В ушах до сих пор стоит ее голос:

«Юра! Юрка! Я тебя люблю! Люблю! Очень!»

Но сказать в ответ «я тоже» больше нельзя.

Юрген перестал бывать на работе с того времени, как стало ясно, что Клима его обманула. Даже не так – переиграла. В конце концов, он тоже не был с нею честен, и тайная канцелярия без зазрения совести воспользовалась бы слабостью обды, как сама Клима – слабостью Юргена. В тот день Липка громко орал на него, обвиняя в халатности и непрофессионализме, обещая уволить в третий корпус бумажки перебирать, а то и вовсе посадить за преступление против интересов родине. А Юргену было почти все равно. Потом Липка немного поутих и сухо проинформировал, что стукнутый об тучу посол чем-то дорог лично Климэн Ченаре, и, подставив его, она, тем не менее, сделала так, чтобы Юргена не погнали с должности, а даже наоборот повысили. Личный посол повелительницы соседней державы – это не агентик какой-нибудь. Тут дорога в пятнадцатый корпус. И, по правде говоря, Юрка сделал все возможное, и не всякий на его месте смог бы больше.

Но и похвалы Юрген выслушал равнодушно.

После того разговора он почти не появлялся в корпусе, а потом и вовсе перестал туда летать. В иное время пропадал бы там днем и ночью, а сейчас отчего-то не тянуло. И еще Юрген думал, что не понимает Липкину мать, после гибели мужа взявшую с сына клятву, что тот по примеру отца станет агентом. И, наоборот, понимает Липку, который не хотел жениться на Рише.

В один из череды одинаковых дней Юра обратил внимание на свои руки, державшие вилку. Запястья истончились, сквозь бледную кожу ярко проглядывали сосуды. Лунки ногтей тоже казались тоньше обычного, а очертания суставов сделались явственнее. А когда молодой сильф подошел к зеркалу и вгляделся в свое лицо, ему отчего-то вспомнилась Фистерия Урь, давно развеявшаяся бабушка Дарьянэ, из-за которой, собственно, и состоялся весь этот трижды распроклятый брак. У Фистерии Урь на закате жизни были такие же тускло блестящие глаза, тонкий нос и почти стеклянная шея.

«Ну и пусть», – с каким-то исступленным удовлетворением подумал Юра и отправился сидеть на диване.

Но сегодня ему не дали предаваться скорби.

Незапертая входная дверь хлопнула резко и слишком громко на фоне тоскливой тишины. Стукнула о пыльную подставку белая доска очередной обновленной модели, и сквозняк донес из прихожей профессионально тихие, но уверенные шаги.

- Ну и запустение ты тут развел, Юрка! – попенял Костя Липка, входя. Его взгляд задержался на протеже и потрясенно замер. – А себя запустил еще хуже. Ты в зеркало давно смотрелся?

- Сегодня утром, – вздохнул Юрген и подтянул колени к подбородку.

Липка подошел к его дивану вплотную. В глазах агента было то задумчивое выражение, с каким он просматривал важные документы или отчитывался перед начальством.

- И не стыдно?

Юрген молча мотнул головой.

- Ясно, – подытожил Липка.

А потом четким, отработанным захватом сграбастал протеже за шиворот и потащил на кухню. Все произошло так быстро и неожиданно, что Юра опомнился, лишь когда ему за шиворот вылили все остатки холодной воды из чайника, а потом еще и в ухо двинули. Тело само вспомнило приемы рукопашного боя и попыталось вырваться, но не тут-то было: Липка знал эти приемы лучше и держал крепко.

- Ты до чего себя довел? – чеканил старший товарищ с несвойственной ему злостью, не забывая при этом отвешивать не сильные, но весьма ощутимые оплеухи, и не иначе как для внушительности греметь опустевшим чайником. – Какой из тебя, к смерчам, агент, если ты вечно норовишь уйти в свое личное горе и послать дело, которому все мы служим! Что, не хочешь уже быть агентом? А придется! Сегодня же ты приводишь себя в нормальный вид и выметаешься в Принамкский край, потому что обда, тридцать четыре смерча ей под поясницу, будет иметь дело только с тобой. Она не желает вести с нами переговоров, и если текущее положение продлится до конца лета, то мы потеряем Холмы. Слышишь, ты, страдалец?! Наши Холмы завоюют сперва люди Ордена из-за досок, хлеба и золота, а потом по тому, что останется, протопчет войско Климэн Ченары. И тогда сможешь с чистой совестью не ходить на работу, ибо тайную канцелярию сровняют с землей; и не навещать сестру с родителями, ибо их выгонят из дома и развеют по равнине. А все потому, что один страдающий мальчишка не пожелал внять прихоти одной капризной девчонки, которая сперва подставляет его, глазом не моргнув, а потом спасает от последствий, намекая на разрыв дипломатических отношений.

