- Что-то случилось, - прошептала она испуганно. - Как же быть?

И, не видя в трудную минуту своего надежного защитника, устремила умоляющий взгляд на его столь блестящего сына.

- Алеш, будьте добры... женщине так страшно одной! И потом - мой немецкий язык...

Алеш с решительным выражением на мужественном лице, не колеблясь, последовал за ней.

- А вы оставайтесь на месте! - скомандовал он без излишнего стеснения. Думаю, ничего серьезного.

Он был прав: происшествие оказалось пустяковым, а в сравнении с их первым испугом даже комичным. Грозная тень в свете освещенной передней превратилась в полковника люфтваффе, жившего в вилле напротив.

Алена с площадки увидела, как незваный гость, щелкнув каблуками, склонился перед ее матерью в галантном поклоне, всем своим поведением давая понять, что не хочет волновать даму.

- Verzeihen Sie gnadige Frau     ,[38] - начал он с отточенной предупредительностью, отвечавшей всему его облику.

Он представился. Алеш, сохраняя полное спокойствие, стал переводить.

- Владелица виллы, не правда ли? Очень приятно. Быть может, вы заметили, что я живу напротив... Я не желал бы, чтобы вы приняли мое появление как попытку нарушить ваш вечерний покой, сударыня...

Он держался уверенно, но не нагло, дружественно, но не фамильярно, и милостивая пани, успевшая прийти в себя, сумела это оценить. Увядшее лицо ее на глазах помолодело, и испытанная улыбка растерявшейся девочки произвела нужное впечатление на доблестного воина, который возвышался перед ней, увешанный добрым килограммом металла. Хозяйка виллы слушала его с благосклонностью королевы, втайне жалея, что не имела времени привести себя в порядок... Но в чем же дело? Он пришел обратить ее внимание на то, что в одной из комнат- потом выяснилось, что это белая комнатка Алены, - не спущены шторы и с улицы виден свет. Он был бы огорчен, если бы у сударыни возникли неприятности из-за нарушения действующего предписания касательно гражданской воздушной обороны, особенно теперь, когда пиратские налеты - разумеется, временные - становятся все более дерзкими и частыми. В заключение он выразил удовольствие по поводу того, что получил возможность, хоть в неурочное время и при обстоятельствах не совсем обычных, познакомиться с сударыней.

- Алеш, передайте, пожалуйста, что я горячо благодарю...

Визит прошел бы совершенно благопристойно, если бы при прощании не произошло нечто озадачившее всех присутствующих, не исключая посетителя.

Вдруг сверху послышался шум. По лестнице не спеша спускался Кунеш полковник в отставке в помятом штатском костюме: во всем его облике была какая-то обветшалая торжественность... Подойдя среди изумленного молчания к немецкому коллеге, он на положенном расстоянии стукнул каблуками и на чудовищном немецком языке представился:

- Herr Oberst... mein Name ist Kunesch. Ich weis alles...    [39]

- Индржих! - воскликнула в испуге хозяйка. - Что с тобой?

Оставив без внимания этот возглас, он еще раз стукнул каблуками и выпятил тощую грудную клетку.

- Ich stehe Ihnen zur Verfugung... selbstverstandlich...     [40] ...само собой... Полагаю, что со мной будут обращаться, как с военнослужащим согласно международному праву... И готов! Ich stehe Ihnen zur...

Посетитель приподнял брови, слегка расставил ноги и тревожно спросил, приготовившись дать отпор возможной провокации:

- Was soll das bedeuten? Ich verstehe kein Wort...     [41]

В голосе его прозвучала острая резкость команды. Он не знает этого господина и просит объяснений. Сохраняя без особого затруднения свое достоинство, он окинул это чучело угрожающе-презрительным взглядом.

- Ich bin ganz vorbereitet, Herr Oberst...         [42]

К счастью, тут вмешался хладнокровный Алеш - он объяснил на вполне уверенном немецком языке, что это чистое недоразумение: данный господин не совсем здоров; он нервнобольной. Ach, so!     [43] Гость понимающе кивнул, на губах его промелькнула легкая улыбка, и он перестал обращать внимание на ненужного заложника.

- Na gut...     [44] Тогда желаю ему поскорей выздороветь, а вам, сударыня, покойной ночи...

