Вампирша тоже была тут. Ей было совсем плохо, она что-то бормотала, тряся головой и пытаясь зализать перекушенную руку. Рука устало старалась прирасти обратно. Все вокруг было забрызгано кровью – не ее, конечно, а кровью последней жертвы…

– Уходи, – сказал я, поднимая тяжелый пистолет. Рука предательски дрогнула.

Пуля шмякнула, пронзая мертвую плоть, в боку девушки появилась рваная рана. Вампирша застонала, зажала ее здоровой рукой. Вторая болталась на каких-то ниточках сухожилий.

– Не надо, – мягко сказал Семен. – Не надо, Антон…

Я все-таки прицелился ей в голову. Но в этот миг с неба спикировала огромная черная тень, летучая мышь, выросшая до размеров кондора. Раскинула крылья, заслоняя вампиршу, выгнулась в судороге трансформации.

– Она имеет право на суд!

В Костю я выстрелить не смог. Постоял, глядя на молодого вампира, живущего со мной по соседству. Вампир глаз не отводил, смотрел упрямо и твердо. Как давно ты за мной крался, приятель и противник? И зачем – спасти соплеменницу или не допустить шага, после которого я превращусь в смертельного врага?

Я пожал плечами и засунул пистолет за пояс. Права ты, Ольга. Вся эта техника – ерунда.

– Имеет, – подтвердил шеф. – Семен, Тигренок, осуществите конвоирование.

– Хорошо, – сказала Тигренок. Посмотрела на меня не то чтобы с сочувствием – с пониманием. Упругим шагом направилась к вампирам.

– Все равно ей светит высшая мера, – шепнул Семен и двинулся следом.

Они так и ушли с крыши: Костя, несущий на руках стонущую, ничего не понимающую вампиршу, и Семен с Тигренком, молча следующие за ними.

Мы остались втроем.

– Мальчик, у тебя действительно есть способности, – мягко сказал шеф. – Невеликие, но ведь большинство лишено и этого. Я буду рад, если ты согласишься стать моим учеником…

– Идите вы… – начал Егор. Окончание фразы лишило ее всякой вежливости. Мальчик беззвучно плакал, кривился, пытаясь удержать слезы, но справиться с ними не мог.

Чуть-чуть воздействия седьмого порядка, и ему станет легче. Он поймет, что Свет не может бороться с Тьмой, не беря на вооружение любые доступные средства…

Я поднял голову к сумрачному небу, открыл рот, ловя холодные снежинки. Остыть бы. Остыть насовсем. Но только не так, как в сумраке. Стать льдом, но не туманом, снегом, но не слякотью; окаменеть, но не растечься…

– Егор, пойдем, я провожу тебя, – предложил я.

– Мне… близко… – сказал мальчишка.

Я еще долго стоял, глотая снег вперемешку с ветром, и не заметил, как он ушел. Слышал вопрос шефа: «Егор, ты сумеешь сам разбудить родителей?» – но не слышал ответа.

– Антон, если тебя это утешит… аура у мальчика осталась прежней, – сказал Борис Игнатьевич. – Никакой… – Он обнял меня за плечи, маленький и жалкий сейчас, ничуть не похожий на холеного предпринимателя или мага первой ступени. Просто молодящийся старик, выигравший очередную короткую схватку в бесконечной войне.

– Здорово.

Хотел бы я такого. Никакую ауру. Свою судьбу.

– Антон, у нас есть еще дела.

– Я знаю, Борис Игнатьевич…

– Ты сможешь все объяснить Светлане?

– Да, наверное… Теперь смогу.

– Ты уж прости. Но я пользуюсь тем, что имею… теми, кого имею. Вы с ней связаны. Обычная мистическая связка, ничем не объяснимая. Заменить тебя некем.

– Понимаю.

Снег ложился мне на лицо, застывал на ресницах, полосками протаивал на щеках. Мне казалось, что я почти сумел замерзнуть, но ведь у меня нет на это права.

– Помнишь, что я тебе говорил? Быть Светлым куда труднее, чем быть Темным…

– Помню…

– Тебе будет еще тяжелее, Антон. Ты ее полюбишь. Будешь с ней жить… какое-то время. Потом Светлана уйдет дальше. И ты будешь видеть, как она отдаляется, как ее круг общения разрастается выше того… что доступно тебе. Ты будешь страдать. Но тут ничего не поделать, твоя роль – начальная. Так бывает с каждым Великим магом, с каждой Великой волшебницей. Они идут по телам, по телам друзей и любимых. Иначе нельзя.

