Тенька именовал явление непонятным словом «сигнализация» и уверял, что пошел на это исключительно ради научного прогресса и дорогой сестры. Гера стоически вытерпел получасовое объяснение на научно-терминологическом языке и заявил, что Тенька, ему, конечно, друг, но если эта смерчева штука не перестанет выть на своих, то он устроит изобретателю такую «сигнализацию» и такой «научный прогресс», что никакая увертливость не спасет его уши. Тенька клятвенно пообещал расширить «лимит доступа лиц», но в ожидании этого светлого часа Гере приходилось желать прекрасной Лернэ доброго утра и спокойной ночи, стоя на расстоянии трех с половиной метров от входа в шатер.

Загадочное словосочетание «научный прогресс» все чаще звучало из уст колдуна и произносилось с таким трепетом, словно заменило в Тенькином списке кумиров Эдамора Карея. Колдун во что бы то ни стало решил познакомить научный прогресс со своим миром, даже если мир поначалу будет против. Тенька рисовал диаграммы и схемы на всем, что попадалось ему под руку. Особенно почему-то страдали протоколы Климиных совещаний, если их не убирали с общего стола дольше пятнадцати минут. Клима ругалась, колдун виновато разводил руками и уверял, что на этих листах ему лучше думается. Тенька притаскивал откуда-то целые мотки тонкой проволоки, заключенной в гибкую оболочку из неизвестного материала. Он подсоединял к этим моткам колбы с мутноватой жидкостью внутри, и они начинали светиться подрагивающим красноватым светом.

Словом, с его увлеченностью техническим прогрессом могло сравниться только увлечение Айлашей.

За время, прошедшее с вечера знакомства, экзотическая Тенькина зазноба являла себя обществу столь часто, что даже Лернэ успела немного попривыкнуть и смириться с выбором брата, а за сердце хваталась больше для порядку и в самых исключительных случаях. Например, когда Айлаша вздумала нанести визит в настолько короткой юбке, что из-под подола выглядывало самое неприличное, туго затиснутое в светящиеся сетчатые колготки. Или когда она заявилась в почти нормальных, хоть и подранных, штанах, но в полупрозрачной маечке, с зачесанными в вертикальный гребень волосами и губами такой неподдельной синевы, словно вот-вот готовилась помереть от холода и удушья. Тенька был от всего перечисленного в восторге, хотя, к радости сестры, на себя это не примерял.

Впрочем, даже Лернэ отмечала, что Айлаша влияет на Теньку в целом положительно. Экспериментатор больше не забывал поесть, регулярно прибирался, не разбрасывал близ своего обиталища опасные для жизни реактивы и постоянно лучился простым неподдельным счастьем. Вдобавок, колдун к радости Геры стал бывать на свежем воздухе, показывая своей избраннице пейзажи родного мира.

Гораздо сложнее у Теньки обстояли дела с его собственными коллегами. Колдунов при войске обды теперь хватало, многие были уже в летах. Маститые и прославленные, они селились в больших шатрах вместе со своими учениками, переписывали колдовские книги при свечах, одним прищуром разгоняли облака и наводили туманы. Они гордились тем, что еще их далекие предки служили обде своим искусством, передающимся из поколения в поколение, от родителей к детям. Они трепетали перед высшими силами и уважали природу, неукоснительно соблюдая законы, которые вывели за тысячелетия. Колдуны стригли волосы коротко и гладко зачесывали их назад, чтобы ничего не мешало их особому зрению, позволяющему проникать в суть вещей. Они свысока глядели на солдат и не подчинялись даже Гере, признавая над собой только обду. Колдуны имели опрятный внешний вид, изъяснялись грамотно и величаво.

Вечно лохматый, перемазанный реактивами Тенька с его интересненькими экспериментами, техническим прогрессом и деревенским говором никак не мог сойти в обществе колдунов за своего. Не спасало даже то, что колдовское ремесло Тенька перенял от отца, а отец – от троюродной бабушки. В лицо его почтительно именовали «сударь Артений» и не перечили, если их просили помочь в искривлении пары векторов для создания взрывчатки. За глаза Теньку звали выскочкой, неотесанной деревенщиной, недоучкой и прочими менее приличными, но более обидными словами. Климе неоднократно пытались «открыть на него глаза», но та только отмахивалась, из чего обладатели самой богатой фантазии заключили, что обда с выскочкой – любовники.

