Голова трещала от напряжения, в животе урчало от голода. Гонза провел рукой по лицу и вышел во двор глотнуть чистого воздуха, но не мог освободиться от отвращения к самому себе. Извинюсь перед ним, переломлю свою идиотскую гордость!

Вернувшись в цех, он уже с порога стал искать глазами кого-нибудь из ребят, но никого не увидел. Где Павел? Где Войта? Как это они сами до сих пор меня не отыскали? Что с ними случилось? Спокойно! По проходу навстречу ему шел Пепек. Нет, я тогда не ослышался. Посмотри на него, вот кто тебя подсидел, а теперь спокойненько посвистывает себе, выпятив губы, кепчонка набекрень, вот увидел тебя, изображает удивление, хоть наверняка давно знает, что ты вернулся! Не вотрешь очки!

Спекулянт моргнул как ни в чем не бывало.

- А-а, привет. Ну как дела?

- Как видишь, - отрезал Гонза с кривой улыбкой. - Цел остался.

- Славно, милок. И ничего не выжали, а?

- А ты знаешь, что из меня что-то можно было выжать? - В этом вопросе была вызывающая двусмысленность, на которую его подбил вопрос Пепека. Гонзе показалось, что щучье лицо в какую-то долю секунды дернулось, но Гонза сам вывел его из затруднения. - Какая-то ошибка. Ничего серьезного...

- Да ну? - удивился Пепек. Сопнул носом. - Может быть. Люди - сволочи. А как... - запнулся он, - взбучку... получил?

В вопросе таился животный страх перед побоями. Нет, ничего ему не сообщать, а ребят предупредить! Если он догадается, что я о нем знаю, это может стать опасным.

- Да нет.

- Славно! Зря болтают. Как и насчет этих евреев...

Спокойно! Это не Яго, эстет, смакующий зло, это просто загнанная в угол крыса. Нетрудно представить себе, как пара оплеух заставила его говорить, как он хныкал, давал обещания и скулил от страха, чтоб только не развеялась заветная мечта о звякающей автоматической кассе.

- Само собой. Было даже интересно.

- Вот и хорошо, - вздохнул оживленно Пепек. - Курева не нужно? По двадцатке. Набитые гильзы подешевели.

Что же ты им скажешь, мерзавец? Что ошибся?

- Не надо, - мягко отказался Гонза. - Мне бы чего-нибудь пожрать.

Пепек с удовольствием перешел на свою любимую тему:

- Андела принялась за святого. Ты знаешь?.. - Пепек был из тех, которым какая бы то ни было чистота не дает спокойно спать, пока ее не поваляют в грязи. - Затащила его в будку в малярке - должна, мол, исповедаться ему во всех своих грехах, а мы-то в окошко глазеем. Видим, у него пальцы дрожат, когда она как ни в чем не бывало руки его на ляжки себе положила... а он этак насупился, и даже очки у него запотели. Заметил ты новую кошечку в «Девине»? С Коброй работает... Лакомый кусочек. Буфера - во!

- Ну, будь здоров! - прервал его Гонза на полуслове.

Он увидел Павла. Тот медленно шел от конторы к своему участку, тонкий, чуть сутулый, руки у него висели, и он, казалось, был безразличен ко всему окружающему. Гонза догнал его, тронул за локоть.

- Привет.

Павел обратил к нему бледное лицо, как будто ничуть не удивившись.

- Привет.

Он опять отвернулся и не замедлил шага, так что Гонзе оставалось приспособиться к нему. Павел будто спал на ходу.

- Мне нужно с тобой поговорить.

- О чем? - шепнул Павел, не пошевелив губами.

Все стало другое, и в Павле какая-то перемена. Гонза, озадаченный, помолчал, потом высказался напрямик:

- Что дурака валяешь? Не делай вида, будто не о чем.

- Не останавливайся, - пробурчал Павел; он упорно глядел вперед с таким видом, словно хотел отделаться от Гонзы. - На нас глядят...

Замечание было разумное, Гонза признал это и подчинился. Что они все, ошалели от страха? Или что-то произошло? Разве он не рад меня видеть? Перегибают палку с этой конспирацией! Что из того, что кто-то нас видит вместе, ведь это не первый и не последний раз и тут нет ничего примечательного.

- Все в порядке, кажется. Пока что! Они из меня ничего не вырвали, но, видимо, знают порядочно! Мы наделали кучу глупостей.

