Я нерешительно смотрю на свои сжатые кулаки. План казался менее безрассудным, когда я раздумывала выстрелить в ногу. Рана в руке тоже должна ускорить установку алгоритмов панели, но кажется более пугающей и, безусловно, более болезненной. Вот только Леобен может передумать в любую минуту, а мне не хотелось бы делать это самой.

– Хорошо, – протягивая вперед левую руку, говорю я и выпрямляю пальцы, которые освещаются светодиодами панели. – Давай на счет пять…

Леобен нажимает на курок.

Выстрел из-за глушителя больше напоминает треск стекла, но все же пугает голубей в небе над нами. Они вырисовывают в небе спирали света, а их крики пронзают воздух, словно звуки града. Согнувшись пополам, я прижимаю руку к груди. Боль еще не вступила в свои права, но я чувствую ее приближение. Экстренные сообщения алыми буквами и с безумной скоростью возникают перед глазами. Показания артериального давления, оценка травм, уровень калорий. Мои модули приступают к работе, посылая адреналин в мышцы, отчего перед глазами все то расплывается, то становится четким. Я втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы, а затем смотрю на свою руку, чтобы оценить повреждения.

Но там нет никакой раны.

Леобен запрокидывает голову и хохочет:

– Видела бы ты сейчас свое лицо!

Я поднимаю глаза, чувствуя, как все тело сотрясает дрожь.

– Какого черта, Ли?

– Да я бы ни за что не стал в тебя стрелять, кальмар.

Я бросаюсь вперед, чтобы врезать ему по руке, но тут вдалеке эхом разносится взрыв, и от этого у меня перехватывает дыхание.

Леобен выглядит так, словно ничего не заметил. А я застываю и старательно прислушиваюсь к звуку, который отражается от холмов. Кто-то другой принял бы его за выстрел, но я столько раз слышала его, что он отпечатался в моей памяти.

В этот раз он прозвучал тихо, и его приглушили крики голубей, но звук очень уж напоминал взрыв облака гидры.

– Что случилось? – спрашивает Леобен.

– Я кое-что услышала. А ты?

– Эти птицы просто сводят с ума мои звуковые модули. Что ты слышала?

– Взрыв.

Улыбка Леобена исчезает, а глаза стекленеют, сканируя деревья. И тут вдалеке раздается еще один взрыв.

– Этот я слышал, – выдыхает он.

Я поворачиваюсь и бросаюсь к деревьям. Сообщения вспыхивают перед моими глазами, пока я мчусь через лес и вверх по грязному склону. Панель автоматически запускает аварийные модули, освещая тропу. Леобен следует за мной по пятам, а когда я достигаю развилки, мы бок о бок направляемся на смотровую площадку на гребне холма. Я бежала по этой тропинке много раз, высматривая на небе квадрокоптеры «Картакса», чтобы они не нашли нас, но никогда не искала дурманщика.

Вакцина расшифрована. Вирус уничтожен. Никто больше не должен взрываться.

Мы вместе ломимся сквозь деревья и оказываемся на вершине холма у самого края скалы. Последние лучи солнца исчезли за горизонтом. Отсюда виднеются три остроконечных, словно пила, вершины горы и бескрайний еловый лес на юге. Я откидываю волосы с лица и ищу дымку. Стая голубей напоминает извивающееся и скручивающееся облако света, пробивающееся сквозь полог леса, но нет никаких признаков облака.

Перед глазами все мерцает, и я тру их, чтобы мой модуль вновь перешел в режим ожидания, но он не реагирует. Панель обращает внимание на уровень адреналина, а не на мои мысли. Она все еще считает, что я в опасности.

Хотя, может, так и есть.

Если это взорвались дурманщики, то у них, скорее всего, была установлена вакцина. Я создала код, благодаря которому в «Картаксе» смогли загрузить ее в каждую панель на планете. Конечно, на поверхности оставалось несколько выживших без панелей в руках, но с трудом верится, что двое из них взлетели на воздух рядом с нашим лагерем. А если это действительно облака гидры, то вакцина больше не работает.

Но мне даже не хочется думать об этом.

– Я ничего не вижу, – вновь потирая глаза, говорю я. – Не знаю, дело в моих модулях или нет. Панель все еще не реагирует на мои команды.

Леобен подходит к краю обрыва и всматривается в горизонт. Он проверяет тепловые сигнатуры и тестирует воздух на аномальные показатели. Если облако есть, то панель вычислит его.

