Эрик фыркнул, и, почувствовав жжение, чуть дёрнул рукой от неожиданности. Но Чарльз уже выудил бинты и осторожно заматывал ладонь, крепко держа её.

— Неподалёку от Йорка есть прекрасные озёра. Мы ездили купаться туда с родителями и Рейвен в детстве. Там очень красиво. Помнится, с утра мы с отцом ходили рыбачить, и к обеду мама готовила уху. Пальчики оближешь!

— Ну вот, теперь у меня желудок сводит от голода.

Они рассмеялись. Чарльз завязал узел бантиком и осторожно погладил травмированную ладонь. Он быстро приблизился и поцеловал Эрика в уголок губ.

— Помнишь, как мы плавали во Франции?

Эрик прикрыл глаза, окунаясь в тёплые воды воспоминаний.

Это было тогда же, когда Чарльз украл — не одолжил, как думал Эрик изначально, — мотоцикл. Он просто стащил ключи и уехал в соседнюю деревню, однако после всё же вернул пропажу и даже не получил выговора за свою проделку. Они нарезали немало кругов и почти полностью израсходовали бензин, но рискнули и поехали к реке, где купались абсолютно нагие.

Эрик поначалу сопротивлялся. Нужно было или снимать всю одежду, или плавать в ней, так как натягивать форму на мокрое бельё — сомнительное удовольствие, всё равно намокнет. Поэтому Эрик разделся и первым вошёл в спокойную реку, прощупывая ступнями илистое дно. Чарльз же сразу нырнул с головой, а затем повис на шее Эрика, утягивая глубже, подобно русалке-соблазнительнице.

Чарльз смеялся и плескался, всего раз поцеловав Эрика в губы. Они плавали наперегонки, Эрик подбрасывал Чарльза и катал на спине, когда тот, захлёбываясь смехом, отказался переплывать реку самостоятельно.

Возможно, они оба сожалели, что не перешли тогда грань, словно навсегда возникшую между ними. Но эти детские забавы и дурачество по-настоящему их сближали, давая в полной мере ощутить то, что каждый из них упустил: Эрик — ввиду вынужденного побега, Чарльз — из-за серьёзности, которую ему прививали с ранних лет.

— Ты обещал угостить меня круассанами в Париже, — сказал Эрик, открывая глаза и возвращаясь из жаркой Франции в холодную Бельгию.

Чарльз содрогнулся и кивнул.

После войны они обязательно вернутся туда.

***

Следующий артобстрел застал их врасплох за завтраком. Побросав котелки и кружки, седьмая рота бросилась врассыпную, запрыгивая в ближайшие траншеи.

Эрик бежал. Он кричал, срывая горло: «В укрытие!». За его спиной взрывались снаряды, попадающие, в основном, в деревья. Те разлетались в щепки, падали и заваливали окопы, не позволяя выбраться из-под густых веток.

В голове Эрика билась одна мысль. Ему нужно предупредить Чарльза, который остался один. Он должен прикрыть его.

Ноги скользили на снегу, приходилось уворачиваться и вилять. Но Эрик не сбавлял скорости.

Он увидел знакомую бело-красную повязку санитара за секунду до того, как рядом разорвался снаряд.

Всё стихло.

— Оставаться на месте! Они хотят выманить нас! Всем оставаться в укрытии!

Эрик рухнул на колени, проехавшись на них, и подхватил Чарльза под руки. Всё это напоминало эвакуацию в Дюнкерке, всё повторялось и было циклично.

— Вставай, давай же. Ты в порядке, ты в полном порядке. Давай, Чарльз. Слышишь?

— Я должен…

— Да-да, мы должны добраться до укрытия. Всего чуть-чуть. Тут даже метра нет. Расслабься, доверься мне! Ты в порядке!

— Леншерр! Быстрее!

Всё слилось в какофонию. Эрик не различал звуков — в ушах стоял гул. И крик, один-единственный безмолвный крик о помощи. Чарльз с трудом подтянулся — Эрик обхватил его поудобнее.

Им никто не пытался помочь.

— Эрик…

— Замолчи, не трать силы. Лучше помоги мне тебя дотащить. Когда мы вернёмся домой, я тебе припомню это.

Эрик нервно рассмеялся, стараясь не смотреть на кровавый шлейф, остающийся на грязном снегу. Он прекрасно понимал, что Чарльз больше никогда не сможет бегать с ним наперегонки.

