Мимо знакомого шатра Гера сперва хотел пройти, не останавливаясь, но потом все же отдернул полу и вошел.
Тенька не спал. Сидел на кровати, скрестив ноги, и черкал на подмокшем листке бумаги какую-то малопонятную таблицу. В изголовье походной кровати валялась его кираса, более легкая, чем у Геры, но тоже заколдованная от ударов и стрел.
Услышав шаги, Тенька поднял голову и изумленно уставился на друга.
- Чего, уже утро? Наступаем?
- Ты хоть ложился? – уточнил Гера, проходя к кровати и устраиваясь рядом. – Я же велел тебе хорошо выспаться!
- Я почти спал, и тут… – колдун кивнул на таблицу. – Очень интересненькие данные получаются!
- Это поможет нам в бою?
- Не, здесь про синтез сортов гороха. Любопытная вещь!.. А чего, уже правда утро?
- Почти, – вздохнул Гера. – Можешь одеваться.
Тенька внес в свой ночной труд еще пару закорючек и потянул из-под кирасы куртку и штаны. Гера с легким неодобрением понаблюдал, как друг неловко прыгает на одной затекшей ноге, стремясь другой попасть в штанину, и тихо спросил:
- Айлаша больше не приходит?
- Мы на вашей свадьбе разругались в хлам, – сокрушенно признался Тенька. – Наверное, уже навсегда. И я опять не помню, из-за чего!
Он страдальчески глянул на кирасу: то ли в который раз мысленно переживал разрыв с любимой, то ли не хотел снова напяливать эту тяжеленную неудобную штуковину, лишенную духа прогресса. Гера встал с кровати и принялся помогать, чтобы у друга даже мысли не возникло, будто на сей раз без кирасы можно обойтись.
Всевозможные болезни высушили Теньку почти вдвое, и если на его посветлевшие глаза и почти белые волосы Гера обращал мало внимания, то худосочные конечности, которые здоровый человек легко сломал бы голыми руками, побуждали взять колдуна за загривок, выбросить к крокозябрам драным все бумажки с таблицами и гонять по солнышку до седьмого пота, пока не станет здоровее. Но это все потом, летом… После войны. Теперь можно было так думать: «после войны, после коронации…»
Если все сложится удачно, Мавин-Тэлэй будет взят за пару недель. Заслонный остров уже признал власть обды, за Аталиханом после разгрома флота дело не станет, резервы Голубой Пущи исчерпаны, а Принамкскую и Рогульную крепости вовсе никто не берет в расчет – слишком маленькие, далёкие и захолустные.
Тенька зевнул и растер слипающиеся глаза.
- Клима уже проснулась?
Колдун выглядел таким взъерошенным и оторванным от реальности, что Гера не удержался от подначки:
- В отличие от тебя, ей не надо напоминать, когда ночь, а когда утро!
Тенька с тоской глянул на причину своей бессонницы и запихнул недописанные листки под кирасу. Гера был уверен, что если в бою выпадет свободная минутка, колдун просто сядет и возобновит научную деятельность. Хоть из тяжеловика над ним пали. А уж после победы...
Тут Гера понял, это “после победы” он сам представляет довольно смутно.
- Ты знаешь, когда и где Клима собирается короноваться? В войске противоречивые слухи, в ставке не лучше.
Тенька сдул со лба челку.
- Видишь ли, Гера… там так интересненько получилось… Словом, Климе только двадцать, а надеть диадему власти можно в двадцать два. И чего она будет делать эти два года, ума не приложу!
- А сама Клима что говорит?
- Тоже не знает. Ходили мы с ней на капище. Просили высшие силы разрешить ей короноваться сейчас. Мы ж не виноваты, что так быстро всех победили! Да и первая обда еще младше нашей была, чего Климе-то нельзя.
- И что?
- Неясно, – поморщился Тенька, ворочаясь в недрах кирасы, словно черепаха в панцире. – Если облечь наши ощущения в слова, то Климе нельзя короноваться, пока она не повзрослеет.
- Что же здесь непонятного? – удивился Гера, затягивая ремни. – Надо ждать двадцати двух.
- Не «станет двадцатидвухлетней», а «повзрослеет». Может, Клима уже повзрослела, и нам это надо понять. А может, и к сорока годам рано будет.
- Но если обда не коронуется, пойдут слухи, сплетни, горцы наверняка устроят бунт…
- Так и я о чем, – согласился Тенька и повторил: – Интересненько это получается!
Гера хлопнул его по плечу, заодно проверяя кирасу на прочность, и задал вопрос, ради которого, собственно, и зашел с утра пораньше в этот шатер:
- Есть вести от Лернэ?
- Ага, – кивнул Тенька, – мы говорили по зеркальцу.
- Как она сейчас?
- Здоровье хорошее. Младенчик, говорит, уже пинаться начал. Лерка дуется на нас здорово, особенно на тебя.
Гера стиснул кулаки.
- Беременной женщине не место!..
- Я-то знаю, – напомнил Тенька. – А вот она считает, что ее зря сослали к твоим родителям. Кстати, тебе от них привет, и от сестры заодно. Но от Лерки – особенно, хоть и дуется. Да, я за тебя пообещал, что ты вернешься к ней живым и невредимым!
- Конечно, вернусь, – легко согласился Гера. – Когда по-настоящему любишь, не имеют значения ни война, ни смерть, ни расстояния. Кажется, я вернулся бы к ней даже из другого мира.
- Айлаше это скажи, – мрачно буркнул Тенька. – Чего там, светает, что ли? Пора…
…Они вышли из шатра бок о бок навстречу рассвету. Гера помчался к коновязи, а колдун – к метательным установкам, где уже держали наготове снаряды со взрывчаткой.
Первые солнечные лучи трогали наспех возведенные стены Мавин-Тэлэя. По ту сторону защитники города приносили последние клятвы Ордену, тоже надевали кирасы и обнажали оружие для смертельной битвы.
По равнине между стенами и войском стелились легкие туманы, пахнущие льном и пшеницей. К середине апреля травы поднялись не по-весеннему высоко, и в них щебетали ранние птицы, еще не ведая, какие силы вот-вот встряхнут прежде спокойный край.
Гера бывал в Мавин-Тэлэе дважды. Первый раз еще в детстве, на ярмарке, и почти ничего не запомнил. А второй – на седьмом году, когда сразу после разоренного Гарлея их, воспитанников, повезли любоваться столицей. Гера гулял по широким улицам среди белоснежных зданий, покупал леденцы в лавке и даже видел резиденцию наиблагороднейшего изнутри.
Мог ли кто-то знать тогда, чем все обернется сегодня?..
Жалко птиц и людей, пшеницу, лен, которые будут изломаны и истоптаны сегодня, чтобы уже никогда не подняться вновь. Но даже сквозь золу пепелищ прорастают молодые всходы, а долг и высшая цель состоят в том, чтобы позволить им стать сильнее и крепче, уберечь от новой беды. Кто знает, может, останется цело среди взрывов, стали и пламени крошечное птичье гнездышко с крапчатыми яйцами, надежно сокрытое в лоне трав?
Войско выстроилось, на стенах подняли тревогу. В небо взметнулись триколоры и золотые знамена. Под знаменами, надежно огороженная от стрел и пламени щитами сгущенного воздуха, стояла Клима. Юбки ее белого платья чуть трепетали на ветру, а волосы были уложены в тугую прическу. Замысел состоял в том, что обда всю битву будет среди воинов, прекрасная и неуязвимая, вдохновляя своих и деморализуя орденцев. Из-за щитов Клима могла передвигаться очень медленным шагом и только с двумя колдунами-помощниками, которые передвигали пластины сгущенного воздуха. Но в ставке было решено, что величие правителя не состоит в беготне и размахивании ортоной. Достаточно надеть белое платье и взять в руки золотое знамя.
Сильный нетерпеливый конь вынес Геру вперед войска, на пригорок. Отсюда его видели даже со стен, но достать выстрелами не могли. Гера в последний раз окинул взором полусонную природу, сохраняя в памяти ее мирный образ, и повернулся к воинам. Обда и ее главнокомандующий встретились взглядами. Клима едва заметно кивнула.
Гера приподнялся в стременах, поднял руку и дал отмашку на начало штурма.
Вместо двух недель Мавин-Тэлэй продержался пять. Поля и луга вокруг превратились в выжженное месиво, окрестные села лежали в руинах, а из птиц летали только пыльные серые вороны. Голубая Пуща еще дважды присылала подкрепление, выжимая несуществующие резервы. К обде с запада по Принамке спешили свежие горские войска. Ставка во главе с Герой ломала головы, соревнуясь с орденцами в искусстве тактических уловок, а метательные орудия Теньки четырежды исчерпывали запас взрывчатки.
