В пятницу, на прошлой неделе, пришла медсестра с медпункта, попросила свальцевать трубу в баню, старая проржавела. Муж – инвалид. Как откажешь? Пришлось отдавать в работу.

Где-то пол-одиннадцатого Гончаров ушел, сунув Лаптеву за работу пятерку. Больших ремонтов на заводе не было. В цехе дефицит слесарной работы. Плотников сидел за вальцами, курил, хитрил: растягивал, оставлял работу на завтра, чтобы не слоняться по цеху без дела, не привлекать внимания, не заниматься по хозяйству. Через три месяца на пенсию. Лучшие годы отданы работе. Работа, работа и работа! По вечерам сильно болели руки, не было сна. Старость. Алексей не боялся смерти. Все естественно. Ничего вечного нет. Одно состояние переходит в другое. Воспроизводство. Где-то в книге Алексей читал, что после смерти человек перевоплощается в животное или вырастают крылья как у птицы.

– Перекур! – закончив сверлить «штанги», объявил Пашков. – Дмитрий, давай покурим.

Уже стало правилом компанией собираться на перекур. И мастер не так придирался, когда все вместе, общий перекур. Пашков сел на трубу, рядом с Плотниковым. Сапунов устроился на швеллере, чуть в стороне. Не хватало Лаптева. Он был в токарном отделении.

– Алексей, куришь, а нас не зовешь. Нехорошо, – делал замечание Пашков. – Не по-товарищески.

– …интересно, вот так летишь… Паришь.

Плотников широко раскинул руки, точно крылья: большой рот его с железными фиксами расплылся в довольной улыбке.

– Рожденный ползать летать не умеет! – сказал, как отрезал, Пашков.

– Да, кто-то ползает, а кто-то-ходит, – философски заметил Алексей.

– Алексей, а если бы мы опять перешли на сдельщину, я думаю, хуже бы не стало, – возвращался Пашков к вчерашнему разговору.

Вчера в конце смены стихийно возник разговор, что лучше сдельщина или бригадный подряд. Бобров с Ефимовым были за сдельщину, но за такую сдельщину, чтобы сразу были расценки на работу. Чтобы человек знал, за что работал, мог сориентироваться. Тогда будет толк. Появится заинтересованность сделать больше.

– Как ты, Алексей, считаешь, сдельщина будет лучше?

Пашков не работал сдельно, не знал, что за сдельщина, о которой так много разговоров.

– Лучше не будет, – не сразу ответил Плотников. – Все равно заработок будет выводиться в конце смены. Ничего не получится. Токарям еще можно работать сдельно. У них – определенная работа. У слесарей работа разная. Как тут сразу расценишь?

– Конечно, у слесарей работа разная, – пропал у Пашкова всякий интерес к сдельщине.

– Чего расселись?! Работать надо! Не скажешь, так всю смену просидят!– вскочил Плотников, заметив Чебыкина.

Это была шутка, но шутка нехорошая. Леонид Иванович прошел мимо, ничего не сказал.

– Ух ты, еврей! – кинулся было Пашков на Плотникова, но быстро остыл. – Как сядешь – так и появляется. Чутье у него, что ли, на перекур?

Если бы пришлось выбирать между сдельщиной и КТУ, Дмитрий предпочел бы второе. Проще. Не надо упираться, как при сдельщине. Фонд заработной платы постоянный. Заработок в двести пятьдесят рублей обеспечен.

Дмитрий работал ровно из смены в смену, не утруждал себя.

Пятнадцать минут пятого Пашков принялся за уборку, нарываясь на неприятности. Вчера только Чебыкин на разнарядке предупредил, чтобы рано не заканчивать работу. Пашков не мог без дела. Неуемная натура.

3

Чебыкин с Ефимовым опять выясняли отношения. Сошлись у доски «Будни цеха» за столом.

– Леонид Иванович, объясни, как ты выводишь КТУ?

– Как?

– Как? – зло усмехнулся Антон.

– Я тебе уже говорил, как я вывожу КТУ и добавить мне нечего. У тебя была черновая обработка. Почему, Антон, я тебе должен платить больше, чем другим? У тебя КТУ не меньше, чем у Боброва, Бушмакина…

– Давай, заливай! – побледнел Антон.

– Я тебе, Антон, прямо скажу, ты – рвач. Для тебя главное – деньги. Я давно это понял.

– Дальше…

– Я вывожу КТУ по работе, как человек работает. Если человек старается и качество хорошее, значит и КТУ у него высокое. Я так считаю.