Голос его тонул в гуле цеха, он шептал Павлу на ходу, не зная, с чего начать, но с каждым словом усиливалось глупое ощущение, что Павел почти не слушает. Больше того: не хочет слушать, старается ускользнуть от него.

- Где ребята?

- Какие?

Невероятный вопрос, кинутый в пространство перед собой.

- Милан.

- Переведен в погрузочный. Бригада «раз, два - взяли». Только в дневную смену.

- А Войта?

- Завтра приступит на стартовой. На аэродроме. Тоже перевели.

- Как же так?

- А я почем знаю? - прозвучал равнодушный ответ.

- Нас разогнали, но кто? Кто это устроил? Значит, кто-то о нас знает... и так вдруг... Должно быть, это наши люди...

- Молчи!

Они подошли к крылу, у которого работал Павел, и остановились. Павел неизвестно почему глядел в сторону, и на лице его была написана тревога.

- Мне кажется, я сошел с ума. Что с тобой сделалось, Павел?

- Я ничего не знаю, не задавай дурацких вопросов и шагай дальше! Имей соображение!

- Но надо же нам...

- О чем, скажи пожалуйста? Советую тебе ничего не предпринимать, никого не разыскивать и обо всем забыть! Ясно? Так нужно, понимаешь? Когда все успокоится, мы тебя сами позовем...

Он повернулся и отошел от остолбеневшего Гонзы, как будто сразу забыв о нем; взял молоток и нажал спуск.

Тррррра! Залп карательного отряда!

Не стой, проходи! Почему? Или мне просто кажется? Ты прокаженный, отмеченный, можешь заразить всех, держись подальше! Один! Выброшен на пустынный берег посреди шумного множества знакомых людей. Что тут произошло? И что делать? Забыть, не искать их? С ума сойдешь.

Мы тебя сами позовем! Не звучит ли это как вызов на суд? Сами позовем. Кто? Мы. Мы, остальные. Но почему? В чем они подозревают меня?

Он поплелся к своему стапелю, а на душе у него кошки скребли, он насильно заставлял себя передвигать ноги. Мелихар, копавшийся в жестяной коробке, окинул подошедшего загадочным взглядом. Он не дал Гонзе открыть рот, отмахнулся от его извинений и указал ему на поддержку под крылом. Стук молотка зазвучал для Гонзы прелюдией к примирению, но в воздухе не проходила напряженность и неуловимое ощущение, будто почва уходит из-под ног, куда-то унося его, осталось.

Больше того - оно усиливалось.

Дверь чуть заметно приоткрылась, кто-то глянул сквозь щель во тьму коридора и сейчас же закрыл опять. Он узнал голос Бациллы.

- Ребята, это Гонза.

И снова тишина, словно они там, внутри, шепотом совещаются, впускать или нет. Он потоптался на месте и еще раз отстукал по деревянной филенке условленный сигнал. От поворота лестницы доходил мерцающий огонек, теплящийся под распятием, бросая на исцарапанную стену его фантастически увеличенную тень; где-то играло радио, по галерее шаркали туфли.

Сколько уж дней? Один, два, три. А ничего не делается. Ровно ничего. Никто его не ищет, никто не обращает на него внимания, и это хуже всего. Просто невыносимо! Будь он дурак, он поверил бы, что тут и конец, все вернулось к однообразию приходов и уходов, звяканью контрольных часов и ночной дремоте. Разверзшаяся вокруг него пустота создавала нежеланный простор для размышлений, терявшихся в мутной мгле. Он торчал в холодном кафе, так как Бланка не могла с ним встретиться, смотрел на свои праздные руки и казался самому себе каким-то иссушенным и покинутым.

...Наконец дверь приоткрылась, послышался голос Павла:

- Входи!

Он вошел в темноту. Только после того как дверь за ним захлопнулась, на столике зажглась лампочка. Невнятное бормотанье было ответом на его приветствие. Глаза привыкли к свету и начали различать лица. Здесь были все. Они смотрели, как он снимает мокрый плащ, и молчали. Возникло гнетущее, хоть ничем и не обоснованное ощущение, будто он непрошеный гость, но он сейчас же отогнал его. Глупости!

Он хотел занять свое обычное место на кушетке, но кто-то подставил ему стул; это немного его удивило, но он сел и стал дуть на застывшие пальцы.