– Вы боретесь с Тьмой?

– Да.

– Вас много?

– Да!

Максим опять посмотрел на меня, и вновь пронизывающее дыхание сумрака сверкнуло в его глазах. Он пытался увидеть ложь, увидеть Тьму, увидеть злобу и ненависть – то, что только и дано было ему видеть.

– Ты ведь не Темный, – почти жалобно сказал он. – Я вижу. Я не ошибался, никогда!

– Я дозорный, – повторил я. Оглянулся – никого. Что-то отпугивало людей. Наверное, это тоже было частью способностей Дикаря.

– Этот мальчик…

– Тоже Иной, – быстро ответил я – Еще не определившийся, либо он станет Светлым, либо…

Максим покачал головой:

– Он Темный.

Я взглянул на Егора. Мальчишка медленно поднял глаза.

– Нет, – сказал я.

Аура была видна отчетливо – яркая чистая радуга, переливающаяся, обычная для совсем маленьких детей, но не для подростков. Своя судьба, несформированное будущее.

– Темный. – Максим покачал головой. – Ты не видишь? Я не ошибаюсь, никогда. Ты остановил меня и не дал уничтожить посланника Тьмы.

Наверное, он не врал. Ему дано немногое – зато в полной мере. Максим умеет видеть Тьму, выискивать самые крошечные ее пятна в чужих душах. Более того, как раз такую, зарождающуюся Тьму он видит лучше всего.

– Мы не убиваем всех Темных подряд.

– Почему?

– У нас перемирие, Максим.

– Как может быть перемирие с Тьмой?

Меня пробил озноб: в его голосе не было ни тени сомнения.

– Любая война хуже мира.

– Только не эта. – Максим поднял руку с кинжалом. – Видишь? Это подарок моего друга. Он погиб, и, может быть, – из-за таких, как этот мальчик. Тьма коварна!

– Ты мне это говоришь?

– Конечно. Может быть, ты и Светлый. – Его лицо скривилось в горькой усмешке. – Только тогда Свет ваш давно потускнел. Нет прощения Злу. Нет перемирия с Тьмой.

– Нет прощения Злу? – Теперь и я был зол. И еще как. – Когда ты заколол в туалете Темного мага, почему бы тебе было не остаться еще на десять минут? Не посмотреть, как будут кричать его дети, как будет плакать жена? Они – не Темные, Максим! Они обычные люди, у которых нет наших сил! Ты выхватил из-под пуль девушку…

Он вздрогнул, но лицо его все равно не утратило каменного спокойствия.

– Молодец! А то, что ее готовы были убить из-за тебя, из-за твоего преступления? Этого ты не знаешь?

– Это война!

– Ты сам породил свою войну, – прошептал я. – Ты сам ребенок со своим детским кинжалом. Лес рубят – щепки летят, да? Все дозволено в великой борьбе за Свет?

– Я борюсь не за Свет. – Он тоже понизил голос. – Не за Свет, а против Тьмы. Но это все, что мне дано. Понимаешь? И не думай, для меня это не лес и не щепки. Я не просил этой Силы, я не мечтал о ней. Но если уж она пришла, я не могу иначе.

Да кто же его упустил?

Почему мы не нашли Максима сразу, как только он стал Иным?

Из него вышел бы прекрасный оперативник. После долгих споров и объяснений. После месяцев обучения, после годов тренировок, после срывов, ошибок, запоев, попыток покончить с собой. В конце концов, когда не сердцем, ибо это ему не дано, а своим холодным, бескомпромиссным разумом он понял бы правила противостояния. Законы, по которым Свет и Тьма ведут войну, законы, по которым нам приходится отворачиваться от оборотней, преследующих жертву, и убивать своих, не сумевших отвернуться.

Вот он стоит передо мной. Светлый маг, за несколько лет уложивший больше Темных, чем оперативник со столетним стажем работы. Одинокий, затравленный. Умеющий ненавидеть и не способный любить.

Я повернулся, взял Егора за плечи, тот так и стоял – тихо, не высовываясь, напряженно слушая наш спор. Вытолкнул вперед, перед собой. Сказал:

– Он Темный маг? Наверное. Я боюсь, что ты прав. Пройдет несколько лет, и этот мальчик ощутит свои возможности. Он будет идти по жизни, а вокруг него поползет Тьма. С каждым шагом ему будет все легче и легче жить. Каждый его шаг оплатит чужая боль. Помнишь сказку про Русалочку? Ведьма дала ей ноги, она шла, а в ступни словно вонзались раскаленные ножи. Так это про нас, Максим! Мы всегда идем по ножам, и к этому не привыкнуть. Только Андерсен не все рассказал. Ведьма могла сделать и по-другому. Русалочка идет, а ножи колют других. Это – путь Тьмы.

