Надо отдать ему должное, он быстро нашёлся. Чтобы позабавить свою спутницу, Шатопер достал из ножен шпагу, ту самую шпагу, которой размахивал у меня перед носом полчаса назад. Девчонка принялась её разглядывать и гладить, лаская пальчиками эфес. Капитан воспользовался случаем и клюнул её в шею, что заставило цыганку выпрямиться.
Если бы эти двое не были так поглощены своей игрой, они бы услышали негромкий хруст, раздававшийся из конуры. Это был не хруст разбитого стекла у меня под ногами; это был скрежет моих зубов. Мой палец проводил по острию ножа. Рука рока мяла мне плечо, отзываясь тянущей болью в груди и боку.
За свои неполные тридцать шесть лет жизни я впервые созерцал подобную сцену. Мне предстояло увидеть то, в чём Шатопер сознавался во время исповеди.
Наигравшись со шпагой, дурочка попросила капитана встать во весь рост и прогуляться по каморке. Ей хотелось услышать звон его шпор! Шатоперу пришлось ей в угоду прогуляться перед ней несколько раз. Было видно, что её преждевременное признание в любви и детские приходи озадачивали его. Цыганка не походила на других прелестниц, которых он приводил в этот притон.
B ту ночь «счастливице» довелось услышать фразу, которую он повторял при подобных обстоятельствах.
— Моё тело, кровь моя, моя душа — всё твоё, всё для тебя.
Выпалив заученное признание, капитан принялся коверкать её имя. Чего он только не перебрал! Миранда, Эсперанза, Эсменарда, Симиляр… В конце концов девушка сжалилась над ним и разрешила называть себя Готон. Свободной ладонью я ударил себя по лбу. Это было свыше моих сил. Готон! Что за дурацкое прозвище? Для охотничьей собаки вполне сносная кличка. Наш сосед на улице Тиршап имел целую свору спаниелей, и среди них была Готон. Но чтобы девушка добровольно назвалась таким именем? Неужели она не могла придумать ничего изящнее?
Уладив вопрос с именем возлюбленной, Шатопер принялся осыпать её обещаниями. Картина их сладостного будущего включала хорошенькую маленькую квартирку, парады стрелков под окнами, большой смотр близ Рюлли, львов королевского дворца. Он не забыл добавить, что «все женщины любят такие зрелища».
По крайней мере, он не обещал на ней жениться. С похвальной для дворянина честностью он выдал: «Разве люди больше любят друг друга, если их посыплют
латынью в поповской лавочке?». Я не мог с ним не согласиться после стольких лет службы в той самой «лавочке».
Блаженная идиотка упивалась звуками его голоса, и только иногда с её губ срывался мечтательный вздох: «О, мой Феб…». Сколько раз мне ещё предстояло услышать этот вздох!
А тем временем, проворные пальцы офицера уже начали расшнуровывать её корсаж. Вот он оголил её округлое плечо, которое я мысленно сравнил с луной, выступавшей из тумана. Вот цыганка ломается, хватается за талисман, бормочет что-то про свою «бедную матушку», которую ей больше не найти. Капитан отстраняется, разыгрывая комедию обиды и отвергнутой любви. И, конечно, она тут же плюхается ему на колени, обвив шею руками, и начинает умолять его не прогонять её. Да, да, она согласна быть его забавой, его игрушкой столько, сколько он этого пожелает. А потом она будет чистить ему шпоры и смахивать пыль с куртки, пока он водит других в королевский зверинец.
Нет, этому нужно было положить конец. Рука рока похлопала меня по спине, призывая к действию. Выдавив плечом гнилую дверь, я оказался рядом с увлечённой ласками парочкой. Капитан не видел меня, уткнувшись носом в смуглую шею цыганки. А вот она меня увидела. Чёрные глаза распахнулись ещё шире, и в зрачках отразилось моё искажённое лицо.
Я занёс нож и ударил наугад. В тот момент я не целился. Мне было всё равно, кого пырнуть, лишь бы положить конец этой нелепой сцене. Просто чудо, что я не попал в цыганку. Удар пришёлся в спину Шатоперу. С хриплым криком: «Проклятие!», он рухнул на пол. Девчонка последовала за ним, потеряв сознание. Они лежали бок о бок в луже крови, которая стремительно накапливалась под шеей капитана. Оба были бледны. На мгновение мне показалось, что я вот-вот растянусь рядом с ними, так сильно у меня болело в левом боку, будто я сам себя ударил ножом.