– Я знаю, как ты считаешь! Что ты дураком прикидываешься? – кажется, готов был Антон пустить в ход кулаки.

– Сам ты дурак! – угрожающе задергал плечами Чебыкин.

Неизвестно, до чего доспорили бы Ефимов с Чебыкиным, если бы Бобров не вмешался:

– Антон, странный ты человек. Почему у тебя КТУ должен быть выше? Что ты, лучше других? Качество работы у тебя низкое. Помнишь, на прошлой неделе я из-за твоего вала потерял полтора часа? Тебе надо было срочно зацентровать заготовку, хотя у тебя была другая работа. Все равно вал у тебя остался на завтра. А мне пришлось перестраиваться. Лишняя работа. Ты, Антон, попридержи свои амбиции.

– Зачем? Почему лучше других, – запутался Антон. – Но так, как мы работаем, работать нельзя! Нет заинтересованности, значит, нет роста производительности труда. Мы топчемся на одном месте, как бараны. Надо менять систему.

– Так меняй! Кто тебе не дает? – всегда спокойная, Мария Павловна вдруг разволновалась, на щеках заиграл легкий румянец. – Все, Антон, не по тебе. Если тебе добавить КТУ, значит у кого-то надо взять. Фонд оплаты у нас постоянный.

– За автомат надо браться, – нисколько не шутил Антон. – В магазинах пусто! Жрать нечего!

Ефимов много хотел сказать, но не хватало грамоты. Разговор не получился. Но Антон не унывал, намеревался разобраться с КТУ, открыть людям глаза на собрании, чтобы все было официально, как полагается. Совету смены Антон не доверял: считал, что все решал мастер, за ним последнее слово.

Чтобы опять не попасть впросак, не запутаться, Антон все записал, что сказать. Не забыл он, как Чебыкин не оставил мед, когда мед привозили в цех. Антон тогда был в отпуске. Весь мед продали. Записал Антон и про Яковлева… как Яковлев рассчитался, был «съеден» мастером. Все это и многое другое, похожее, Антон выложил на собрании. В красном уголке воцарилась тишина; стало так тихо, как бывает только перед грозой. Начальник цеха встал, сердито откашлялся:

– Ты, Антон – склочник! Собираешь сплетни, всю грязь, как последняя баба, – Валентин Петрович был лучшего мнения об Антоне.

– Я, Валентин Петрович, не склочник. Это я все записал, чтобы прояснить обстановку.

– Нет, сплетник… – не мог Валентин Петрович говорить, сердце защемило, сел.

Бледный, с воспаленными глазами от бессонницы, взял слово Чебыкин.

– Товарищи, – судорожно проглотив слюну, начал он говорить, – я от своих слов не отказываюсь. Я хотел ударить Антона. Я могу при всех повторить, что Антон – рвач. Для него главное в работе – количество. Сколько раз я ему делал замечания насчет качества.

– Неправда! – вскочил Антон. – Там, где нужно качество, оно у меня есть. Я хорошо знаю, куда идет та или иная деталь. Зачем я буду стараться, тратить время на качество, где это не надо? Это не рационально.

– Антон Васильевич, – с места заговорил начальник цеха. – Я уже тридцать с лишним лет работаю на заводе и то не знаю, куда идет та или иная деталь.

– Но у нас в цехе работа повторяется. Редко, когда бывает что новое. Валентин Петрович, трудно нам будет с Чебыкиным работать.

– Да, конечно, – согласился Леонид Иванович и сел.

– Перевести Ефимова в смену Ельцова, – поднял руку Бобров.

Вчера, еще в комнате приема пищи, сменой, большинством было решено перевести Ефимова в смену Ельцова. Антона там не было, собирал мотоблок.

Чебыкин сидел, низко опустив голову. Хмелева взяла слово:

– Товарищи, Антон первым начал оскорблять… На месте Леонида Ивановича я бы не сдержалась…

– Товарищи, но так нельзя работать, – взмолился Антон, крепко вцепившись в спинку впереди стоящего стула. – Нет продвижения вперед. Стимула.

Антон не надеялся уж что-то изменить, по инерции продолжал еще оправдываться, доказывать свою правоту:

– Все в работе должно оплачиваться… каждая мелочь, элемент рационализации. Все, что способствует повышению производительности труда, должно оплачиваться. Надо переходить на сдельщину. Она более прогрессивна в этом отношении.