– Любопытный взгляд на вещи, – хмыкнул Павел. По его тону было понятно, что Франсис его не убедил. – Кстати, охота у нас мясная или трофейная?

Родион собрался и этот вопрос перевести, но смекалистый Франсис его опередил:

– А это зависит от вашего мастерства и от нашего общего везения. Если тварь попадется крупная, то почему бы хороший трофей не взять…

Взвалив ружья и рюкзаки на плечи, мужчины двинулись сквозь чащу.

Родион из-за травмы от охоты отказался, но любопытство не позволило ему оставаться в стороне, поэтому он следовал за охотниками налегке, замыкая колонну.

Деревья расступились, открывая вид на пологий склон, поросший высоким папоротником. Полифония птичьих голосов действовала умиротворяюще, прозрачный утренний свет позволял разглядеть каждую деталь ландшафта. Они расположились на небольшом кустистом пятачке у кромки леса, откуда весь пейзаж просматривался как на ладони. «Засидка» подразумевала выжидание момента, когда кабаны выйдут на открытое место в поисках еды.

– На кабана ходить – все равно что в Сибири на медведя. Опасный мощный зверь, очень осторожный. Одним ударом клыка может вспороть живот, и далеко от него не убежишь – при всем своем весе передвигается он крайне быстро, – полушепотом рассказывал Родиону Франсис. – Целиться надо в сердце, в легкие или в голову, остальные попадания могут оказаться неэффективными.

Сидеть пришлось недолго, но в полной тишине, чтобы не спугнуть добычу: кабаны способны уловить не только запах охотника, но и малейший звук.

Ветер, по счастью, дул в нужную сторону. Через некоторое время по проторенной тропе на склон вышло семейство серых упитанных кабанов. Подойдя близко к месту «засидки», они принялись выкапывать из земли корешки и подбирать дубовые желуди. Выстрелы раздались почти одновременно. Поросята с визгом бросились врассыпную, но, похоже, в них никто и не целился, зато самец рухнул, пораженный сразу несколькими пулями. Коротконогая приземистая самка, которую держал на мушке Арно, отскочила в сторону и скрылась в зарослях папоротника.

Родион достал фотокамеру и направился в сторону поверженного секача. Стокилограммовый самец лежал, продырявленный в нескольких местах. От него исходил тяжелый дух разгоряченной животной плоти. Присев на корточки, чтобы сделать снимок, Родион затылком почувствовал приближающуюся опасность. Раненая самка выскочила из своего укрытия, преодолев расстояние в несколько метров за считаные секунды. Он застыл на месте, парализованный ужасом происходящего, глядя на приближающееся окровавленное рыло.

Прогремела серия выстрелов, завершенных вязким звуком входящих в тело пуль. Самка замерла на мгновение, будто задумалась, и слегла на примятую траву без единой конвульсии. Франсис и Арно бросились к месту происшествия, поздравляя потрясенного Родиона со вторым рождением.

– «Мозамбикская тройка», – одобрительно крякнул Франсис, изучая поверженного вепря. – Два выстрела в тело и контрольный в голову – хирургическая точность попадания в движущуюся цель! Как вы вообще оказались позади нее?

Павел не спеша приблизился к своей жертве.

– Я видел, что она ранена и далеко не уйдет, поэтому рванул по следу, – спокойно произнес он, обращаясь ко все еще бледному Родиону. – Но чуть не опоздал, у меня была всего пара секунд, чтобы ее «успокоить». В таких случаях важно положить пулю четко в основание черепа, чтобы задеть ствол головного мозга. Тогда происходит мгновенная остановка сердца – и цель обезврежена. Ну, отдохни мальца, родная, жаль, красивый трофей из тебя теперь не получится.

Он пнул напоследок мертвого зверя носком ботинка и пружинисто зашагал в сторону охотничьего домика.

Арно достал из кармана веревку, связал ею копыта животных, и вдвоем с Франсисом они поволокли добычу, приминая траву и оставляя на ней влажный бурый след.

Родион подобрал их ружья и, уже уходя, вдруг заприметил третье, аккуратно прислоненное к сосне в месте «засидки». Судя по всему, это была двустволка Павла.