Он откланялся, повернулся на каблуках и выстрелил дверью, словно убегал из сумасшедшего дома.

Трах! Алеш повернулся к Кунешу, стоявшему неподвижно, как соляной столб, и не спускавшему глаз с дверей. Прыснув со смеху, он похлопал его по плечу.

- Отправляйтесь к своим рыбкам, пан полковник. В заложниках, видно, теперь нет особой нужды.

И весело побежал по лестнице, а за ним королевской поступью проследовала хозяйка.

Невероятно! Полковник в отставке все никак не мог прийти в себя. Неужели они не знают, какой остроумный план наступления против них разработал он в своей скромной каморке? Конев пальчики бы себе облизал! Во всех этих их наступлениях нет и одной сотой тактической гениальности; старик Клаузевиц умер бы от стыда. Схему окружения, пришедшую Кунешу в голову сегодня вечером, он уже успел минуту назад проглотить. Собственно, надо было бы убить немца за оскорбление, пришло ему вдруг на ум, когда он с трудом поднимался по лестнице. Он тряхнул головой. Оплеван! А что, если... - промелькнула у него в мозгу захватывающая идея, - что, если... это была хитрость? Безумно утонченная, так сказать, нордическая! Его охватил почти опьяняющий ужас. Получалось фантастически логично: это была разведка, рекогносцировка местности - ведь он прекрасно знает, что надо захватить его внезапно, склоненного над оперативными картами и планами, ударить из засады - вот как! Бдительность, особая, двойная бдительность, полковник Кунеш!

Он живо переступил порог своей мансарды, повернул ключ в замке и энергично потер руки. Он обдумывал лобовую атаку с максимальным использованием танков блестящая операция! Расставил на столе фигурки из «Милый, не сердись» и в волнении опустился на стул. К нему подбежал облысевший пес и преданно облизал его руку.

Взрыв! Он долетел со второго этажа - там грянул смех, когда Алеш доканчивал свой рассказ:

- Ну, не в себе... если бы вы, милые, только видели... Ich... Ich stehe... Я думал - лопну...

Хохотали прямо до слез, потом кто-то из девушек заметил:

- Ты бы его пригласил...

- Кого?

- Да этого немца... Могло получиться славное перемирие. Генерал Лаудон едет через деревню...

- Зузка права. Я бы, может, завела свой собственный вермахт. Что скажете насчет свинга «Хорст Вессель»?

Знакомый голос позвал Войту. Он заморгал глазами, ослепленными электрической лампочкой над столом, и оглянулся; под локтем, на который он положил голову, засыпая, лежала раскрытая брошюра.

- Войтина!

Алена стояла, прислонившись к косяку, волосы у нее были растрепанные, глаза широко раскрыты. Он сперва испугался.

- Ты что?

- Пойдем наверх.

Она подошла, схватила его за руку.

- Я хочу, чтоб ты пошел со мной. Хочу, понимаешь?

Он попробовал освободить руку.

- Не дури. Что мне там делать?

- Если ты любишь меня, то должен пойти. Должен. Я так хочу. Хочу!

Был уже третий час ночи, и, судя по шуму наверху, вечеринка достигла своего апогея. Что это с ней? Пьяная, что ли? Она настаивала на своем, как избалованный ребенок, и изо всех сил тащила его от стола. Он больше не сопротивлялся, но сон на минуту опять сморил его.

- Должен!

Потом он сообразил, что она заплетающимся языком твердила ему что-то о сломанной радиоле.

Окончательно очнулся он уже на середине лестницы. Сумасшедшая, напилась до чертиков! Все его существо охватили отвращение и ненависть к тем, наверху, он ухватился за перила. «Не пойду дальше!» - «Нет, ты должен, должен!» И он послушался, пошел покорно. Все стало ближе, ближе: голоса, вой и рев радиолы, пущенной на полную силу, - ага, значит, она меня обманула, а я болван... Вот они уже в матовом полумраке прихожей; за стеклянными дверями кипело и клокотало, слышались стоны, как в застенке, звон стекла, топот, и над всем этим шелковисто-безучастный голос певицы, льющийся с пластинки. Мимо мелькнула мужская фигура, размахивающая руками в возбужденном монологе, кто-то другой дергал ручку уборной, где кого-то уже рвало.