Бороться с сонливостью не было никаких сил. Чарльзу снова снился праздник, и он отчётливо ощущал, как держит Эрика за ладонь и тащит его выше на холм, куда утягивал подростком Рейвен и показывал ей фейерверки в полной красе.

Чарльз очень хотел, чтобы Эрик тоже их увидел. Он решил, что обязательно покажет другу все свои любимые места в городе и за его пределами. Чарльз молился, чтобы война закончилась.

***

— Это Зверь. Мы прозвали его так, потому что… Да ты посмотри на него! Думаешь, это всё одежда? То-то же. А это Плут, потому что эта крыса куда угодно пролезет…

— На себя посмотри.

— Ага, а это…

Новобранцы продолжали прибывать на фронт. Большинство уезжали едва ли не в тот же день, лишь немногие могли пережить ожесточённые бои с погодой, собственным организмом и одичавшим врагом. Они думали, что убивать легко. Их воодушевляли витиеватыми речами, кормили на завтрак пропагандой и уверяли, что одного энтузиазма и решительности вполне достаточно. Но смелость и рвение, с которыми они приходили, пропадали, стоило реальной пуле пронзить товарища, бомбе — взорваться в паре метров от их позиции. Над новичками посмеивались, их пичкали байками, охотно делясь опытом и рассказывая обо всём, что каждый из них — они гордо называли себя ветеранами — успел пережить.

— Его ранили в ногу. Месяц провалялся в лазарете и завёл интрижку с медсестрой. А этот чуть не лишился глаза, но отделался симпатичным шрамом. Кстати, это наш доктор. Его ранили в…

— Эй, полегче.

— Да ладно тебе, Ксавье. Его ранили в задницу, когда он улепётывал с пляжа в Дюнкерке.

— В отличие от тебя, Саммерс, я хотя бы принимал участие.

— Это верно. Я в то время сам прохлаждался на койке. А что? Я, вообще-то, хотел воевать, но потом узнал, что всё п…

— Тут у всех есть вторая дырка в заднице. Считай, особое достижение седьмой роты.

— А! Это Леншерр. Великий и ужасный! Его ни разу не ранило. Даже не задело, представляешь? Поэтому у него всегда на одну медаль будет меньше.

Эрик закатил глаза, но рассмеялся. Солдаты ютились у большой кастрюли с похлёбкой и пересказывали одни и те же истории, уплетая обед с добавкой за обе щеки, — вновь прибывшие, сытые и не успевшие околеть, отказывались от полевой еды, о чём ещё успеют пожалеть.

Чарльз, стоявший рядом, оставался, однако, серьёзен. Он помогал другим, но кто будет лечить его? Он точно так же мог получить ранение или умереть. И Чарльз боялся — за Эрика, семью, ребят, с которыми был бок о бок столько лет. Человек смертен, это есть его сущность и предназначение — прожить и уйти. Но столь многих уже забрали силой.

Чарльз бродил по лесу в полусне. Он видел священника, молившегося над павшими. Он не слышал слов, но знал их суть. Чарльз молился сам, и не получал отклика. Он просил не за себя — за остальных. Просил, чтобы раненые выжили, невредимые — не были тронуты. Просил, чтобы Эрик остался рядом.

Эрик протянул Чарльзу горячий чай. Чарльз вздрогнул и обхватил кружку двумя руками, хмуро смотря вслед уходящим на позиции рядовым, которые с тем же интересом заглядывали Саммерсу в рот.

Чарльз понимал: новички не протянут тут и недели.

***

Ночи становились всё холоднее и темнее. Туман рассеялся, и начались новые налёты авиации — казалось, немцы знают о каждом передвижении союзников. Солдаты продолжали копать рвы — больше никаких приказов не поступало.

Эрик всматривался в темноту ночи, топчась на одном месте. Он замерзал, но не мог покинуть пост ни на минуту. Ещё несколько часов — и можно будет вернуться под брезент и одеяло, уговаривал он сам себя.

— Эй?

Эрик резко обернулся и вскинул винтовку. Они полностью истратили боезапас, каждый патрон стоил дороже всего золота мира, но у часового в распоряжении всегда был полный магазин.

— Эрик, это я.

Он облегчённо выдохнул, опустил оружие и протянул руку. Чарльз забрался внутрь глубокого окопа, укрытого ветками и обильно припорошенного снегом, и выглянул наружу.

