- Это не звезда, – пояснил Тенька сосредоточенно, – а молния. С неба. И продавать мы ее не будем!

- А ты бы купил? – вдруг спросила Клима у торговца.

Тот снова прицокнул и потянулся пощупать предполагаемый товар. Гера едва успел хлопнуть его по руке.

- Чего дерешься?!

- Не твое – не трожь, – опередила всех Клима. – Штука ценная, дорогая.

- А за сколько отдаешь?

Они уже вошли на рынок. Приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы одновременно проталкиваться через толпу, которая даже из-за дождя не спешила редеть, помогать Гере ровно удерживать над молнией зонтик и заодно вести дикий диалог.

- Десять золотых, – прищурилась Клима.

Торговец, напротив, выпучился, словно лягушка.

- Да ты с дуба рухнула, сударыня! На десять золотых коня купить можно, а то и двух квелых лошаденок.

- Это я еще мало хочу, – уверенно заявила обда, со всей силы пихая в плечо какую-то особо нерасторопную тетку. Перекрывая поток брани из-за спины, продолжила: – Ты знаешь, какая это в хозяйстве нужная вещь? Вон, колдун подтвердит: за энергией молний будущее!

- Ага, – кивнул Тенька. Потом хмыкнул, что-то смекая, и добавил: – Очень ценная штука. Сам бы пользовался, да ставить некуда!

- А за пять отдадите? – заинтересовался торговец.

- Ты что, да она все двадцать стоит! – Клима сделала вид, что оскорблена.

Гера от такого поворота дел едва опять зонтик не выронил.

Закипел яростный торг. Торговец, размахивая красными башмачками, отчаянно сбивал цену, Клима накручивала ее все сильнее, Тенька, скрывая ухмыляющуюся физиономию за свечением, изредка вставлял комментарии, как авторитетное в вопросах колдовства лицо. Гера обреченно плелся рядом и понимал только, что мир сошел с ума.

Они миновали рынок, добрались до пустыря. Точнее, до свалки: на открытое место, заросшее разбухшим и зазеленевшимся от влаги бурьяном выкидывали все отходы с рынка, включая сочащиеся давленной клубникой мешки, уже явственно отдающие гнилью.

- Пять золотых и башмаки! – хлопнула в ладоши Клима. – Меньше не проси, и так себе в убыток отдаем.

- А может, просто на башмачки обменяешь? – у торговца словно открылось второе дыхание. Было видно, что пяти золотых у него нет.

- Обменяет, – влез Тенька, не дав вошедшей в раж Климе возмутиться. Получил тычок в спину и поправился: – Только накинь золотой сверху, за гашение.

- Чего?

- Молнию, говорю, погасить надо. Она дикая, равно что лошадь необъезженная. Ща погасим, и присмиреет. А ну, ложись, рванет!

С этими словами колдун швырнул сияющий шарик на середину свалки и сам метнулся наземь, затыкая уши. Рядом упали Клима и Гера, уже знающие, как вести себя с последствиями большинства Тенькиных экспериментов.

Пустырь тряхнуло, по округе разнесся громовой раскат. Замешкавшийся на ногах торговец взвизгнул и рухнул рядом со всеми, прижимая к сердцу самое дорогое – красные башмачки. Когда все стихло, Клима первой подняла голову, стряхивая с волос сор. Рядом присвистнул Гера, со стороны Теньки донесся восхищенный вздох.

В центре пустыря зиял котлован. Глубокий, куда выше колена, и шириною в десяток шагов. Сыпучие комья темной земли по краям перемешались с кое-где дымящимися отбросами. На развороченном мешке чуть поодаль шевелился обалдевший крот. Пахло свежестью, горелым бурьяном и немного – гнилой клубникой.

Клима деловито поднялась на ноги и сходила к воронке, притом с таким видом, словно подобное происходило у нее на глазах по несколько раз в день. Вернулась, сжимая что-то в кулаке. Протянула свободную руку торговцу, помогая тому встать, и заявила:

- Давай меняться! И с тебя золотой сверху за гашение.

Бледный торговец поглядел обде в глаза и молча отдал ей башмаки. Порылся в карманах, добавил к башмакам поблескивающую монету. Клима придирчиво попробовала золото на зуб, недовольно покривилась, но спрятала в карман и бережно передала нечто из своего кулака в кулак торговца. Потом напутствовала с важным покровительственным видом:

- Смотри, не потеряй по дороге. Положишь на полку, и будет тебе счастье. Да, и пыль с нее смахивать не забывай.

Торговец, а вернее уже – счастливый покупатель, сунул “нечто” за пазуху, кивнул и так же безмолвно поплелся восвояси.

