Но для Лесной Феи всё было по-другому. Несмотря на всю мишуру — сверкающую иллюминацию, сияющие золотыми бликами витрины, красивые людские образы, созданные по последнему писку моды и изобилие благ — этот город таил своё чёрное, порочное сердце. Такие вещи довольно просто понять тому, кто и сам прятал себя за ярким обликом. Это место виделось ей жирным пауком, плетущим свои сети для очередной заплутавшей жертвы. Кровожадное, циничное, источающее зловоние и греховное. Порождало своих последователей и притягивало глупых, корыстных извращенцев, модифицировавшихся в местных за считанные часы. Лесная Фея ненавидела здесь всё: от злобных людей до кособоких улиц, похожих на грязный лабиринт, где прятались порок, наркотики и насилие.
Один город – две стороны. Два человека на противоположных краях от жирной черты, отделяющей свет и тьму. Лесная Фея понимала Торина, не желающего, чтобы племянник пересёк грань и оказался по другую сторону, но нужно было думать о себе, чтобы выкарабкаться из тьмы. О себе и о Смауге.
Седан цвета маренго почти не стоял в пробках, ловко проскакивая на мигающий сигнал жёлтого, а Фили всё следил краем глаза, как вдыхает аромат роз Лесная Фея, как проводит она пальчиками по нежным лепесткам, как блестят её глаза всякий раз, когда она о чём-то задумывается. Что бы там снова не выдумал Торин, он ни за что от неё не откажется. Ни за что и никогда.
— Я не дам тебя Торину в обиду, – прошептал он, когда они уже запарковались возле дома. – Ты можешь положиться на меня.
— Не нуждаюсь я ни в чьей защите, – отрезала Фея и, нажав на ручку, сама вышла из авто, не дожидаясь его галантности.
Во всём доме горели огни. Несмотря на поздний час, свет был зажжён почти в каждой комнате, даже на верхних этажах. Фили взял Фею под руку и вместе с ней направился к парадному входу, думая о том, что же их ждёт. Он действительно нервничал, хотя и старался мыслить в позитивном ключе. С чего вдруг Торин надумал пригласить их вместе домой, когда накануне едва не вышвырнул? Это было весьма и весьма странно.
Пальцы Лесной Феи были ледяными, ибо от одной мысли о поджидающем их человеке, её морозило. Если бы только Смауг мог понять, какой это стресс — идти туда, где гарантированно тебя не ждёт ничего хорошего. Этот Торин, должно быть, задумал что-то.. Придётся приложить действительно огромное усилие, чтобы хотя бы расположить его к себе. Должно быть, его не впечатлить одной лишь эффектной внешностью.
Холл, подсвеченный хрустальной люстрой, был пуст. Фили снял куртку, помог снять пальто своей гостье, а затем крикнул негромко, очевидно, опасаясь, переполошить половину дома:
— Торин! Торин, мы пришли!
Из гостиной показался Кили, выглядевший слегка настороженно и ошеломлённо. Со смущённой улыбкой он кивнул брату и Фее, но продолжил молчать. Не было ясно, в курсе ли он о приглашении Торина, но Фили надеялся выведать у него, чтобы морально быть готовым к любому повороту.
— Что Торин.., – Фили не успел договорить – дядя вышел из арки, ведущей в столовую. И его сосредоточенное, каменное лицо навевало разные мысли, но ни одна не была положительной.
Торин смотрел на Лесную Фею, смотрел на огромный букет, который она держала в руках, и губы его поджимались всё сильнее. Гостья выглядела гордой и высокомерной, холодной и неприступной. Как смела она так вести себя, если уже пробила дно и болталась в самом низу социальной иерархии?
Молчаливая пауза всё продолжалась, в момент которой они с Торином оценивали друг друга, и хозяин дома заговорил первым, обращаясь к ней:
— Пройдём в мой кабинет.
В кабинет. С Торином. За какие же заслуги, интересно, так балует судьба? Будто кто-то, прочитав мысли, тотчас приложил усилия, чтобы претворить их в жизнь. Как знать.. может Торин сдастся быстрее, чем можно было предположить.
Она двинулась вслед за ним, и Фили тоже сделал шаг, но Торин, заметив это, жестом повелел ему остаться. Обстановка стала совсем нагнетающей. Взгляд Кили то вспыхивал возмущением, то смешивался с тревогой. Он готов был паниковать, готов был ломиться в кабинет, потому что чувствовал, что от Торина не стоило ждать сердечности по отношению к Трандуилу. И тот находится сейчас с ним один-на-один, и некому будет его защитить, если Торин вдруг захочет морально уничтожить его, что, скорее всего, и произойдёт в ближайшее время. Торин умел это, как никто другой.
