- Отложит яйца и выведет маленьких сильфят!

Подножие сосны взорвалось смехом.

«Зубоскалки смерчевы, стукни их об тучу! – с раздражением подумал Юрген. – Посмотрел бы я на них после такой посадки!»

- Эй, воробушек, – окликнули менее насмешливо, почти всерьез. – Сам слезешь или тебя снять?

Юрген не удостоил их ответом, лишь медленно перелез на ветку пониже.

- А поскорей нельзя? – поинтересовались с земли.

- Мы так до ночи тут простоим!

- Сейчас я взлечу и ему помогу, – решил наименее насмешливый из голосов.

Щелкнули крепления доски. Смешки стихли.

- Осторожнее, Выля! Держи наготове ортону, иначе он пустит в ход свою сабельку!

- Не пустит. Во-первых, он понимает, что его ждет в таком случае. А во вторых, у него обе руки заняты – вон, как сосну обнял, точно тещу родную.

«Она еще и не дура, – мрачно понял Юрген. – Эта Выля не из тех, кто забыл бы меня обыскать или начал строить глазки. Как скверно!»

Доска с летчицей легко взмыла на уровень его глаз, и сильф увидел серьезную девушку в форме командира, примерно ровесницу Климы, но гораздо красивее по людским меркам. Одна коса чего стоит. Черты лица мягкие, а карие глаза смотрят спокойно и без насмешки. Почти с профессиональным интересом. Коллега? Но что она делает в полевой разведке?

И тут Юрген вспомнил, где он слышал имя этой девушки, и почему ее лицо показалось смутно знакомым. Он уже выдел Вылю прежде – несколько лет назад, мельком, когда заходил навестить Климу в лазарете Института. Тогда Выля смотрела так же: со спокойным интересом, без романтического обожания, каким часто одаривали симпатичного юношу девицы.

А потом Юрген узнал, что Выля всегда была Климиной «левой рукой», и осталась во главе организации, когда обда, ее «правая рука», колдун и подвернувшаяся сильфида покинули Институт на тяжеловике. Если так, то не все потеряно.

Сильф еще раз глянул вниз, убеждаясь, что ветки частично скрывают его для наблюдателей с земли, а потом пристально посмотрел Выле в глаза и, ненадолго отлепившись от ствола, сложил пальцы в жесте обды, вознося хвалу Небесам и высшим силам разом, что в свое время поинтересовался у Климы, как это выглядит.

- Мне нельзя в Орден, – почти беззвучно сказал он. – Я должен добраться до Климы.

Выля изменилась в лице, но быстро вернула себе самообладание.

- Что главное? – спросила она так же тихо.

Это явно была условная фраза, но Юрген о ней понятия не имел. А врать или гадать было себе дороже.

- Я не знаю ваших паролей, – яростно зашептал он. – Я всю зиму прожил с Климой под Редимом как посол от Холмов, поэтому слышал о тебе и о знаке.

Выля прикусила губу, размышляя.

- Что любит повторять Тенька?

Колдун встал у Юргена перед глазами как наяву. Бесшабашный и непредсказуемый изобретатель, за которым только не уследи – чужую доску испортит. Или взрывчатые стрелы создаст.

- «Интересненько это у меня получилось».

Выля кивнула, чуть заметно расслабившись, и наставительно сообщила:

- Главное – не признаваться. Запомни на всякий случай. Мы переправим тебя за линию фронта.

А потом протянула руку, за которую Юрген с радостью ухватился. И подумал, что любого на его месте ждал бы провал, даже будь этот «любой» главою тайной канцелярии или самим Верховным. Потому что любимая Тенькина фразочка в отчетах не упоминалась. Как и сама Выля. И тайный знак, придуманный Климой. Это были до поры неуловимые, но жизненно важные вещи, которые именно Юргена делали единственным на все Холмы специалистом по обде и ее окружению.

Костя Липка в который раз оказался прав.

====== Глава 3. Айлаша ======

Запомни меня молодой и красивой:

Безумие губ и сияние глаз.

Ведь жизнь коротка, а любовь тороплива!

Запомни меня такой, как сейчас.

С. Осиашвили

Деревня, где жили Герины родители, располагалась вдоль тракта между Гарлеем и окруженным войсками обды Кайнисом. По тракту сновали воины и ремесленники, разъезжали гонцы на быстроногих лошадях. По небу проносились соколы с записками и еще редкие, неуверенные досколетчики из числа тех, кого учила Гулька и подобные ей. В Гарлее полным ходом шел ремонт, Кайнис сотрясали взрывы, а здесь, в деревне, несмотря на всеобщее оживление, было спокойно.