— Я принёс тебе чай и одеяло, — прошептал он, вытаскивая фляжку, о которую можно было обжечь пальцы. Эрик схватил её и прижал к себе на мгновение, не сразу поняв, что Чарльз заботливо накинул на его плечи плед.

— Спасибо, — Эрик улыбнулся, дрожащими пальцами отвинчивая крышку. Он сделал несколько глотков, чувствуя, как кипяток ошпарил язык и глотку, тут же согревая всё тело изнутри.

Чарльз взял бинокль, чтобы осмотреть местность. Близилось Рождество, но никаких вестей не было. Союзники не дошли до Берлина, как планировали — немецкие войска с былым упорством оказывали сопротивление, иногда даже оттесняли соперника со своих территорий. До седьмой роты доходили слухи о готовящемся нападении, и замёрзшие и изголодавшиеся солдаты с каждым днём теряли веру в то, что смогут его сдержать.

— Затишье перед бурей, — пробормотал Чарльз и, отложив бинокль, сел прямо на землю, тоже укрытую еловыми ветками. Он растирал ладонями предплечья и всё ещё изредка покашливал. Друзья вернулись на позиции, стоило только спасть жару. Чарльз сказал, что не может валяться в тепле, пока другие мёрзнут, и Эрик разделял его взгляды.

Он протянул другу фляжку.

Никто не знал, когда эта буря настанет.

***

«23 декабря 1944 года,

воскресение

Мы продолжаем держать оборону. Лес — прекрасное укрытие. Танки никогда не пройдут через нас. Капитан сказал, что союзники со дня на день сомкнут круг, и тогда немцам будет некуда идти. Они сдадутся.

Мне больно — пожалуй, это подходящее слово — видеть, как погибают наши товарищи. Мы истощены, но я знаю, что ребята костьми лягут, чтобы остановить врага. Припасы кончились. Все хотят домой.

Я скучаю по маме. По отцу. Вчера мне снился наш дом, родной дом, и я подумал, как здорово было бы туда вернуться после окончания войны. Но они не согласятся. Даже сейчас остро чувствуется эта глупая неприязнь. Мы ни в чём не виноваты, как не виноваты и те, кто жил в страхе или слепой вере. В тени чужого величия и красивых слов. Они обманщики, каждый правитель — лгун, так зачем обвинять обычных людей, которые просто хотели лучшей жизни. Верили в неё, ждали. Мы тоже ждали.

Мы ждём до сих пор.

Он спит на моих коленях. Я не сплю. Я смотрю на небо и вижу, как вдалеке занимается зарево рассвета. Надеюсь, в этом году у родителей было на столе что-нибудь вкусное».

========== Глава девятая ==========

— Первой и третьей армии удалось обойти противника с юга. Тридцатый корпус зашёл отсюда. Хоррокс пообещал, что завтра нас полностью деблокируют, сэр!

— Отличный подарок на Рождество, — Уилсон усмехнулся, передавая кружку с чаем дальше. — Иди, скажи ребятам, чтобы не расслаблялись. Соберите разведотряд, иначе они околеют.

Сержант отдал честь и выбрался из штаба, отодвинув густые ветки. Ричард вздохнул и повернул голову к лейтенанту, сидевшему рядом с миниатюрной печкой — сегодня было особенно холодно и ветрено. Уилсон поёжился и поднялся.

Он вышел следом за сержантом и медленно двинулся вдоль линии обороны. Он был с этими ребятами с самого начала их пути и помнил каждого, даже тех, кто покинул их роту ещё в 1939 году. Ричард помнил, как они умирали. Каждое письмо, отправленное родственникам, матерям, оплакивающим своих сыновей, было преисполнено неподдельной печалью. Он любил этих ребят, они — истинные друзья, команда, единое целое, и Уилсон знал — они продержатся до конца.

— Сэр?

Ричард обернулся и сделал приглашающий жест. Он продолжал идти, неторопливо шагая по затоптанному грязному снегу. Эрик поравнялся с командиром и нахмурился, не сразу заговорив.

— Что будет дальше, капитан?

— Это философский вопрос, Леншерр. Пока мы просто ждём подмогу. Затем мы тронемся навстречу союзнику и врагу. Мне доложили, что войска, вошедшие на территорию Германии, не смогли продвинуться вглубь и вынуждены были отойти. Немцы упрямые. Но мы тоже.