Тенька, который прекрасно знал, что о нем болтают, только ухмылялся и при случае подмигивал Климе. Обда сердилась и ворчала, что один раз по пьяни еще не дает Теньке права мнить себя ее любовником. Пусть бы лучше не слушал сплетни, а делом занимался. А то она возьмет и все расскажет Айлаше, даже языковой барьер не помешает. Тенька на это резонно заявлял, что если по итогам рассказа его вспыльчивая ревнивая девушка при всем лагере полезет выдирать сударыне обде волосы из прически, то слухи пойдут уже совершенно открыто.

Где-то на середине перехода из Гарлея в Кивитэ лагерь потрясло чрезвычайное происшествие.

Однажды, проводив длинноногую Айлашу в зазеркальный мир, Тенька вышел из своего шатра подышать воздухом.

Стояла изумительно ясная ночь, на небе горели яркие капельки звезд, загадочно перемигиваясь между собой. Тенька глядел на эти звезды и думал, что где-то там, на одной из них сейчас живет и его Звезда. А когда-нибудь он сам попадет туда и непременно все изучит, особенно таинства научного прогресса. Формула водяного зеркала уже почти доведена до максимальной устойчивости. Еще немного – и Тенька сможет проникнуть в иной мир, не рискуя застрять там на веки вечные.

Лагерь спал, под звездным небом на фоне колышущихся полевых трав стояли шатры и палатки, алели костерки, тлели уголья кострищ и недвижно вырисовывались среди стелющихся туманов четкие силуэты часовых. Тенькин шатер стоял близ центра лагеря, но вокруг было изрядно пустого пространства. Никому не охота селиться рядом с местом, где вечно что-то взрывается, крякает, блеет, шипит и мигает алым.

Тенька закончил любоваться небом и вернулся в шатер. Но едва он откинул полу, переступая черту, за которой были выстелены толстые мягкие ковры, как что-то тяжелое обрушилось ему на голову, вырубив свет, звук и мысли о техническом прогрессе.

Вед очнулся, лежа связанным на все тех же коврах. Глаза закрывала плотная черная ткань, во рту чувствовалась какая-то тряпка. По шатру, шепотом переговариваясь, ходили люди, судя по голосам – не меньше трех.

- Не шуми!..

- Где он прячет эти записи?..

- Давай, прочитай еще вот здесь…

- …Смерчевы закорючки! Я не понимаю, на каком это языке!..

«А, нет, не трое, а четверо, – подумал Тенька. – Или вообще пятеро: кто-то в дальнем углу роется и молчит. Говорят по-принамкски, ступают тяжело, значит, люди. Наверное, лазутчики из Ордена. Но чего они пытаются у меня найти? Здорово, если найдут записи о семантопотоках кучного вектора, я их уже неделю ищу…»

- Ищи, или нам придется тащить его с собой…

- …Верно, лучше здесь кончать.

«Меня кончать? – догадался Тенька. – Это плохо. Значит, они не похитители, а убийцы. Вернее, хотят похитить не меня, а мои бумаги. А зачем им мои бумаги, если они в них ни крокозябры не понимают и сами не умеют колдовать?»

- Кажется, вот здесь… Схемы какие-то, пружины, колеса…

«Надо же! – обрадовался Тенька. – Все-таки нашли про семантопотоки! Вот молодцы, что бы я без них делал!»

- Ты уверен, что здесь написано о взрывчатке?

- Не знаю… Но ничего более понятного тут нет. Разве что записи о хозяйственных тратах обды, но вряд ли на их оборотной стороне будет что-то важное.

Тенька не удержался от еле слышного хмыканья. Вот неучи! Сами не знают, чего ищут и как оно выглядит.

- Ты следи, чтобы он не очухался, – напомнил один из непрошенных гостей.

- Да пусть очухивается, – Теньку тронули ногой. – Связано крепко, во рту кляп, на глазах повязка – веревки он не разглядит. А если колдун чего-то не видит, то и заколдовать не может. Проверено! Сколько колдунов мы так переловили…

«Дилетанты, – подумал Тенька, стараясь сосредоточиться, несмотря на кляп, затекшее тело и боль в ушибленной голове. – Видеть надо, чтобы понять, какое вещество перед тобой. А если наизусть знаешь, из чего в Принамкском крае вьют веревки, то хоть вы вовсе глаза зашейте…»