— Не ссссейчассссс, — ответил Гаррет. — Выведи меня изззз замка.

Сесиль тут же сделала вид, что не понимает.

— Ты говорила, ессссть еще лазззз, — настойчиво повторил он.

— Сссскучно безззз друга, — снова прошипела змея.

— Я позззову других ззззмей. Из лесссса, — вынужден был пообещать Гаррет.

— Хорошшшшо, — согласилась Сесиль.

Проходом, судя по всему, никто не пользовался лет сто, а то и двести. Гаррет весь перемазался и собрал на себя, наверное, килограмм паутины, пока выбирался по нему наружу. Вдобавок пришлось снова открывать парселтангом хитрые запоры — хорошо хоть специальный пароль не требовался, достаточно было потребовать «откройссся».

Этот путь вывел его не к избушке Хагрида, чего Гаррет втайне опасался, а совершенно в другое место. Он на четвереньках выполз из низкой пещерки в скале, поднялся на ноги, огляделся, потянулся и счастливо рассмеялся. После спертого воздуха подземелий свежесть прохладного дня ощущалась особенно остро.

— Хорошо-то как! — сказал он.

— Ещщще ззззмеи. Друззззья, — напомнила Сесиль.

— Ссссейчас вссе спят, ззззима, — заметил Гаррет.

— Вмесссте сссспать теплей, — возразила Сесиль и нахально забралась Гаррету на шею.

Гаррет вздохнул и достал палочку.

— Люмос!

То ли подействовала магия подземного зала, то ли просто из-за позитивных эмоций, но волшебство удивительным образом вернулось. Огонек горел не сильно, но ровно. Гаррет так обрадовался, что тут же решил попробовать еще:

— Серпенсортия!

Он помнил, что змеи зимуют в норках по две-три, а то и по десятку сразу, но рассчитывал призвать только одну. Собственно, одну он и призвал. Правда это была не просто змея, а змеища — метра три в длину и толщиной с руку взрослого мужчины. По сравнению с ней даже Сесиль выглядела скромно.

— Сссссссмертные! Ссссожру! — возмутилась объявившаяся красноглазая гадюка.

— Проссссти, пожжжалуйсссста, что побессспокоил, — опешил Гаррет.

— Не ссссмей сссо мной раззззговаривать!

Мда, на его памяти это была первая настолько агрессивная змея. Обычно рептилии обладали здравым смыслом и обожали поболтать.

Сесиль подобралась, готовясь к драке:

— Не тронь говорящщщщего!

Внезапно раздался хлопок аппартации и в паре метров от них появился человек в темной мантии.

— Петрификус Тоталус! — воскликнул он, указывая палочкой на гадюку.

Та застыла. Волшебник развернулся к Гаррету, нацеливаясь теперь уже на него, и у Гаррета вырвалось непроизвольное:

— Сириус?!

— Что? — удивленно переспросил мужчина.

Но Гаррет уже видел, что ошибся. Хотя сходство было поразительным. Это парень выглядел, как помолодевший и отъевшийся крестный, который отчего-то стал ниже на пару дюймов. Черты лица, темные волосы, гордая посадка головы — все в нем кричало о крови Блэков.

— Вы кто? — спросил Гаррет, не обращая никакого внимания на направленную в его сторону палочку. — Меня терзают смутные сомнения…

— Гарри Поттер? — в свою очередь изумился мужчина, опуская руку с палочкой.

— Он мне не нравитсссся. Давай его ссссъедим? — предложила Сесиль.

Они заняли отдельный кабинет в «Трех метлах».

Гаррет медленно цедил очень сладкий чай, разглядывал крохотную, не больше пальца, трансфигурированную фигурку змеи, в которую Регулус превратил гадюку, и слушал занимательный рассказ:

— …успел позвать Критчера в последнюю секунду, когда инферналы уже почти затянули меня в озеро. Собственно, последнее, что я помню, это дикую боль и толщу воды, смыкающуюся над головой. Полагаю, тогда-то и наступила клиническая смерть, потому что мое имя выцвело на родовом гобелене. Критчер едва успел. Он переместил меня в квартиру, о которой никто не знал, и я там месяц провалялся, восстанавливаясь. Знаешь, было о чем подумать…

— О том, что ваш Лорд окончательно спятил?

— Примерно. Человек не должен создавать больше одного крестража, это противоестественно, не говоря уже о том, что не каждому магу под силу. А Лорд разбил душу на несколько частей. Безумец! Он сам перечеркнул свое будущее. А ведь какие были перспективы!

— Что, правда?

