слушает. Взглядом за движениями мужчины следит. Подмечает злобу на дне чёрных зрачков и даже отшатывается немного назад, но стоит.

— От тебя блядством несёт за версту.

Чимина почти выворачивает от таких комплиментов. А в сознании красным мигает: «Опасность», но он игнорирует. Сглатывает шумно собравшуюся во рту слюну, закусывает нижнюю губу почти до крови и ловит на себе заинтересованный взгляд затуманенных глаз. Мужчина под наркотой, он не сомневается.

— Как Шуга? — тот обходит стол, роется в выдвижном ящичке и достаёт оттуда документы. — Он чувствует себя уже лучше? Такая трагедия! — наигранно. — Я слышал: полицейский Чон вытащил его. Это он зря, конечно.

Чимин даже вздрагивает так, будто его уже раскрыли. Ладони резко потеют, взгляд начинает растерянно блуждать по кабинету, отделанному красным.

— Ты знаешь полицейского Чона?

Он отрицательно качает головой.

— Замечательный человек, только нос свой сунет не туда, куда надо. Но ты же не такой? — мужчина подходит ближе, опасно близко. — Тебе же денежки нужны, правда? И ты пойдёшь на всё ради денег?

Чимин усилиями заставляет себя кивнуть. Сцепляет зубы, будто алмазы в мелкую пыль дробит ими, намертво. Скулы напрягаются. Губы нервно подрагивают от обиды, что в сознание проникает вместе со словами, острыми, словно клинок.

— Ты с рождения немой или…?

«Или», — пишет Чимин и видит ещё большую заинтересованность на лице мужчины. От этого противно становится очень.

— Мне нравится, — протягивает тот, усмехаясь уголками губ. — Твои глаза не лгут, я вижу в них отчаяние. Только вот… — он подходит со спины и к наушнику в ухе тянется, когда Чимин останавливает его, — что это такое?

«Слуховой аппарат», — спешно пишет он в блокноте. Мужчина долго всматривается в его лицо и начинает заливисто смеяться.

— Ты даже врёшь красиво, — протягивает, кладя руку Чимину на плечо. — Сколько тебе лет? — спрашивает и получает в ответ кривое «23». — Совсем молодой. Зачем же портить себя так рано? — заглядывает прямо в глаза, словно ищет там признаки лжи. — Тебе бы жить и жить. Неужели так нравится? — наклоняется к нему слишком близко, Чимин даже дыхание его, казалось, чувствует. — Сними это, — указывает на рубашку.

У Чимина в глазах туман, он голос слышит словно издали. Но подчиняется ему. Дрожащими пальцами цепляется за пуговицы, отчего-то не желающие поддаваться. Медленно расстёгивает одну за другой, чувствуя, как в груди отчаяние разгорается с новой силой, вынуждая дышать глубоко и медленно, стягивать с себя одежду заторможено и словно на автомате. Не реагировать на чужой взгляд. Уставиться в пол и не смотреть. Не видеть заинтересованность. Не хотеть видеть. Не чувствовать холод. Не вздрагивать от чужих рук на собственной едва тёплой коже. Не поднимать взгляд с пола. Свою гордость усилиями опускать туда же. Умолять время течь быстрее, а дыхание — не сбиваться.

— Жалко такое тело, — прямо над ухом хриплое.

Жалко.

— С тех пор, как ты тут был, много всего изменилось, — мужчина отходит к столу, и Чимин находит в себе силы выдохнуть. — Выпей, чтобы расслабиться, — таблетку какую-то протягивает.

Чимин косится на него подозрительно. Он не хочет пить эту гадость, потому что на витамины это мало смахивает. У него в голове образ обдолбанного Юнги всплывает, и он два плюс два складывает легко. Здесь действительно многое изменилось. Он отрицательно качает головой.

— Мне травить тебя смысла нет, ты мне деньги приносить будешь, а деньги я люблю, — произносит мужчина ласково и чуть резче добавляет: — Больше, чем людей.

У Чимина в наушнике голос Чонгука говорит, что «Не смей», но он смеет. Сам не знает зачем, но смеет. С трудом проглатывает таблетку, запивая водой. Но горькота на языке остаётся надолго.

Чимин думает, что наркотики так быстро никогда не действуют, когда через минут пятнадцать на месте стоять не может. В коридоре он словно никого не различает — силуэты, чёрные фигуры вдалеке. Они плывут перед глазами, расплываются. Чимина ведут куда-то, но он не уверен, что понимает, куда именно. Его ведёт конкретно из стороны в сторону. Ноги слабеют, подкашиваясь ещё на полпути. Жарко. Ему пиздец как жарко, хоть он и почти не одет. Ему кожу снять с себя хочется, по полу растечься одним сплошным ничто.