Веревки медленно, но верно сыпались голубоватым прахом.

- Ну что, – спросил тем временем до сих пор молчавший пятый, – нашли нужное? Не надо его допрашивать?

- Я бы для верности спросил, – с сомнением заметил тот, кто пытался читать бумаги. – Не ошибиться бы.

- Здесь или в лесок оттащим?

- Дело ваше, господа. Мне все равно, где с ножом играться…

«Точно орденцы», – понял Тенька.

Кто-то тронул его носком сапога за щеку, вынуждая повернуть голову.

- Подумать только, из-за какого-то сопливого мальчишки столько шума…

- А ты слышал, что этот мальчишка вытворил под Фирондо?

- Слухи, – презрительно бросил кто-то. – Врут.

- Наше дело – выполнить приказ. А со слухами пусть начальство разбирается.

Даже на вторжение в свой шатер, битье по голове и намерение «кончать» Тенька не обиделся так, как на «сопливого мальчишку».

«Под Фирондо, говорите? Ух, и будет вам сейчас Фирондо!»

Когда долго изучаешь природу молний, то начинаешь понимать, что они повсюду. Не только за порогом грозового неба, но и в шерстяном одеяле, которым накрываешься каждую ночь. Таинственная искристая сила молний притаилась между мягкими коврами, устилающими пол шатра, она в шагах, осыпающихся веревках, в трении голосов о воздух, в ударах сердца.

Молнии текут по жилам вместе с кровью, легким покалыванием проступают на коже, собираются в ложбинках ключиц и на кончиках пальцев. Это больше, чем молнии. Это – сама жизнь.

Один из лазутчиков хотел приподнять Теньку за шиворот, коснулся – и тут же с громким криком отскочил.

- Об тучу стукнулся?! – яростный шепот.

- Он чем-то обжег меня! – потрясенно.

- Кончай…

Тенька перекатился по полу, одновременно вскакивая, сдирая с глаз повязку и выплевывая кляп. Орденцев действительно было пятеро: все в черном, быстрые и проворные, у одного в руках поблескивает длинный нож. Тенька прищурился – и молнии ливнем хлынули с потолка…

…Шатер еще дымился, когда из него выносили тела. Часовые стояли хмурые, пристыженные. Пятерых лазутчиков проворонили! А если бы они завалились к обде, которая метать молнии не умеет?

- Ты думаешь, выживут? – спросил Гера, глядя на обгорелые волосы орденцев и темные сосудистые сеточки вокруг глаз.

- Я старался только оглушить, – в который раз заверил Тенька, потирая очередную шишку. За пазухой у веда гордо топорщился спасенный из огня трактат о семантопотоках.

Гера устало потер переносицу и предрек:

- Клима будет рада допросить их.

- Еще бы, – согласился вед и хлопнул друга по плечу. – Сегодня я ночую у тебя. А то там, – он кивнул на свой шатер, – так интересненько вышло, что все ковры погорели. Дымища! И крокозябра не выдержит!

Гера только тяжело вздохнул. Это Теньке всех забот – найти себе новое место для ночлега. А Гере требовалось удвоить караулы, еще раз хорошенько отчитать проштрафившихся, доложиться Климе, которая, как ни крути, устроит разнос уже ему. Потом вызовет к себе командира разведки, они втроем начнут придумывать новую систему охраны лагеря, чтобы даже мышь не прошмыгнула, наверняка засидятся до утра. Утром – новый переход на юг, весь день в седле. А если еще и на заставу орденцев наткнутся, как в прошлый раз…

Гера глянул на Теньку, раздумывая, не позвать ли и его к Климе на разнос. И понял, что колдун тут же предложит собственный вариант решения проблемы: огородить своей любимой сигнализацией весь лагерь и все шатры в нем. А Клима еще, чего доброго, согласится. Она питает слабость к авантюрным решениям.

«Нет, – подумал Гера. – Лучше мы по старинке, без технического прогресса. Хотя бы до тех пор, пока Тенька не научит свою сигнализацию отличать чужаков».

Прочие колдуны после ночного происшествия не только не зауважали коллегу, но и прониклись совершенно неприкрытой завистью. Причем, даже непонятно, чему они завидовали больше: тому, что «недоучка» один с завязанными глазами сумел отбиться от пяти вооруженных убийц или тому, что убийц заслали именно к нему, невежливо проигнорировав шатры прославленных и заслуженных коллег.