— Ну да. Молодой харизматичный лидер с новаторскими идеями. Полукровка, который сумел повести за собой отпрысков чистокровных семей, что сравнимо с чудом. Магглорожденные подтянулись бы сами, они не настолько консервативны. И политическая программа у него была интересной, лучше, чем у любого из министров последнего столетия. Постепенная и подконтрольная интеграция магглорожденных в наш мир, возврат к старым традициям, расширение образования, укрепление связей с волшебными существами.

— Звучит действительно ничего так, — согласился Гаррет. — Но что-то мне подсказывает, что это лишь слова. По факту-то началась бойня. Гражданская война.

— Да. Потому что Лорд спятил. Я и решил, что пусть лучше все считают меня мертвым, чем я погибну на самом деле. Верить никому было нельзя — Дамблдор играл в свою игру, Лорд — в свою, а пешками выступали живые люди, которые гибли ни за что, ни про что, как твои родители.

— А почему вы не дали о себе знать потом, когда это все закончилось? В смысле, когда публично объявили о развоплощении Волдеморта?

Регулус рассмеялся. У него был очень приятный смех, совсем не похожий на лающий хохот Сириуса. Мягкий и заразительный.

— Ты еще такой наивный ребенок, Гаррет! Моего брата, бравого аврора и известного члена Ордена Феникса бросили в Азкабан без суда и следствия. И никто за него не вступился, Дамблдор даже проведения допроса по всем правилам не потребовал. В том, что произошло у Лонгботтомов, тоже никто особо не стал разбираться. Беллу просто заклеймили сумасшедшей маньячкой, априори посчитав виновной. Думаешь, какая судьба ждала бы меня, учитывая фамилию Блэк и наличие метки на руке? Нет, я вообще не собирался воскресать! И уж тем более не планировал лезть в это дело.

— Тогда что изменилось сейчас?

— Появились новые обстоятельства, — загадочно сказал Регулус. — Из Азкабана сбежал не только Сириус. Если кто-то захочет вернуть Темного Лорда в том состоянии, в котором он был, когда отдал концы, мир ждет большая беда. Лишние крестражи следует уничтожить.

Гаррет повертел в руках ложку:

— А откуда мне знать, что вы их уничтожите? Может, вы и есть тот псих, что надумал воскресить Лорда?

Регулус вздохнул:

— Ты действительно так думаешь? А мотивы?

— Я-то как раз хочу вам верить, — буркнул Гаррет и подтянул к себе поближе бумажку, на которой Регулус написал список предметов, годящихся в крестражи: — Медальон Салазара Слизерина, чаша Хельги Хаффлпафф, меч Годрика Гриффиндора, диадема Елены Рейвенкло, кольцо Гонтов. Мне кажется, все вместе при оценке потянет миллионов на несколько. Вы точно не банальный грабитель?

— Медальон и чаша уже у меня, и это действительно крестражи. Диадема спрятана где-то в Хогвардсе. Скорей всего, в Выручай-комнате. Я расскажу тебе, как ее найти. Думаю, в процессе проведения ритуала все эти артефакты придется уничтожить, но если что-то удастся сохранить, готов отдать на благотворительность.

— В Мунго, — полуутвердительно заметил Гаррет.

— Можно и в Мунго, — согласно кивнул Регулус. — Кстати, Гаррет, я действую не один. И мой друг почему-то уверен, что Нагайна не единственный живой крестраж Волдеморта. Что часть его души попала в тебя в ту ночь, когда он убил твоих родителей. Иначе откуда бы взялся шрам?

Гаррет скривился:

— О-оооо! Шрам — это вообще песня какая-то. Траурный марш. Знали бы вы, сколько я от него натерпелся! Особенно в раннем детстве. Он болел, воспалялся, меня мучали мигрени и кошмары. А потом тетя отвезла меня к хирургу. Там вообще было шоу! Мне же шрам собирались просто зашлифовать, а для этого общая анестезия не нужна, хватает и местной.

— Что такое анестезия? — полюбопытствовал Регулус.

— Типа заморозки определенного места, чтобы снизить чувствительность. Так что под местной анестезией я все слышал и все понимал. В том числе, как ругались врачи. Что вообще такое ваш крестраж? Как он выглядит? Дело в том, что у меня из-под кожи, когда стали заниматься шрамом, вытащили какую-то дрянь. Вязкую, дегтеобразную пакость, величиной с палец. Бригада была сильно озадачена. Хирург решил, что это смесь гноя, свернувшейся крови и отмерших клеток. Очень сильно ругался на тетю, что так запустили ситуацию, вроде как мог начаться воспалительный процесс и все такое. Не хотел верить, что я со своим шрамом жил годами — утверждал, что ране не больше пары недель от силы.