— Вот учу я тебя, учу, а толку нет, — выговаривал ему Мак. — Чего опять напугался? Видел ведь своими глазами — ржавая подбитая подводная лодка, ни единого живого человека, чего, спрашивается?..
Ну как ему объяснить? Как сказать так, чтобы на смех не поднял? Гай сплюнул и пошёл по берегу, всматриваясь под ноги.
— Чего потерял? — весело спросил Максим, неся на плече к костру свою добычу.
— Трусы, — неохотно ответил Гай. — Снял, чтобы не замочить, когда за тобой хотел плыть.
— Ну-ну, — хмыкнул Мак. — Не замочил, чего уж там!
— Заткнись ты, — беззлобно отмахнулся Гай. — Ты же хорошо в темноте видишь, вот и помог бы.
— Сколько раз тебе объяснять, я не вижу в темноте, я чувствую.
— Вот и почувствуй, трудно тебе, что ли? — Гай попинал песок вокруг себя.
— Твои трусы? Вот ещё, сокровище какое! Нет уж…
Гаю вдруг стало неловко. Хотя, подумаешь, остаться нагишом перед Маком. Не было разве такого ни разу? Да вот хотя бы сегодня днём. Но сейчас это уже совсем не то. Сердясь на себя, на Мака, на густые сумерки, Гай пробормотал проклятие и, прикрывая руками причинное место, побрёл к костру.
А у костра всё изменилось. Мак притащил с субмарины какую-то занавеску и расстелил её возле огня. Из непромокаемого мешка торчали горлышки бутылок, по виду действительно винных. На расстеленной занавеске стояли две кружки, железная тарелка с подгоревшими грибами (“О грибах-то я и забыл!” — с горечью и сожалением подумал Гай), какими-то мокрыми листьями и пакет сухими хлебцами. Сам Мак орудовал ножом, вскрывая банку с ароматными, судя по запаху — мясными, консервами.
— Погоди, — сказал Мак, — я сниму пробу. Вода их не тронула, но кто знает, может, срок годности давно истёк?
Гай взял у него банку, поднёс к огню и показал два ряда цифр, выдавленных на жестяной крышке.
— Вон как, — присвистнул Мак. — Ну умно, умно, уел! Тогда — милости прошу к нашему шалашу!
Гай почувствовал, что ужасно проголодался. Схватив из пакета сухой хлебец, он зачерпнул им прямо из банки волокнистый, розоватый кусок и немедленно отправил в рот. Это было невероятно вкусно!
— А вот попробуй-ка ещё так, — Мак взял из тарелки с грибами мокрый лист и сунул Гаю в рот.
Лист был упругим, хрустящим и солоноватым. С консервой — в самый раз.
— Эфо фто такое? — спросил Гай жуя.
— Водоросли, — Мак кивнул в сторону моря. — Они наросли на субмарине и, мне показалось, должны быть вполне съедобны.
— А сам почему не ешь? — Гай подозрительно прищурился.
— Жду, — подмигнул ему Мак. — Часика через полтора, если всё будет нормально, и я поем.
Гай сначала не понял, а потом расхохотался и, ухватив с тарелки сразу горсть этих водорослей, сунул Маку в рот.
Открыли бутылку с вином. Вкус его показался Гаю непривычным, а Мак назвал его очень даже неплохим.
Костёр прогорал. Мак подкинул несколько прутиков и вытянулся на песке, заложив руки под голову.
— Будь всё по-другому — вышел бы неплохой пикник. Жаль, здесь не видно звёзд. Знаешь, какое это волшебное зрелище! Как они мерцают на чёрном небе…
— Опять ты за своё, — Гай прилег, опираясь на локоть. — Небо чёрное…
Он помотал головой. Вино делало свое дело, в животе стало тепло, и немного отпустило чувство постоянной тревоги и безысходности, мучавшее столько долгих дней.
— Чёрное, Гай. — Тихо сказал Мак. — И бесконечное. И где-то там, очень-очень далеко отсюда, есть мир, где всё совсем не так как здесь. Где нет войны и боли, где люди счастливы и самым страшным преступлением является сама мысль о преступлении. Где смеются здоровые, румяные дети, где идут чистые тёплые дожди…
— Сказочник, — усмехнулся Гай.
— Не веришь? Мне не веришь? — Мак улыбнулся. — Вот погоди, закончим войну, вычистим этот мир от всякой швали, и я тебе покажу, что такое настоящая сказка. Такой жизнью ты, братец, ещё и не живал…
Гай лёг на спину.
— Жаль, с нами нет Рады, — сказал он. И тут же почувствовал, да, именно почувствовал, как Мак нахмурился.