Караулы были усилены, система охраны – улучшена. Дни шли за днями, августовский зной уступал место легкому сентябрьскому холодку. На горизонте, если подняться повыше на доске, уже можно было разглядеть кирпичные стены Кайниса, а вдалеке за ними – беломраморный силуэт Института, от рассветного солнца полыхающий золотом и словно обагренный кровью в закатные часы.

Это утро началось для Геры с потока холодной воды, пролившегося на лицо. Юноша подскочил, но, к своему удивлению, не обнаружил в шатре ни души. Подушка, между тем, была мокрая, да и с лица стекали прозрачные капли, задерживаясь в бороде, которая совсем недавно перестала походить на обычную густую щетину и приобрела мало-мальски солидный вид.

Гера еще раз огляделся по сторонам. Никого. Да и разве спрячешься в маленьком шатре? Юноша перевел взгляд наверх. Крыша обычная, остроконечная, без дырок и мокрых пятен. Над самой Гериной постелью в плотную ткань потолка был вшит кованый крючок, сейчас пустующий.

- А почему он пустует? – удивленно спросил сам себя Гера.

На этом крючке всегда висел большой фонарь, с которым сударь главнокомандующий обычно обходил караулы. Этот фонарь по конструкции напоминал витражные сильфийские светильники – четыре прозрачные стенки, в центре свеча или плошка масла с фитильком. Но фонарь Геры был не витражный. Его в незапамятные времена соорудил Тенька из пластинок сухого льда, как-то по-особому над ними поколдовав. Сухой лед оказался гораздо удобнее сильфийских стекол: он не нагревался от тепла, делал свет ярче и не давал пламени вырваться наружу, что полностью исключало пожар.

Сейчас фонарь пропал.

- Не растаял же он, в самом деле, – пробормотал Гера, и тут заметил на одеяле обрывок веревки. Этот обрывок служил кольцом для фонаря: благодаря Тенькиному колдовству веревка стала твердой и прочной, точно кованая сталь.

Сейчас веревка была самой обыкновенной на ощупь, даже концы обтрепались.

Но с чего бы это Тенькиному колдовству внезапно рассеиваться? Те же ставни из сгущенного льда могут десятилетиями в окнах стоять, если не разобьют.

Гера встал, оделся, вытер лицо и бороду, взял обрывок веревки как доказательство и отправился к другу за разъяснениями.

Теньки в его шатре не оказалось. Только радужная рябь скользила по поверхности водяного зеркала. Гера не обеспокоился. Колдун наверняка мог выгуливать где-то по окрестностям свою пассию или отправился к знакомым солдатам на поиски завтрака. В обоих случаях искать Теньку было бесполезно, проще подождать, пока сам найдется. Гера подумал, не пойти ли за советом к прочим колдунам, но отмел этот вариант. Тенькиных коллег он недолюбливал. Мнят о себе невесть что, считают себя образованными, а сами математику хуже него знают, не говоря уже о Теньке. С колдунов станется просто из принципа отказаться давать объяснения. Придется идти за Климой, чтобы приструнила их, а это долго и вряд ли того стоит.

Поэтому Гера отправился к Лернэ. Она живет с Тенькой всю жизнь и знает почти все его странности. Да и общаться с ней куда приятнее.

Гера так замечтался о приятном общении с Лернэ, что сам не заметил, как добрался до ее шатра и откинул ткань со входа.

Лернэ, в отличие от брата, была у себя. Она сидела на низенькой скамеечке и заплетала косу. При виде посетителя девушка так удивилась, что и сам Гера вспомнил: чего-то не хватает.

- Как ты прошел через Тенечкину сигнализацию? – озвучила свое изумление Лернэ. – Он научился делать так, чтоб на тебя не выло?

До Геры только сейчас дошло, что он начисто забыл про сигнализацию, стоит столбом за запретной чертой уже невесть сколько, а воя на весь лагерь до сих пор нет. При этом еще вчера Тенька уверял, что в ближайшие дни сигнализацией заниматься не будет, мол, есть дела поважней.

- Лера, – начал он, все больше одолеваемый нехорошим предчувствием, – ты знаешь, при каких обстоятельствах может пропасть все, что наколдовал человек?