Какой-то мужчина, явно на взводе, пронёсся мимо него, так сильно задев плечом, что Кили оступился от неожиданности. Он взглянул мужчине вслед и пожал плечами. Наверное, что-то случилось, раз тот даже не извинился. Повернув за угол, он вызвал лифт и поехал на третий этаж.

Сразу возле лифта на третьем этаже стояли две медсестрички и что-то бурно обсуждали, отчаянно жестикулируя, словно две итальянки. Они так были увлечены беседой, что не заметили Кили, выходящего из лифта и проходящего мимо них, пока он первый не поздоровался с ними. И тогда, одна из них, подняла на него свои тёмные глаза и округлив их, окликнула его:

— Господин Кили! Господин Кили, постойте!

— Да? — развернулся тот, с недоумением глядя на них обеих.

— Вы к господину Трандуилу, ведь так? — снова затараторила темноглазая медсестра.

У него что-то затрещало внутри, и окатило холодом все внутренние органы от смутного предчувствия.

— Так. Что-то случилось? — он невольно нахмурился.

— Только что у него был мужчина, высокий, темноволосый.

— Со шрамами? — перебил её Кили. — Страшный такой.

— Не красавец вообще-то, но не страшный и без шрамов, — вмешалась вторая.

— И что?

— Господин Кили, слышали бы вы, как он орал в палате. Даже когда я прибежала на шум и пригрозила охраной, он не ушёл, а продолжил кричать. Он требовал, чтобы господин Трандуил привёл себя в порядок, чтобы не смел показываться на людях в таком виде, оскорблял его всякими словами и заявил, что сейчас на него не взглянул бы и маньяк после трёх лет воздержания, а потом стал кричать на меня, чтобы я принесла выписку. Бедный господин Трандуил был белее полотна, на него так было больно смотреть и.

Кили не дослушал. Он достаточно услышал, чтобы почувствовать себя так, словно его истыкали ножами. Заиндевевшие органы затопил внезапный жар, в каждой клетке воспламенился огонь, готовый превратить всё в пепел. Сорвавшись с места, он побежал к Трандуилу, уже совсем не заботясь о цветах в своей руке, и ворвался в палату, нечаянно хлопнув дверью о стену.

Там, в комнате, залитой лучами солнца, Трандуил лежал, отвернувшись к окну и укрывшись почти с головой одеялом. Вздрогнул от резкого звука, но даже не повернулся, чтобы узнать, кто же это пришёл.

— Привет, это я, — поспешил возвестить о своём прибытии Кили, с беспокойством оглядывая кокон из одеяла. Его сердце колотилось о грудную клетку так, что готово было пробить её к чертям собачьим.

К его облегчению, кокон тут же развернулся, но Трандуил посмотрел на него грустным взглядом, наполненным нерешительностью и даже робостью, и сам он выглядел таким сломленным, будто готов вот-вот сорваться на слёзы.

— Я думал, ты не вернёшься, — прошептал едва слышно.

— Что это тебя натолкнуло на такую мысль? — с деланной беспечностью произнёс Кили. — Я принёс тебе цветы, — и взмахнул букетом.

— Спасибо, я, наверное, не заслуживаю всего этого, — совершенно безэмоционально ответил ему Трандуил, устраиваясь на спине среди подушек и глядя на стену, будто смущался посмотреть в глаза. — Скажи, ты знал о том, что я занимаюсь проституцией?

Букет чуть не выпал из рук. Кили тронул лоб свободной рукой, потёр его, смущаясь такого прямого и откровенного вопроса, но одновременно им овладели страх и гнев. Он злился на себя и испытывал жгучее чувство вины. Это из-за него люди из клуба приходили сюда. Это из-за него Трандуил узнал о своей работе, хотя это совершенно лишняя и ненужная сейчас информация, которая нанесла такой удар, что тот теперь еле дышит от боли, бледный, словно обескровленный, страдающий и стыдящийся сам себя. Он обязан исправить всё это. Обязан объяснить.

— Прости меня, это я сказал в клубе о том, где ты сейчас. Хотел узнать о твоей семье, и пришлось выдать адрес. Но ты не должен больше волноваться об этом, слышишь?! — он прошёл быстрым шагом, положил цветы на тумбу и сел на стул, с шарканьем подвигая его к кровати, чтобы быть ближе, как можно ближе к нему. — Если ты не захочешь, то больше не вернёшься туда. Никогда-никогда, а значит, нет и смысла переживать.

