— Уловила. Только у нас немножко не такой фильм.
— Я это уже понял. Пожалуй, мне лучше заткнуться. Всё, молчу. Не буду тебе мешать.
— Да нет, говори на здоровье. Мне даже интересно послушать, как тешится народ в вузах. Ведь мне туда скорее всего не попасть.
— Почему?
— Помимо очевидного? Я и школу то не закончила.
— Как так вышло?
— Мне там нефиг делать. Я их чёртову бюрократию насквозь вижу. Вся эта брехня про американскую мечту и светлое будущее…
Удовлетворившись своей работой, Хейзел замотала окровавленную марлю в клубок и плюхнулась на матрас напротив Пита.
— Как ты оказалась на демонстрации?
— По собственному желанию.
— Ты не любишь врачей?
— Благодаря им я и оказалась здесь. Поверишь ли, у меня мать свято верила в прогресс, в современную медицину, боготворила врачей. И когда у неё на шее вылезла какая-то подозрительная шишка, она тут же помчалась на биопсию. Диагноз: саркома мягких тканей. Вырезали эту дрянь, вроде успешно. Хирург был доволен. Но тут вмешался онколог и начал стращать маму рецидивом. Сказал что надо прохимичить на всякий случай. Начал пихать ей какой-то крутой чудодейственный препарат. Конечно, мать послушалась. После первого курса у неё отказали почки, а за ними и сердце. Брат мой, Чарли, психанул. Он и раньше нe отличался уравновешенностью, а после смерти мамы и вовсе с катушек съехал. На следующий день после похорон он разыскал онколога, подкараулил его и заехал ему кастетом по башке. В результате онколог в коме, а брат в тюрьме. А я, как видишь, в чулане. В школу я так и не вернулась. У меня и до этого были перепалки с одноклассниками. Мать оставила мне какие-то сбережения. Денег было не много, но хватило на первое время. Я тут же подала петицию в суд на освобождения от опеки. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня засунули в какую-нибудь приёмную семью. Наслушалась ужасов. Нет уж, спасибо. Благо, адвокат хороший попался. Меня признали дееспособной и отпустили на все четыре стороны. Я как раз познакомилась с Логаном. Он следил за всей этой историей. Проникся сочувствием и позвал меня к себе.
Хейзел поведала свою историю торопливо и монотонно, без излишних эпитетов, жестов, гримас и звуковых эффектов. Ей явно не терпелось добраться до конца. Пит понял, что она не приветствовала вопросы. Впрочем, у него к ней и не было вопросов.
— Не подумай, что я пытаюсь тебя переплюнуть, — сказал он, — но мои родители тоже умерли неестественной смертью. В наш загородный дом ворвались грабители. Маму с папой убили. Я чудом уцелел, потому что спрятался под кроватью. Мне было семь лет на тот момент. Меня определили в приёмную семью, где было ещё несколько сирот, все старше меня. Новые родители относились ко мне хорошо, а мне хотелось обратного, чтобы меня били и унижали. Я их нарочно провоцировал, чтобы они меня наказывали почаще. И чем больше я хамил и безобразничал, тем больше они меня осыпали лаской и тем больше я себя ненавидел. Я казался себе малодушным трусом. В то время я не знал этого термина — «комплекс вины выжившего». Я не психолог, но думаю, что и твоего брата это толкнуло взять в руки кастет. Я плохо представлял себе самоубийство. Мне легче было довести другого и умереть от чужой руки. Вот почему у меня долго не было друзей. Всё изменилось три года назад. Мне попался очень грамотный, внимательный доктор, который подобрал мне лекарство. Я не могу назвать вслух его имя, но это действительно врач от Бога. А его лекарство — воистину чудодейственное. Не буду обременять тебя деталями, но оно приглушает функцию определённых секторов мозга, в которых хранится долгосрочная память, включая утверждённые понятия о морали. Не бойся, человек не становится преступником. Он не перестаёт отличать добро от зла. Он просто перестаёт изводить себя из-за того, над чем не имел контроля. Я больше не виню себя за смерть родных родителей и даже за головную боль, доставленную приёмным. Если это лекарство когда-нибудь выйдет в массовое производство, оно освободит миллионы людей. Как видишь, не все врачи жадины и эгоисты.
Хейзел терпеливо выслушала его историю, хотя мораль этой истории ей явно пришлась не по душе.
— Думаю, нам обоим пошёл бы на пользу горячий душ, — сказала она вдруг, резко вскочив на ноги.
— Прекрасная идея! Пойдёшь первая?
— Нет, мы пойдём вместе.
Пит был не на шутку озадачен. Ещё десять минут назад его новая знакомая отвергла его любовные поползновения. Неужели она успела передумать?