Странно: преследуя самку, тот явно покинул место их диспозиции с оружием. Обратно в «засидку» он не возвращался, а значит, и ствол там оставить не мог…

Но охотничий адреналин все еще бурлил в крови и не давал Родиону застревать на таких незначительных деталях.

– Мясо самок значительно нежнее и не имеет резкого запаха, как у самцов. Достаточно замариновать его на часок, и оно будет таять во рту, – Франсис колдовал на просторной кухне дома, закатав рукава рубашки и надев кокетливый клетчатый фартук. – Женщину к приготовлению рагу из кабана допускать нельзя, оно требует мужской руки.

Эва, стоящая рядом и нарезающая овощи крупными кубиками, заливисто рассмеялась.

– Я с удовольствием уступлю вам место у плиты, равиоли у вас тоже выходят вкуснее моих, – подыграла она.

– Когда мать умерла, нас у отца осталось трое, поэтому каждому с малолетства пришлось научиться вести хозяйство. Я, к примеру, неплохо готовлю. Каштаны очистили? Высыпайте их сюда. Вот так, теперь стакан красного вина и специи. А бутылку захватите с собой, выпьем ее, пока мясо томится.

Родион последовал за ним на веранду, где Арно и Павел пытались вести разговор на ломаном английском.

– …У каждого десятого жителя острова есть зарегистрированное ружье. И еще пара незарегистрированных на черный день – спасибо де Голлю.

– А генерал имеет отношение к Корсике? – поинтересовался Павел.

Франсис, как опытный регбист, сразу перехватил инициативу в разговоре:

– Самое прямое. Это он в шестидесятые открыл шлюз, из которого на остров хлынули алжирские и марокканские репатрианты, он дал им карт-бланш на освоение аграрных земель и массу других привилегий, он принял решение о переносе ядерных испытаний из Сахары на Корсику, кстати, в район Кальви… Мы мирный народ и полтора века жили в согласии с французским государством, но есть грань, которую нельзя переступать. По большому счету, корсиканский сепаратизм – дитя его легкомысленной политики.

Гости хранили молчание, осмысливая услышанное.

– И во что сейчас превращается Корсика? – продолжил хозяин дома, чувствуя, что безраздельно завладел всеобщим вниманием. – В излюбленную зону отдыха миллионов французских граждан, которых не интересует ни наша история, ни культура. Не пройдет и двух десятилетий, как нация растворится в потоке приезжих!

– Мне кажется, вы слегка преувеличиваете, – мягко возразил Родион, – демография у вас…

– Демография? – уставился на него Франсис. – Вы, журналисты, любите жонглировать данными, не вникая в их суть. А вот вам задачка: прирост населения на Корсике в последние годы ничтожен, если вообще есть. И при этом число ее обитателей стремительно увеличивается. Каким образом, не знаете? Я вам отвечу: за счет тысяч эмигрантов и французских пенсионеров, которые перебираются на остров доживать свой век и скупают тут всю недвижимость. А наши дети вырастают и уезжают, бегут отсюда… Какое без них будущее?

– Кстати, о самом ближайшем будущем, – вмешалась Эва, которой явно хотелось переменить тему. – Завтра привезут новые декорации для спектакля, нам уже в девять утра надо быть в Кальви.

Речь пошла о закулисной жизни, которая большинству присутствующих была мало интересна.

Родион попытался перекинуться парой слов с Павлом: за эти дни им так и не удалось толком пообщаться. Но тот отвечал односложно, лишь упомянув, что договор на поставку вин с домом Ланзони, наконец, подписан и ему пора домой. На остров он прибыл на яхте, арендованной в Марселе, и на ней же планирует отправиться обратно.

Мысли Родиона переметнулись к его собственной ситуации, которая тоже ждала развязки. Ребро заживало, он был уже вполне мобилен и не мог больше злоупотреблять гостеприимством корсиканской семьи. Он представил Париж, свою маленькую квартирку под самой крышей, которая накалялась в летний зной, как доменная печь, звук вечно верещащих под окнами полицейских сирен, толпы туристов, осаждающих город…