— А Фили знал?

— Да, он знал. Вы там и познакомились. Это для него ничего не значило, и он никогда тебя этим не попрекал. Он очень любил тебя.

С болезненным стоном Трандуил закрыл лицо руками, словно борясь с новой вспышкой смущения или стыда.

— Теперь я не хочу, чтобы ко мне вернулась память, — произнёс он убитым голосом сквозь пальцы. — Я хочу навсегда остаться в этом тумане, потому что моя жизнь была, видимо, слишком позорной.

— Пусть будет так, как тебе лучше, Трандуил, — проникновенно промолвил Кили, протягивая руку и касаясь тыльной стороны его ладони. — Раньше ты не стыдился своей работы, и сейчас, когда ты ничего не помнишь, не стоит. Вдруг была какая-то веская причина. Ты не говорил. Да все мы занимаемся проституцией в той или иной степени, я вот вчера весь день нализывал инспектору природоохранной организации, хотя мне хотелось быть в другом месте. А после этого закинул в рот жвачку и поехал дальше.

Отняв руки от лица, Трандуил взглянул на него с небольшой толикой удивления, и на его лице появилась слабая улыбка, которая тут же погасла. Он всё ещё был скован, но черты лица совсем немного смягчились.

— Ты не должен думать о плохом, я позабочусь обо всём, — продолжил Кили, уже даже не пытаясь замаскировать ласку в голосе. — Распоряжусь, чтобы к тебе никого постороннего не пускали, поговорю с Торином, если нужно.

— С Торином? — встревоженно переспросил Трандуил.

— Да, это наш с Фили дядя. Помнишь, я говорил тебе?

Тревога смешалась с задумчивостью, словно имя Торина вызвало какие-то отголоски воспоминаний или звучало знакомо, но Трандуил никак это не объяснил и ничего не сказал про это, тут же сменив тему:

— Почему ты так хочешь помочь мне? Ты ничего мне не должен, тем более теперь, когда твой брат и я., — он резко замолчал, опустив взгляд на руки. Его ресницы затрепетали, и в сердце Кили кольнуло.

 — Возомнил себя Кларком Кентом, — с грустной усмешкой ответил он, чем завоевал тёплый взгляд. — Я же говорил тебе, что мы с тобой. друзья, так что. , — он протянул руку и почти невесомо прошёлся пальцами по его щеке. Трандуил не отпрянул, прикрыв глаза от контакта, а по телу Кили растеклась тёплая волна какой-то сладкой неги. — Всё образуется. Швы вон снимают завтра.

— На завтра также назначен консилиум, и меня это почему-то пугает, — зелёные глаза распахнулись, большой палец коснулся пальцев Кили, мягко-мягко, и тот не знал, хочет ли Трандуил убрать его руку от своего лица или же. Да, пальцы скользнули ниже, коснулись тыльной стороны ладони и переплелись с его пальцами. Они смотрели друг другу в глаза, но внезапно Трандуил вздрогнул, его рука упала на покрывало. Он моргнул и отвернулся. Прямо как тогда, когда Кили поцеловал его в салоне своей машины.

Скрывая свой разочарованный вздох, Кили прошептал:

— Сегодня вечером я не приеду, у меня будут дела, но я навещу тебя завтра в обед. Хорошо?

Медленный кивок в ответ, и Кили поднялся, чтобы поставить в воду букет, что до сих пор ждал своей участи на тумбе.

Кили кусал губы, поигрывал столовыми приборами, ковырял еду в тарелке, к которой почти так и не притронулся. Хотя на ужин было его любимое рагу, но кусок не лез в горло, да и вовсе не из-за него он решил променять общество Трандуила на типичный ужин в семейном кругу. Аппетитные блюда, горящие свечи в канделябрах, редкое звяканье посуды и тишина, разлившаяся в столовой. Все трое ели молча — он, Фили и Торин. И, похоже, никто не замечал, как Кили нервничает.

— М.. Торин, — вилка стукнула о тарелку, нечаянно, не специально, и дядя поднял голову. — Я хотел поговорить с тобой об одной важной вещи.

Торин смотрел на него весьма неопределённо, и Кили на секунду показалось, что тот хочет ответить что-то едкое, но вразрез ожиданиям его голос зазвучал тепло и доброжелательно:

— Знаю, о чём речь пойдёт.