Среди дремучих темнохвойных лесов лишайниково-мховых, для нас чужих и незнакомых, изба на ножках курьих, стройных. Изба на жёсткой хвое рыжей при разности зимы и лета всегда защищена от света еловых лап тяжёлой крышей. Над перекошенною дверью облезлые рога оленьи, при всяком ветра дуновенье она скрипит щемящей трелью. И если вы в неё войдёте, дав дань натуре любопытной, средь всякой утвари нехитрой легко сковороду найдёте: большая, медная, литая, она начищена до блеска, стоит в углу, у печки, веско, маняще, матово мерцая. Пройдя с опаскою, неслышно, записку на столе прочтите: «Хозяйка ненадолго вышла. У ей к вам просьба: подождите…» 1995 Иван–чай Среди летних дорог иногда под дымок и колёс вековую пластинку островком невзначай проплывёт иван-чай, в чай дорожный мешая горчинку. И уже через миг нас ведут напрямик — пусть дорога уносится дальше — прямо в память мосты — луговые цветы за вагонным окошком, как раньше. Эти встречи редки. Обгоняя гудки, мы надолго теряемся где-то. И цветы всякий раз тихо смотрят на нас с колокольни короткого лета. 2001 Бутень и сныть Приезжай – будет много открытий. Нам найдётся, о чём говорить. Отличается бутень от сныти, как от дудника бутень и сныть. Заполняют пустое пространство борщевик да раскидистый вёх. Приезжай. В это вольное царство принимают любых выпивох. Серп не жал, и коса не косила, не свирепствовал триммер-упырь. Красота эта – славная сила. Атакует кудрявый купырь шахты точек, когда-то ракетных, позаброшенных в здешней тиши. Красота эта – радость для бедных? Не приедешь? Тогда не пиши. 2017 Это – северное лето… Это – северное лето. Это – северные люди. Никакого в нём секрета. Никакой в них новой сути. Так же склонно к скорой смуте небо бледно-голубое. Та же жизнь по амплитуде от мольбы до мордобоя. 2016
Берёза пуглива… Берёза пуглива. Берёза такая трусиха! Жила бы счастливо, но всюду ей чудится лихо. Подует чуть резче, и речка нахмурится рябью — она уж трепещет, кляня свою психику бабью. 2010 Смастерю-ка я шкатулку из капа… Смастерю-ка я шкатулку из капа, из берёзового чудо-нароста, Кропотливо смастерю, не с нахрапа, как бы ни было мне это непросто. С пониманием текстуры и крапа, всей природной красоты-красотищи смастерю-ка я шкатулку из капа. Для себя, а не продать чтоб за тысщи. Не столяр, да и в резьбе ни бельмеса. Только чувствую: должно получиться. Результатом моего интереса будет тонкая такая вещица. И когда-нибудь насчет этой штуки дочка скажет для меня дорогое: «Золотые у отца, мама, руки. Зря про них ты говорила другое». 2013 Между Сендегой и Томшей «Восшедший на запады…» Пс. 67 Между Сендегой и Томшей, мир объят насквозь промокшей атмосферой, серой-серой. Дробь по крышам, по железу. Огороды – как трясина. Я в нутро к тебе не лезу на крыльце у магазина. Встали на краю пучины, два неспешных остолопа, рассуждаем про причины наступившего потопа. Ты твердишь – американцы. Я в ответ – китайский спутник. Отряхнёт от капель пальцы на крыльцо восшедший путник. Он к нам – не без уваженья. На ногах – сырые кеды. Но не будет продолженья оборвавшейся беседы. 2017 Охотничьею сукою… Охотничьею сукою лесною стороной хожу-брожу-аукаю, переходя на вой. Хожу-брожу, с гадюками целуюсь возле нор, с кикиморами-глюками вступаю в разговор. И странностью замеченной слывёт среди зверья тот факт, что человечиной не пахнет от меня. 1997 Ночью волк на светило молится… Ночью волк на светило молится, излагая заботы вслух. И луна для него – как Троица. К основному инстинкту глух, волк рискует семьёй и логовом, но нездешнему всякий раз вновь поёт о своём, о волковом, и с прицелом в иконостас, не имея, как люди, рученек, мордой тянется. И зане всякий волчий святой и мученик умиляется в вышине. |