Когда рядом рванул ещё один снаряд, Эрик крепко обнял Чарльза и прижал к себе, пряча его голову на своей груди, — они не успеют дойти до укрытия. Чарльз улыбнулся и погладил Эрика по затылку — каска слетела где-то по дороге.

— Господи, помоги.

Через мгновение они скрылись за огненным дождём.

***

«21 сентября 1944 года,

пятница

Я люблю его.

Люблю».

Комментарий к Глава девятая

[2] 1Кор. 13:4-8.

========== Глава десятая ==========

Когда он открыл глаза, над ним проплывали тёмные густые облака. Он не сразу понял, что это дым, и не сразу почувствовал запах горелой древесины. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он смог услышать, как скрипят на ветру обломанные ветки.

Он повернул голову и увидел его красивое лицо с распахнутыми и потемневшими от ужаса глазами. Он попытался позвать друга по имени и пробудить его ото сна — язык не слушался.

Ужасно хотелось спать. Тело наливалось свинцом, и пришлось сделать над собой усилие, вспомнить всё, чему учили на тренировках. Он повернулся на бок — искра пробежала вдоль позвоночника и ударила в голову. Жалобно застонал — слёзы брызнули из глаз, но всё-таки подтянулся, развернулся так, чтобы протянуть к другу руку. Коснуться его щеки. Вцепиться в плечо и с силой тряхнуть.

— Проснись! Нам нужно… уходить. Пожалуйста…

Он не знал, сказал ли это вслух — во весь голос, а может шёпотом — или просто подумал. Грохот артиллерии настойчиво гудел в голове. Когда война закончится, он уйдёт из армии.

— Ну же? Давай.

Он продолжал трясти — ничего не происходило. Он подполз на локтях ещё ближе, не обращая внимания на то, что ноги не поддаются командам мозга, не двигаются, будто их нет — это было привычно после стольких ночей на голой застывшей земле.

— Эрик? Эрик…

Чарльз попытался сесть — новая волна боли заставила его закричать. Он схватил друга за грудки и из последних сил подтащил к себе. Тело было тяжёлым — Эрик навалился на Чарльза мёртвым грузом и придавил его.

Руки дрожали. Чарльз положил ладонь на его затылок и содрогнулся, ощущая тёплую и вязкую жижу, тут же прилипшую к пальцам. Он медленно опустил руку ниже, осознавая, что произошло на самом деле.

В ту же секунду вернулись звуки, чувства, вкус металла и пороха во рту. Почти как во Франции. Но теперь взаправду.

— Всё будет хорошо, подожди немного. Эрик? Подожди.

Сорвав аптечку с пояса, Чарльз вытащил оттуда морфий, капельницу, бинты, рассыпал порошки и таблетки по снегу. Он попытался закрыть рану на затылке толстыми слоями ваты, приговаривая, что всё исправит. Это его долг.

Он гладил Эрика по плечу, неловко теребя в надежде, что тот всё-таки очнётся. Чарльз провёл рукой по спине, царапая ладонь об осколки, впившиеся в тело, и тихо всхлипнул.

— Пожалуйста, Эрик. Я люблю тебя.

Трясущимися и непослушными пальцами он пробрался под воротник куртки и шарф, нащупывая артерию.

Пульса не было.

Чарльз взвыл. Он ревел, как дикий раненый зверь. От боли, отчаяния. Одиночества. Он поднял голову Эрика, лишь сейчас понимая, что глаза его — два чёрных дотлевших уголька — потухли навсегда.

Он прижался поцелуем к плотно сомкнутым, будто в упрёке, губам, отказываясь верить в случившееся, и крепко обнял Эрика — человека, которого он любил больше всех на свете. Закрывая глаза, Чарльз позволил усталости взять вверх.

Боль ушла, осталась лишь пустота.

***

— Сэр, он ничего не ест уже вторые сутки. Ни с кем не разговаривает и ни на кого не смотрит. Вы должны что-то сделать, пожалуйста.

Капитан Уилсон кивнул и подошёл ближе к койке. В местном госпитале было тесно, однако всегда находилась свободная постель, если того требовали обстоятельства. Некоторые уходили сами, некоторых забирали, а кого-то выносили на улицу и оставляли рядом с теми, кто уже никогда не вернётся к друзьям и семье. Зима сохраняла им лица, не позволяя трупам разлагаться. Иногда их увозили, но многих хоронили здесь же, в общей могиле.