– Моя боль со мной, – сказал Максим. И безумная надежда, что он способен понять, вновь коснулась меня. – Но это не должно, не вправе ничего менять.

– Ты готов его убить? – Я качнул головой, показывая на Егора. – Максим, скажи? Я работник Дозора, я знаю грань между Добром и Злом. Даже убивая Темных, ты можешь плодить Зло. Скажи – ты готов убить?

Он не колебался. Кивнул, посмотрел мне в глаза – умиротворенно, радостно.

– Да. Не только готов, я никогда не отпускал порождения Тьмы. Не отпущу и сейчас.

Невидимый капкан щелкнул.

Я не удивился бы, увидев сейчас рядом Завулона. Вынырнувшего из сумрака и одобрительно похлопывающего Максима по плечу. Или насмешливо улыбнувшегося мне.

А в следующий миг я понял, что Завулона здесь нет. Нет и не было.

Поставленный капкан не нуждается в наблюдении. Он сработает и сам. Я попался, причем у любого работника Дневного Дозора есть на этот момент безупречное алиби.

Либо я позволяю Максиму убить мальчика, который станет Темным магом. И превращаюсь в пособника – со всеми вытекающими последствиями.

Либо я вступаю в схватку. Уничтожаю Дикаря – все-таки наши силы несравнимы. Своей собственной рукой ликвидирую единственного свидетеля и мало того – убиваю Светлого мага.

Максим ведь не отступит. Это его война, его маленькая голгофа, на которую он себя тащил несколько лет. Либо он победит, либо погибнет.

И зачем Завулону самому лезть в схватку?

Он все сделал правильно. Вычистил ряды Темных от балласта, подставил меня, нагнал напряжение, даже «изобразил движение», постреляв мимо. Вынудил меня кинуться навстречу Дикарю. А сейчас Завулон далеко. Может быть, и не в Москве. Возможно, что он наблюдает за происходящим: существует достаточно и технических, и магических средств, позволяющих это. Наблюдает – и смеется.

Я влип.

Что бы я ни совершил, меня ждет сумрак.

Злу вовсе не обязательно уничтожать Добро своими руками. Куда как проще позволить Добру самому вцепиться в себя.

И единственный шанс, который у меня еще оставался, был исчезающе крошечным и чудовищно подлым.

Не успеть.

Позволить Максиму убить мальчишку, да нет, не позволить, просто не суметь помешать. После этого он успокоится. После этого он пойдет со мной в штаб Ночного Дозора, выслушает, поспорит, стихнет, задавленный железными аргументами и беспощадной логикой шефа, поймет, что совершил, сколь хрупкое равновесие нарушил. И сам отдастся Трибуналу, где у него есть пусть исчезающе маленький, но все-таки есть шанс быть оправданным.

Я ведь не оперативник. Я сделал все, что мог. Даже сумел понять игру Тьмы, комбинацию, придуманную кем-то неизмеримо более мудрым. Мне просто не хватило сил, времени, реакции.

Максим взмахнул рукой с кинжалом.

Время вдруг стало тягучим и медленным, будто я вошел в сумрак. Вот только краски не поблекли, даже ярче стали, и сам я двигался в том же ленивом кисельном потоке. Деревянный кинжал скользил к груди Егора, меняясь, то ли обретая металлический блеск, то ли окутываясь серым пламенем; лицо Максима было сосредоточенным, лишь закушенная губа выдавала напряжение, а мальчишка вообще ничего не успел понять, даже не пытался отстраниться.

Я откинул Егора в сторону – мышцы не повиновались, им не хотелось совершать столь нелепое и самоубийственное движение. Для него, маленького Темного мага, взмах кинжала был смертью. Для меня – жизнью. Всегда ведь так было, есть и будет.

Что для Темного жизнь – для Светлого смерть, и наоборот. Не мне менять…

Я успел.

Егор упал, влетев головой в дверь подъезда, плавно осел – я толкнул слишком сильно, мне важно было спасти, а не беспокоиться об ушибах. Во взгляде Максима мелькнула почти детская обида. И все-таки он еще способен был разговаривать: