Раздосадованная задержкой, Клима ходила по белым коридорам Института мрачная и сердитая, строго карая всякого бездельника, который попадался ей на глаза. Дружное обожание воспитанников немного смягчало нрав тщеславной обды, но былой радости чужое восхищение ей уже не приносило. Из опасного приключения и средства прославиться власть постепенно превратилась в тяжелую рутинную работу, напоминавшую о себе в любое время суток. Клима не помнила, когда в последний раз спала больше шести часов и проводила время не в совещаниях и не в разборе документов.

На шестой день после пропажи последней группы разведчиков Гера отправился к Теньке. Колдун теперь занимал весь институтский чердак, где когда-то хозяйничал сам Гера. Чем он там занимается, было известно лишь обде и паре-тройке особо доверенных. Временами с чердака загадочно попахивало, побулькивало и покудахтывало. Каждый день заботливая Лернэ по лесенке таскала брату еду и говорила, что Тенечка занят, а еще очень грустит.

Тенька и правда пребывал в меланхолии. С первого взгляда это трудно было понять, но Гера успел хорошо изучить друга и теперь видел то, чего могли не замечать другие: меньше веселых искорок в глазах и нездоровые тени под ними, вихры торчат больше обычного. А еще в глаза бросался чудовищный беспорядок, от которого за последний месяц Гера успел отвыкнуть.

– С Айлашей ты так и не помирился.

– Ага, – сокрушенно подтвердил Тенька. – Обиделась на меня, как пень. В зеркало не заглядывает и не разговаривает.

– С другими девушками тебя это не волновало, – напомнил Гера.

– То другие, а то – она! – вздохнул колдун, и друг понял, что влюблен тот по-прежнему и не на шутку. – Чего пришел-то? Лерка наболтала, будто я тут реву в три ручья, и ты утешать рванулся?

– Нет, – покачал головой Гера. – Тенька, вот скажи, твои доски – совсем как сильфийские?

Оба посмотрели на ряд свежевыпиленных досок у стены, еще не крашеных, но уже снабженных креплениями. Тенька признался:

– Не совсем. Они больше похожи на ту, которую я несколько лет назад заставил летать для Климиной контрольной. Наша многомудрая обда уже поворчала из-за того, что летчиков придется переучивать.

– Клима была здесь? И летала на новой доске?

– Была, конечно, – пожал плечами Тенька. – Она через день забегает. А летала… так, по чердаку, неинтересненько. Большие испытания запланированы на середину осени, тут еще надо придумать, чем окрашивать корпус, чтобы древесина не гнила от времени.

– То есть, – продолжал Гера возникшую у него и все больше подтверждающуюся мысль, – доски уже на ходу?

– Теоретически да. Но на практике…

– А воды они боятся?

– Чего? – удивился Тенька. – А, ты о том, что сильфийские сбоят под морями и большими озерами? Не знаю. Говорю же, испытаний пока не было. Хотя, теоретически не должны. Устройство тамошних вербальных привязок…

Но дальше Гера его не слушал.

– Одолжи мне одну из своих досок. Хочу испытать ее лично.

– Врешь, – без раздумий сообщил Тенька, глядя другу в глаза.

Гера почувствовал, что краснеет.

– Не совсем вру. Это секретное дело для пользы отечества.

– Снова врешь, – ухмыльнулся колдун. – Вернее, пытаешься недоговаривать. Но до Климы тебе далеко.

– Ладно, – сдался Гера. – Пообещай, что дашь мне доску, если я честно расскажу, зачем.

Тенька догадливо прищурился, явно проглядывая помыслы Геры насквозь.

– Ты чего-то затеял, – в минуты обращения к дару его голос становился монотонным, а фразы короткими. – Чего-то опасное. Ты боишься, что тебя не пустят. Ты понимаешь, что сам бы себя не пустил. Тебе кажется, никто, кроме тебя, этого не сделает, – Тенька сморгнул и нормальным голосом осведомился: – Так что за очередное интересненькое геройство ты задумал? Пока не расскажешь, о доске и не мечтай!

Гера понял, что хитрости не вышло, а Тенька, при всей безалаберности, не тот человек, который без вопросов выдает товарищу ценный инвентарь для опасных дел.

Он растер пальцами виски, сел на какой-то мешок и принялся каяться:

– Три группы разведчиков не вернулись. Почти месяц прошел, а мы до сих пор не знаем, что на том берегу. Колдуны не могут заморозить целую реку, а сама Принамка не замерзает на зиму. Клима злится, войско хочет действия, а я, главнокомандующий, не могу сделать ничего, кроме как послать людей в неизвестность на верную смерть.

– И ты решил послаться сам, – с иронией подхватил Тенька.

– Мне кажется, причина в том, что плоты с разведчиками обнаруживали, – продолжил Гера. – А на досках над рекой они улететь не смогли. Ты сам сказал, что твои доски могут летать где угодно и при любом ветре. Если у меня будет такая, я смогу обойти орденцев на реке и в небе. Ведь я был одним из лучших летчиков Института, хотя и не имею сильфийских корней. Туда я отправлюсь на плоту, а чуть что – пересяду на доску. На кону исход переправы! Тенька, ты должен меня понять.

– Да уж понимаю, – согласился Тенька. – Клима, конечно, не знает? Эх, а еще выговаривал ей за Фирондо! Ну, высшие силы с ней, наша дорогая обда сейчас такая занятая и расстроенная, что ей будет лучше узнать про наши похождения после, а не до. Когда плывем?

– «Наши»? «Плывем»?! Тенька, я не возьму тебя с собой!

– Почему это? Доска моя, неиспытанная, и если в полете чего-нибудь интересненькое засбоит, только я смогу ее починить.

Гера поднялся с мешка.

– Во-первых, в отличие от меня, ты незаменим. И не спорь, будто у тебя уже появились ученики! Они вдесятером делают меньше, чем ты один. Во-вторых, посмотри на себя, бледная дохлятина: ты упадешь в обморок посреди реки, и я не буду знать, что с тобой делать. Сударыня Налина сказала, что от той молнии ты еще долго не оправишься, особенно при твоем образе жизни. И в-третьих, ты не умеешь вести себя тихо во время разведки. То сопишь и топаешь, то сморкаться начнешь, то заговоришь в полный голос…

– То есть, – невозмутимо перебил Тенька, продолжая смотреть ему в глаза, – если я пообещаю не сморкаться во время разведки, мы договоримся?

Вечером разыгралась непогода, но к темноте улеглась, оставив лишь легкое марево холодной мороси. Кусты красной сирени в институтском саду неслышно качали отяжелевшими от влаги ветвями. В теплых спальнях за витражными окнами перешептывались перед сном воспитанники.

По традиции Институт засыпал рано, и когда в коридорах затихли шаги и голоса, Гера вышел из своей комнаты и поспешил на чердак. На нем были изрядно заношенные форменные штаны, успевшие поменять горчично-желтый цвет на неопределенный, и летная куртка, позаимствованная из штата вещей наставников, потому что все куртки воспитанников, к удивлению Геры, оказались слишком узки в плечах. Громоздкого оружия вроде меча или ортоны он брать не стал: с ним и утонуть проще, и маневрировать на доске сложнее.

Гера застал Теньку за сборами: колдун стоял посреди чердака и распихивал по многочисленным карманам какие-то мелкие непонятные предметы, назначение которых Гера зарекся определять еще в начале их знакомства. Если у нормального человека на штанах могло быть, самое большее, два-три кармана, то Тенька нашивал их с десяток, один на другой, чередуя с заплатками, потому что содержимое карманов неизбежно протекало, оставляя уродливые пятна, прожигало или протирало ткань насквозь, или смиренно копилось до того времени, пока переполненный до отказа карман не рвался естественным путем.

Но если к Тенькиным штанам Гера привык и удивляться разучился, то рубашка друга повергла его в изумление. Точнее, ее дикая расцветка: яркие бело-синие полоски, чуть переливающиеся в свете ламп.

– Только не говори, что ты собрался на разведку в таком виде!

– Правда, интересненькая штука? – оживился Тенька, закатывая слишком длинные облегающие рукава до нужного размера. – Это мне отец Айлаши подарил, когда мы гостили у него в гараже. Он в молодости плавал на военных межзвездных кораблях, это их традиционная униформа. Говорят, удачу приносит.