Он отпустил Юргена, и тот, не рассчитав, врезался лбом в дверцу кухонного шкафа. Зазвенела посуда, дверца сорвалась с петли, на пол грохнулись два блюдца и одна чашка, разлетаясь в мелкие белые осколки. У Юргена перед глазами заплясали звездочки, он пошатнулся и присел на корточки, упираясь ладонями в пол. На останки посуды закапала вода с его кудрявых волос.

- Это была любимая Дашина кружка, – тихо проговорил Юра, уставившись вниз. Потом поднял голову и посмотрел на начальника. – Липка, я и правда больше не агент. Неужели нельзя объяснить это Климе?

- Это ты обде такой закадычный приятель, что называешь ее на «ты» и по имени, – проворчал Липка. – А других она слушать не хочет.

- Клима это делает нарочно, – осколки не становились паром, но памяти Дарьянэ в них больше не осталось. Юра тяжело поднялся на ноги, хотя в теле уже несколько дней чувствовалась странная легкость, похожая на предсмертную. – Все она слушает и понимает, ей всего-навсего охота вытащить меня в Принамкский край. И насчет разрыва отношений она блефует. Ей сейчас политически выгодно обнародовать союз с Холмами и настроить против нас Орден. И доски ей нужны, поскольку с орденскими «ястребами» и «ласточками» с земли не повоюешь, это доказали пятьсот лет войны.

- До чего же замечательно ты во всем разбираешься! – сарказм в голосе Липки можно было резать ножом и намазывать на хлеб. – Хоть сейчас в пятнадцатый корпус! Единственный специалист по повадкам смерчевой обды, над действиями которой все уже головы сломали и в Ордене, и у нас! Естественно, ты просто обязан тихо раствориться от тоски у себя в кровати! Ты будешь сидеть при Небесах со своей Дарьянэ, а внизу твою родину раздерут на тысячу маленьких сквознячков!

- Хватит меня стыдить, – буркнул Юрген, садясь к столу и безуспешно приглаживая мокрые взлохмаченные волосы. – Я узнал Климу близко всего за неполный год. Подготовить другого агента не составит труда.

Костэн не стал садиться, а уперся в стол обеими руками и пристально посмотрел на своего бывшего стажера.

- Ты когда в последний раз интересовался новостями? Видимо, еще в Принамкском крае! Ты познакомился с обдой Климэн Ченарой, когда она в платке поверх кофты и драной юбки бегала по селу и запросто слушала советы местного старосты. Того времени уже не будет никогда. Теперь твоя Клима пожила в Фирондо, с войсками дошла до Гарлея, готовится брать Кайнис, а там идти на Мавин-Тэлэй. Она имеет личную охрану, одевается в золото, живет в гарлейском дворце и принимает послов по полчаса в неделю согласно личному расписанию. О ней уже слагают легенды и поют песни. А запросто зайти в ее комнаты могут лишь несколько доверенных друзей – ты знаешь всех, и, думается мне, тоже входишь в их число.

Юрген представил Климу, которую знал, одетой в золото, овеянной славой и легендами, в кругу верных войск и союзников, властную, с пронзительным черным взглядом… Да, такое ей шло больше, чем драная юбка. Мог ли он тогда подумать, по юношеской глупости насмехаясь над нескладной летчицей в горчичной форме, которую отторгало небо. Теперь ясно, почему: Небеса никогда не будут благосклонны к избраннице Земли и Воды.

- Словом, так, – жестко подытожил Липка. – Если ты по-прежнему намерен развеяться на этой пыльной кухне, считая Климэн притворщицей, то лети в Принамкский край и скажи ей это в лицо. А заодно передай письмо Верховного и представь своего преемника. Но не обольщайся, что спасешь этим Холмы: у преемника нет времени разобраться, и он завалит все дело, будь там хоть глава тайной канцелярии.