— Нечего ей здесь делать, если честно, — серьёзно сказал тот. — Рада — она словно из другого мира.
— Из твоего, ясное дело, с детьми и с дождями, — схохмил Гай.
Но Мак не шутил.
— Будь здесь хотя бы половина людей — хотя бы одни только женщины — как Рада — всё было бы по-другому.
— А я разве спорю? — смутился Гай. — Я ведь наоборот. Я ведь даже думал как-то, вот было бы здорово, если бы вы поженились. Она ведь, если честно, в тебя того… Сам, наверное, понимаешь.
— Понимаю. Но не хочу об этом. И говорить об этом не хочу. И думать.
Гай подумал про себя, что Мак, конечно, любит Раду, но как сестру. Не такая ему нужна, в сотый раз уже, наверное, подумал он. Не такая. А какая?
— Мак, а там у вас, ну, откуда ты там всё-таки родом? Там у тебя была девушка?
Мак вздохнул.
— Не помню.
«Врёт! — понял Гай. — Или не хочет говорить. Обидеть не хочет. Или расстроить». Надо было переводить разговор.
— Слушай, а то, что мы сегодня ели из рыбы — са-си-ми, это ваше блюдо?
Мак снова поднялся, помешал прутиком в костре и положил несколько толстых веток.
— Наше. Точнее — японское. Есть у нас такой остров — Япония. И живёт там, дружище, очень особенный народ, ни на кого не похожий. То есть, они, конечно, люди, но культура у них — очень особенная. И еда особенная. И мужчины. И женщины. Есть у них, например, такая… Как бы выразиться? Профессия, что ли? Гейша.
— Женская? — Гай снова улёгся на бок и подпёр голову рукой. Ему нравилось смотреть, как Мак рассказывает о своём странном, безусловно выдуманном, невозможном, а потому почти сказочном мире. Всё у него получалось так складно, так… по-настоящему.
— Сейчас и женская, и мужская. А изначально была только мужская. А потом только женская.
— Как так? Почему? Что они такое делают?
— Ну они… — Мак замялся, явно подыскивая нужные слова и сравнения. — Даже не знаю, как тебе рассказать. Это люди, которые умеют жить в искусстве, в полном смысле этого слова. Гейша даже переводится с их языка как «человек» и «искусство». Они такие необычные, что к ним приходят, когда хотят отвлечься от повседневности. Они знают тысячи стихов и песен, они умеют вести такую беседу, что с ними никогда не бывает скучно, они могут выслушать, дать мудрый совет… И они очень красивые.
— Так ты там у себя был гейша? — вдруг понял Гай.
Мак вдруг расхохотался.
— Да уж, представляю себе!
— Ну, а чего? — смутился Гай. — Всё, как ты и описал — умный, стихи знаешь и песни разные, говоришь так, что любой заслушается, даже, вон, принц-герцог, да что он, колдун — и тот с тобой говорил, как с равным! И… красивый.
Гай вдруг смутился. Ну и взболтнул, подумал он. И снова ему вдруг сделалось неловко, что он лежит тут, рядом с Маком, тупой вояка, капрал-гвардеец, хозяйство развалил… Гай немедленно сел.
— Да ладно тебе, — Мак смотрел на него понимающе, а потом вдруг сунул руку под занавеску со своей стороны и вытащил…
— Отдай! — заорал Гай и вскочил, как ошпаренный.
Мак захохотал и понёсся по берегу с задранной кверху рукой.
— Отдай трусы, гад! — Гай бросился за ним вдогонку, но куда там! Мак каждый раз ловко уворачивался практически в тот самый момент, когда Гай, казалось, уже должен был схватить его за руку. Так они носились по пустынному пляжу, пока Мак вдруг не остановился, а Гай со всей дури налетел на него.
— Ну и шуточки! — бормотал он подпрыгивая и вырывая трусы из рук Мака. — Массаракш!
Гай никак не мог попасть ногой в штанину, тогда Максим встал на колени, расправил непослушные трусы и рукой, как ребёнку, указал на отверстие.
Кровь моментально ударила в голову. Гай рухнул на песок, как подкошенный. Стоя напротив Мака на коленях, он всматривался в необыкновенные коричневые глаза, в которых, отражаясь, плясал весёлый огонёк костра.
Надо было что-то сказать, надо было двинуть кулаком в эту красивую, ласково глядящую морду, двинуть коленом промеж ног, чтобы знал, выродок горский, что не такой капрал Гаал, что никогда не падет он до такой извращённой низости, но не было сил, смелости не было, лишь страх, что сейчас загудит сирена и снова подъём, снова чёрные комбинезоны и грубые сапоги, автоматы и «Боевая гвардия тяжёлыми шагами!..». И никакого Мака.