- Вы можете, наконец, объяснить, что это был за спектакль? – поинтересовался Гера уже в гостинице, когда Тенька с Климой, развалившись на кровати, во всю уплетали снедь из корзинки. Гере же кусок в горло не лез.

- А ты недоволен результатом? – Клима лукаво кивнула на башмачки.

- То-то Лернэ обрадуется, – кивнул Тенька.

- Но зачем? Когда вы сговорились? Что ты отдала тому мужику?

- Да ничего, – обда вытянулась во весь рост, сыто поглаживая живот. – Все равно отделаться от него не получалось, так почему бы не извлечь из двух неприятностей выгоду в виде золотого и пары башмаков?

- И мы не сговаривались, – фыркнул Тенька. – Это само вышло. Весело!

- И ты туда же, – буркнул Гера обреченно. – Опять повседневные подлости. Обманули человека...

- А чего тут подлого? – усмехнулась Клима. – Все довольны, у нас золото и башмаки, у “человека” молния, за которой будущее. По крайней мере, он в этом уверен. Поешь что-нибудь, ужинать будем поздно и в дороге. Тенька, ты меня, пожалуй, убедил. Какая-никакая польза от молний есть. Но вреда пока больше, особенно если так скверно торговаться, как я и ты.

- Интересненько это у нас получилось, – сакраментально подытожил колдун.

====== Глава 2. Лернэ ======

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты.

А. Пушкин

Почти весь первый этаж добротного деревянного дома (не считая кладовки под лестницей) занимала большая светлая кухня, она же столовая, она же гостиная. В убранстве сразу чувствовалась женская рука: кругом все чистенько, аккуратно. Массивный дубовый стол и лавки покрывали вышитые скатерки, на окнах – кружевные занавески поверх прозрачных ставней из теплого сухого льда. Из бака в пристройке-бане тянулась трубка к блестящему латунному рукомойнику, над ним – полки с белыми расписными тарелками. У противоположной от рукомойника стены царила огромная печь, на которой можно было и тушить, и варить, и жарить, и даже валяться, если залезть на самый верх, где за шторкой притаился полосатый сине-красный тюфяк с большой коричневой заплаткой.

В этой комнате всегда пахло чем-нибудь вкусным, к запаху еды примешивался аромат соснового пола, тщательно намываемого каждую неделю, а еще душистый привкус трав, сушащихся под потолком и для удобства перевязанных разноцветными ленточками.

Сегодня на кухне пахло блинами, медом и отваром ромашки. Изящные ручки ловко поставили на середину стола тяжелый глиняный чайник, маленькие ножки в красных сафьяновых башмачках сбегали к печи за блюдом, на которое со сковородки как раз стряхивался последний в солидной горке блин.

- Хороши, – сообщила Ристинка, ставя сковородку на крышку кадушки с ключевой водой, неподалеку от рукомойника.

Лэрнэ Сафетыбока, не совсем родная, но очень любимая Тенькина сестра, кивнула и разместила блюдо по соседству чайником.

Хлопнула дверь, вернулся со двора Гера с охапкой дров. Несмотря на то, что в начале осени здесь, на севере Принамкского края, по утрам ощутимо подмораживало, Гера был в штанах и одной лишь нижней сорочке, да и та расстегнута на груди. Юноша ворвался в дом стремительно, резко, но увидел Лернэ, и шаг его стал тише, взгляд мечтательней. Гера положил дрова подле печи и отошел к рукомойнику, умывая вспотевшее, раскрасневшееся от жаркой работы лицо и украдкой наблюдая, как Лернэ смахивает со стола несуществующие крошки.

Сказать, что Тенькина сестра прекрасна, значило завистливо промолчать. Пятнадцатилетняя Лернэ сочетала в себе не только совершенную красоту, но и редкое живое обаяние. Она была среднего роста, стройная, гибкая. На такой фигуре, как у нее, даже чехол из-под доски сидел бы не хуже искусно подогнанного бального платья. Крупные гладкие темно-каштановые локоны Лернэ заплетала в толстую косу до пояса. Впрочем, с таким овалом лица красиво смотрелась бы и лысина. Глаза необычного для человека прозрачного сине-серого цвета всегда были широко распахнуты, с доверчивой добротой и любовью взирая на мир. Носик, вопреки канонам красоты, не вздернутый, но такой маленький и аккуратный, что самая придирчивая особа назвала бы его симпатичным. Румяные щеки и ровные белые зубы говорили об отменном здоровье. Девушкой хотелось любоваться, как произведением искусства.