В разбитое окно, выходящее на реку, ворвался влажный мартовский ветер. Он немного привёл меня в чувства. На первом этаже раздался топот сапог. Видно, звук падающих тел привлёк внимание старой карги. Очевидно, она не хотела, чтобы кто-то повредил её мебель.
Склонившись над цыганкой, я сжал её челюсть и впился в холодные губы поцелуем. Не знаю, почувствовала ли она его сквозь обморок.
Сбросив плащ, который мне уже не был нужен, я прыгнул через окно в свинцовые воды Сены.
========== Глава 36. Когда творишь зло ==========
Вам когда-нибудь доводилось плавать в Сене в марте месяце? Не советую. Это вызов для самого опытного пловца, каким я не являлся. Разбухнув от ледяной воды, сутана отяжелела и тянула меня ко дну. Я бы мог прекратить сопротивление в тот момент и позволить течению унести меня. Лишь свинское любопытство заставляло меня шевелить окоченевшими конечностями. Мне хотелось узнать, чем закончится эта история.
Когда творишь зло, нельзя останавливаться на полпути. Надо довести дело до конца. Не спрашивайте меня, почему я тогда сбежал. Я сам не знаю. Почему я не зарезал капитана насмерть? Я знал, что одного удара не достаточно. Нож не так глубоко вошёл. Лезвие скользнуло по лопатке. Как врач, я должен был это знать. А главное, почему я оставил девчонку в каморке, удовлетворившись одним поцелуем? Я мог выпрыгнуть из окна вместе с ней, затем дотащить её до одного из своих поместий. Она была бы полностью в моей власти. Моей силы хватило бы чтобы сломить её сопротивление. Наверное, мне хотелось узнать, какой сюжет для нас заготовил рок. Быть может, я не был готов овладеть цыганкой. Паук поймал мушку в сеть, но не спешил её сожрать.
Поцелуй не входил в мои планы. У меня вообще плана не было. Я действовал без всякого сценария. Зря, я когда-то пытался себя убедить, что был хозяином положения и мог в любую минуту выйти из игры. В этой трагикомедии я был даже не кукловодом, а одной из марионеток.
Этот поцелуй не был первым в моей жизни. Вас это удивляет? Когда мне было четырнадцать, меня поцеловала кузина Виттория. Она была на два года старше и на голову ниже. Мелкая, смуглая и подвижная. Её родители привезли её погостить в наше поместье Тиршап. За день перед отъездом, она схватила меня за руку и увлекла в апельсиновый сад. «Почему бы нам не любить друг друга, Клаудио?» — спросила она меня с той же ребячливой искренностью, с которой цыганка признавалась в любви Шатоперу. «Зачем тебе становиться священником? Женись на мне. Будешь жить с нами во Флоренции. Мы будем встречаться с художниками и поэтами. А по ночам я буду целовать тебя вот так». Обвив мою шею руками, она встала на цыпочки и продемонстрировала свои намерения. Признаюсь, я был взволнован и сбит с толку. Весь вечер я до и дело дотрагивался до губ, чтобы воспроизвести ощущения. Мой интерес был в такой же мере философским, что и плотским. Тогда я не расценивал это как победу, скорее, как безобидную шалость дальней родственницы.
Через несколько месяцев после возвращения во Флоренцию её выдали замуж за сорокалетнего купца, что положило конец её мечтам о беседах с поэтами. А ещё через год она умерла, производя на свет ребёнка. Такая заурядная кончина для незаурядной девушки! По крайней мере, её смерть не была на моей совести. Не моя похоть угробила её. Хотя, не исключено, что ребёнок от меня погубил бы её точно так же. Если подумать, Виттория была слишком юной и хлипкой для продолжения рода. Ей вполне можно было дать ещё несколько лет для того, чтобы окрепнуть. Разумеется, её родители стремились выпутаться из долгов, вот и выдали дочь замуж как можно скорее. Более обыденного явления не придумать. Малолетний кузен из такой же бедной семьи не рассматривался как претендент. Бедняки не заглядывают друг другу в суму.