– Да понимаю я… все понимаю…

– Пойдем, Антон?

Я молчал.

– Пойдем?

– Мы не опаздываем?

– Пока нет. У Света – свои пути. Я проведу тебя короткой дорогой, а дальше – дальше только твой путь.

– Тогда я еще постою, – сказал я. Закрыл глаза, чтобы почувствовать, как снежинки ложатся на веки, трепетно и нежно.

– Если бы ты знал, сколько раз я стоял вот так, – сказал шеф. – Вот так, глядя в небо и прося чего-то… То ли благословения, то ли проклятия.

Я не ответил, я и сам знал, что ничего не дождусь.

– Антон, я замерз, – сказал шеф. – Мне холодно. Как человеку – холодно. Я хочу выпить водки и забраться под одеяло. И лежать так, ожидая, пока ты поможешь Светлане… пока Ольга справится с вихрем. А потом взять отпуск. Оставить вместо себя Илюху, раз уж он побывал в моей шкуре, и отправиться в Самарканд. Ты бывал в Самарканде?

– Нет.

– Ничего хорошего, если честно. Особенно сейчас. Ничего там нет хорошего, кроме воспоминаний… Но они только для меня. Ты как?

– Пойдемте, Борис Игнатьевич.

Я стер снег с лица.

Меня ждали.

И это единственное, что мешает нам замерзнуть.

Его звали Максим. Имя не слишком редкое, но и не обыденное, вроде всяких Сергеев, Андреев и Дим. Вполне благозвучное. Хорошее русское имя, пусть даже корни уходят к грекам, варягам и прочим скифам.

Внешностью он тоже был доволен. Не слащавая красота актера из сериалов и не обыденное, «никакое» лицо. Красивый мужик, в толпе его выделяли. Опять же – накачанный, но без переборов, без вздутых вен и ежедневного фанатизма в атлетических залах.

И с профессией – аудитор в крупной иностранной фирме, и с доходами – на все прихоти хватает, но рэкетиров можно не бояться.

Словно когда-то его ангел-хранитель определил раз и навсегда: «Быть тебе немного лучше всех». Немного, но лучше. А самое главное, Максима это вполне устраивало. Лезть выше, растрачивая жизнь ради более навороченного автомобиля, приглашения на великосветский раут или лишней комнаты в квартире… зачем? Жизнь приятна сама по себе, а не теми благами, до которых удастся дотянуться. В этом жизнь прямая противоположность деньгам, которые сами по себе – ничто.

Конечно, Максим никогда не задумывался об этом столь прямо. Одна из особенностей людей, ухитрившихся занять в жизни именно свое место, в том, что они принимают это как должное. Все идет так, как должно идти. А если кто-то недополучил своего – только его вина. Значит, проявил леность и глупость. Или имел завышенный уровень притязаний.

Максиму очень нравилась эта фраза: «завышенный уровень притязаний». Она ставила все на свои места. Объясняла, например, почему его умница и красавица сестра прозябает с алкоголиком-мужем в Тамбове. Искала ведь сама получше да поперспективнее… ну и нашла. Или старый школьный товарищ, второй месяц проводящий в травматологии. Хотелось ему укрупнить бизнес? Укрупнил. Хорошо, что жив остался. Культурными людьми оказались конкуренты по давным-давно поделенному рынку цветных металлов…

И лишь в одном Максим применял фразу «завышенный уровень притязаний» к себе самому. Но это была столь странная и сложная область… как-то даже задумываться об этом не хотелось. Проще не думать, проще смириться с тем странным, что происходило с ним порой по весне, иногда – осенью и совсем-совсем редко – в разгар лета, когда жара обрушивалась совсем уж невыносимая, вытравляя из головы и рассудительность, и осторожность, и легкие сомнения в психической полноценности… Впрочем, шизофреником Максим себя никак не считал. Он прочитал немало книг, консультировался с опытными врачами… ну конечно же, не рассказывая деталей.

Нет, он был нормален. Видимо, все же и впрямь существует такое, перед чем разум пасует, а обычные человеческие нормы неприемлемы. Завышенные притязания… неприятно. Но на самом ли деле они завышены…