— Прости, я не понимаю…
— Сейчас объясню ситуацию. У нас маленький котёл с горячей водой. На всех не хватает. Его отключают на ночь, чтобы сэкономить на электричестве. Если мы будем мыться по очереди, мы потратим слишком много горячей воды, и Логан будет недоволен. А если мы зайдём в кабинку одновременно, то успеем помыться, не навлекая на себя гнев. Не бойся, я не собираюсь пялиться на тебя и оценивать твою анатомию.
Через две минуты они уже стояли под благодатной горячей струёй повернувшись спиной друг к другу, окутанные ароматным паром. Всё происходило на удивление спокойно и целомудренно. Пит ощущал между лопатками мокрые волосы Хейзел, и при этом был в состоянии контролировать своё возбуждение. Несколько раз он замечал лёгкое покалывание в паху, но каждый раз он напоминал себе, что его спутница была не намного старше его учениц в католической школе, и это быстро охлаждало его пыл. Ему почему-то хотелось петь псалмы, чего он не делал с тех пор как покинул дом приёмных родителей, ревностных лютеран.
Блаженство это длилось меньше десяти минут. Хейзел поспешно выключила воду и завернулась в потрёпанное полотенце. Пит какое-то время стоял один в наполненной паром кабинке, пока пока воздух не охладел.
Когда он вернулся в чулан, Хейзел уже сидела на матрасе и ела холодный суп из банки. Её бунтарский уличный наряд лежал в кучке на полу: драные колготки, сапоги, юбка с воланами. Вместо ночной рубашки на ней была бесформенная мужская футболка. Пит успел заметить у неё на плече тёмное пятно, похожее на синяк.
— Ты уверена, что этот ублюдок не нанёс тебе травму?
— О чём ты?
Прищурившись, Пит указал пальцем на пятно.
— Тебе не больно?
— Кажется, мы договорились не пялиться друг на друга, — девушка одёрнула рукав. — Ну, раз уж ты такой глазастый, я тебе объясню. Это не кровоподтёк и не родимое пятно. Это незаконченная татуировка. Как она у меня на плече оказалась? Не спрашивай. Понятия не имею. Может, это мой братец так развлекался. Он сам весь в наколках. А когда выйдет из тюрьмы, он будет как абориген из племени Маори. Так или иначе, эта фигня сидит у меня на плече с детских лет. Я думаю от неё избавиться. Ведь можно кислотой вывести. Или облагородить, превратить её во что-то. Один из соседей, ну тот, который камасутрой увлекается, купил набор инструментов для татуировки. К нему уже ходят на приём. Может он сжалится и окажет мне услугу бесплатно.
Проглотив половину содержимого банки, Хейзел протянула остаток Питу. Его первым порывом было отказаться. Острые углы мятой банки не внушали ему доверия.
— Я не хочу злоупотреблять твоей щедростью.
— Ладно, не скромничай. Мы тут всё делим пополам: и горячую воду, и суп. Я уже съела овощи и курятину. Там на дне осталась пара макаронин.
Пит не знал, когда ему в следующий раз что-нибудь предложат из съестного, и поэтому проглотил остатки макаронно-томатного пойла.
— А теперь спать, — сказала Хейзел, растянувшись на матрасе.
Пит в недоумении смотрел на неё, машинально облизывая солёный налёт с губ.
— Я… пожалуй выйду в коридор. Там, кажется, мешок с бельём валялся. Не буду тебе мешать.
— Глупости. Ложись сюда, — она погладила рукой свободное место рядом с собой. — Как-нибудь поместимся. Постель мы тоже делим.
========== Глава 6. Господин и его собака ==========
Институт «EuroMedika»
В жизни каждого учёного наступает тот неловкий и роковой момент, когда ему предлагают сменить халат лаборанта на костюм директора. Этот момент наступил для меня три года назад. Я в одночасье превратился из жреца науки в белых одеяниях в мерзавца в чёрном. Теперь передо мной пресмыкается весь юридический отдел, трепещут практиканты и ассистентки, которые ещё недавно так и норовили задеть меня воланом юбки в коридоре, теперь шарахаются от меня, как ведьмы от инквизитора. Почему? Ведь я не изменился внутри. Да, я всегда осознавал своё моральное и интеллектуальное превосходство над остальными, но ведь это не повод задирать нос. Мне не нужно ничего доказывать. И так всё ясно. Старые деньги, старая закалка, почти аскетический образ жизни. Я тот же самый Дин МакАртур, который пришёл сюда ещё будучи студентом пятнадцать лет назад. И вот теперь у меня титул директора этики.