– Ничего, – говорит он. – Но это определенно был взрыв. Правда, слабее, чем от дурманщиков. Скорее, напоминало взрывчатку.

– Но почему их было два и они произошли именно сейчас?

Мы одновременно поворачиваемся друг к другу.

– Дерьмо, – выдыхаю я. – Коул.

Леобен разворачивается так быстро, что это движение едва различимо, а затем молниеносно бросается к деревьям и несется вниз по тропе. Я мчусь за ним, мое сердце бьется, а перед глазами возникает сообщение о новой порции адреналина в крови. Я не смогла определить по звуку, где произошли взрывы. Может, в соседнем лагере, а может, и в лаборатории. Но Коул мог пострадать. От этой мысли что-то разрывается внутри меня и тело пронзает такая же реальная боль, как от раны.

Я пытаюсь связаться с Коулом, но слышны только помехи.

– Ты можешь с ним связаться? – кричу я Леобену.

– Он недоступен, – влетая в лагерь, отвечает парень. – Отправляйся к точке сбора! – Он срывает брезент с джипа и захлопывает задние двери. – Я побегу по тропе на всякий случай.

– Нет, – задыхаясь, выдавливаю я и съезжаю по склону. – Я побегу. Панель все еще не работает. Я не смогу управлять джипом. Давай ты.

Леобен хмурится, но кивает и забирается на водительское сиденье.

– С ним все в порядке, кальмар. Будь осторожна.

– И ты, – говорю я.

Он выруливает с поляны по грязным следам шин, которые ведут к грунтовой дороге, петляющей вокруг лаборатории. Именно там точка сбора.

Коул услышит взрывы и будет ждать нас там. Должен ждать.

Я несусь по смятому брезенту к просвету между деревьями, который ведет к нашему наблюдательному пункту. Леобен и Коул проводили там по очереди все это время, наблюдая за лабораторией на тот случай, если там появится Лаклан. Как только я покидаю лагерь, тропа резко устремляется вниз и петляет по скалистому, заросшему деревьями склону. Я быстро спускаюсь по ней, пробираясь сквозь деревья, и тут замечаю фигуру у подножия.

Человека, который стоит на коленях на земле. Темные волосы, черная куртка.

– Коул! – кричу я и мчусь к нему.

Он на земле. Надо было взять аптечку.

– Коул, ты как?

Человек встает и поворачивается ко мне. Я останавливаюсь. Это не Коул. Это Цзюнь Бэй.

Лес словно смолкает, а время замедляется. Цзюнь Бэй смотрит прямо на меня, и я чувствую, как внезапно перехватывает дыхание. Это она. Зеленые глаза, черные волосы, худые плечи под мужской курткой, свисающей до колен. Она делает шаг ко мне, а я отшатываюсь назад, ошеломленная напряжением в ее глазах. Ее взгляд пронзительный и острый, словно лезвие бритвы. Она смотрит на меня, а затем хмурится и вглядывается в деревья…

А затем вдруг исчезает.

На месте, где она только что стояла, ничего нет. Я оборачиваюсь и осматриваюсь, но ее нигде не видно. Ни следов на траве, ни грязи. Ничего, кроме деревьев, травы и покрытых мхом скал, скрывающихся под промокшим от дождя покровом леса.

– Черт побери, – сгибаясь пополам и упираясь руками в колени, выдыхаю я.

Кажется, сейчас мне даже хуже, чем после падения на тренировке с Леобеном. Должно быть, это сбой в VR[2]. Панель глючила всю неделю, но такого еще не было. Это не просто включение ночного видения в неподходящий момент или помехи в аудиофильтрах. Это трехмерное отображение человека прямо передо мной. Идеального до мельчайших деталей. Распущенные волосы до плеч, бледная кожа, румянец на щеках.

Она выглядела очень реалистично.

Я прижимаю руки к глазам, пока не появляются неоновые пятна. А в это время в голове вспыхивают разрозненные воспоминания: лаборатория, лес, другие дети. Провода и скальпели, ремни и серые одеяла, от которых чесалось все тело. Я отбрасываю их, вжимая ногти левой руки в ладонь. Меня не волнует, что этому трюку меня научил Лаклан, потому что сейчас важнее то, что эта боль заглушает ураган, бушующий во мне, и возвращает самообладание. За спиной раздаются шаги, и я оборачиваюсь, а затем хватаюсь за пистолет, когда вижу какую-то фигуру между деревьями.