Дом родителей Геры был одновременно похож и непохож на покинутое жилище Теньки и Лернэ. Те же деревянные полы и стены, всегда чистые, обновленные, вкусно пахнущие смолой. Огромная печь, уставленная сковородами и горшками, вышитые занавесочки на окнах. Только вместо ставней из сухого льда – мутноватые стекла. К аромату ромашкового чая примешивался запах сушеного укропа. Да и дом больше размерами: два просторных этажа с хозяйскими и гостевыми комнатами, чердак, веранда, пристройки. На полах не выцветшие самотканые коврики – а яркие, купленные на городской ярмарке. Напротив печи торжественно висели сильфийские часы, а над крыльцом – кованый сильфийский фонарь, превращенный в опору для принамкского вьюна, оплетающего одну из стен веранды. По меркам орденских земель этот дом считался богатым, по ведским представлениям – самую малость зажиточным.

Отец Геры, еще не старый плечистый мужчина с короткой культей на месте левой руки, работал в поле, плотничал и частенько ездил по соседним деревням чинить и перекладывать печи. Герина матушка и его тринадцатилетняя сестра хлопотали по хозяйству. В добротно сколоченном теплом хлеву мычала корова, хрюкали в отдельном загоне поросята, под низкой широкой стрехой квохтали куры. С недавних пор к хозяйкам присоединилась и красавица Лернэ, которую приняли и полюбили, как родную. Мать не могла нарадоваться на ласковую работящую девушку, а сестра Геры стала Лернэ доброй подружкой. Вместе идя в лес за грибами и ягодами, они казались сошедшими с живописных полотен о воплощениях весны и лета: беленькая улыбчивая Герина сестра в светло-голубом платье – и румяная темноволосая Лернэ, постарше и мечтательнее, чуть теребящая подол малиновой домотканой юбки.

Лернэ выбивала половики, пряла шерсть и доила корову, а потом помогала взбивать жирные белые сливки в светло-желтое масло. А потом выходила на крыльцо и долго-долго стояла под сильфийским фонарем, вглядываясь в дорогу: не едет ли кто знакомый?

- Сохнет девка, как есть сохнет, – сокрушалась Герина матушка. – Скорей бы уж наш охламон за ум брался: какая уж там война, когда тут жениться надо!

- Не охламон, – степенно возражал ей муж. – Выучили мы его, воспитали как следует, в Институт пристроили. Вон, благородным господином стал, все его слушают. Девочку хорошую привел. Чай, не пропадет.

- Я б не печалилась, – вздыхала Герина матушка, – кабы он сказал нам, что она ему невеста! А то ведь: «сестра друга», сохраните высшие силы! Да и Лерочка сама – вздохнет-всплакнет, а как Герка приедет, только смотрит на него, словечка нужного не скажет. А наш-то: аки пень лесной… Обда то, Тенька сё, а Лерочку как надо не приласкает. Поговорил бы ты с ним!

- Что ты к парню прицепилась? Тяжко ему, заботы мужские, война, политика, а ты со своей Лерочкой! Сами, чай, уже не дети, договорятся. Вспомни, сколько я за тобой ходил.

- Да уж, – скептически фыркала жена. – Не мычал, не телился. Думала, так в девках и помру! Ты все ж поговори с сыном…

Время от времени в доме останавливались важные гости, как и все снующие между Гарлеем и Кайнисом. Тогда в одной из загодя приготовленных комнат на втором этаже поселялась обда, которую в этой части страны называли не «сударыней», а «госпожой». Как и прежде, постояльцем Клима была тихим, работала с утра до ночи и совершенно не интересовалась домашним хозяйством. Зато ее верные охранники и вечные соперники Хавес и Зарин, которых селили в комнате по соседству, среди полузабытого деревенского покоя начинали изнемогать от безделья. Они сидели у печи, болтая с хозяйками, шумно таскали воду из ближайшего колодца – обязательно наперегонки, из-за чего половина воды расплескивалась по дороге – громко споря, чинили расшатавшуюся ножку стола, а то вдруг принимались травить байки и так старались друг друга перещеголять, что послушать эти красочные истории сбегались не только домочадцы, но и соседи.