— Что он задумал? – тихо спросил он у Фили. – Ты знаешь, зачем он позвал его?
— Это я у тебя хотел спросить, – старший брат перенял беспокойство младшего, которое наложилось на страх за своё собственное будущее, под давлением последних событий грозившее превратиться из благоприятного в разрушенное. Он рухнул на диван, обхватывая голову руками, и сильно сжал её, как будто стараясь выдавить негативные мысли. – Я надеялся, что Торин передумал насчёт неё, но теперь вижу, что заблуждался.
Кили тяжело вздохнул и впился глазами в проём, где исчез Трандуил.
====== Часть 7 ======
Кабинет Торина не был похож на кабинет Азога. Совсем. Не было дешёвой мебели с вычурными линиями и пыльной, протёртой обивкой. Не было сомнительных плакатов, выдранных из дешёвых, эротических журналов. Ни грязных потёков на стекле окон, ни хлама, скопившегося за стеклом стеллажей. И пахло здесь по-другому. Приятно. Свежей краской чернил отпечатанной бумаги и ветхим запахом хрустящих книжных страниц. А ещё еле уловимым ароматом мужского парфюма, невесомого и не такого навязчивого, какие предпочитал Смауг.
Изящные деревянные рамы, обрамляющие прекрасные полотна, медовые оттенки дуба, из которого была сделана большая часть мебели, кожаные стулья и кресло сдержанных тонов, великолепные статуэтки, представляющие собой какие-то немыслимые геометрические фигуры — во всём этом ощущалось выразительное чувство вкуса, стиля и элегантности. Похоже, человеку, занимающемуся дизайном, заплатили немалые деньги.
Торин прошёл к столу, обошёл его и сел в своё кресло, положив руки на столешницу. Такой величественный и впечатляющий в неспешных движениях. Весь его вид требовал к себе уважения, но заслуживал ли он его? Ответ на этот вопрос ещё необходимо было узнать.
— Присаживайся, – мрачно, но твёрдо промолвил он, указывая ладонью на стул напротив.
Лесная Фея невозмутимо, с достоинством исполнила просьбу, положив свой огромный букет на стол, поближе к левому краю, и несколько хрупких лепестков осыпалось на полированную поверхность.
— Я слушаю, – она взглянула ему в глаза, и увидела в них какую-то напрягающую колкость.
В ярком освещении наряд гостьи сверкал очень вызывающе – на этот раз лёгкий, полупрозрачный шифон дымчатого цвета со слегка уловимыми оттенками коричневого, что играл головокружительными переливами. И Торин скользил взглядом по ткани, немного задумчиво, но больше – мрачно. Воцарилась мёрзлая тишина. Часы, расположенные на полке позади стола, отсчитывали каждую секунду, однако это мерное тиканье отнюдь не успокаивало, а лишь сильнее действовало на нервы обоих. Позолоченный маятник покачивался из стороны в сторону. Туда-сюда, туда-сюда; и в это время вокруг разрасталась тревога, обвивая своими ледяными щупальцами сердца, руки, тела, тянулась всё дальше, захватывала всё крепче. Лесная Фея уже отчётливо ощущала нервное покалывание в кончиках пальцев, как внезапно вздрогнула от раздавшегося звука гонга, отмерявшего каждый час.
— Ты любишь Фили? – произнёс Торин, едва громкий звук стих.
Занавес. Такого вопроса она не ожидала, и это несколько сбило с толку, а оттого её глаза широко распахнулись. Понадобилось пара секунд, чтобы взять себя в руки для дальнейшего ведения диалога. Можно было соврать, кивнуть, сказать высокопарные фразы, как в дешёвых мелодрамах, но это не стоило затраченных усилий, если всё равно придётся клеить этого самого Торина. Про любовь к мажорику говорить было нельзя.
— Будь уверен, ему со мной очень хорошо, – она слегка улыбнулась, и выражение лица было таким бессовестным, что Торину пришлось призвать всю свою силу воли, чтобы остаться предельно спокойным. Всё внутри загорелось раздражением. Он старался глубоко дышать через нос, старался потушить в себе это чувство, пульсацией забирающееся в вены. Как же его нервировали такие люди, безо всякого воспитания, не способные испытывать стыд даже в его зачатке. С демонстративным поведением, полагающие, будто мир должен дарить им все свои блага только потому, что повезло родиться с цепляющей внешностью.
