Вот напридумывала! Ася отложила на время фотографию и закрыла глаза. Ну и что, даже если она не ошиблась? Ну влюбился мужик в какую-то молоденькую красавицу, и что в этом странного? Он еще тот ловелас. Вон уже два раза был женат. Тогда почему Ася на снимках не увидела ни одной молоденькой красавицы? Значит, она просто тогда ничем не заинтересовала Асю, потому и не попала в объектив.

Вот сейчас она откроет глаза и увидит совсем другую картинку: Следопыт застывшим и равнодушным, словно у удава, взглядом наблюдает суету сует, в которую превратили тогда ее день рождения дорогие родители. Ася открыла глаза и снова вгляделась в снимок. Прежние впечатления не только утвердились, но появилась еще одна, ранее незамеченная, эмоция – безумная всепоглощающая любовь! Уж ее-то нельзя спутать ни с какой другой.

Так-так! Значит, Следопыт на ее празднике в кого-то так влюбился, что даже скрыть своих эмоций не сумел, когда смотрел на предмет своей страсти? Ася взяла снимок и направилась в комнату матери.

Та лежала, укутавшись в шарф, словно ей было холодно. Но ведь лето в самом разгаре, и солнце палит нещадно, вынуждая открывать окна и устраивать сквозняки. Отвернувшись к стене, мать как-то странно подергивала плечами, но, когда услышала шаги дочери, замерла.

«Плачет, – подумала Ася и села на край кровати. – Надо ей дать возможность успокоиться». Она помолчала немного, но утешать мать не торопилась. Той нужно выплакаться. Как и Асе. А плакать при свидетелях совсем не хочется. Иначе придется говорить об отце. Чтобы поскорее выговориться и уже окончательно прийти в себя? Нет, Ася ни с кем не хочет делиться воспоминаниями, даже с матерью. Иначе ей самой ничего не останется.

– Мам, помнишь, на мое шестнадцатилетие вы с отцом столько гостей пригласили, что у нас в квартире было форменное столпотворение?

– Конечно, помню. И что?

– А была среди гостей молодая красавица, которой мог тогда заинтересоваться Следопыт?

– Была. И не одна.

– Тогда почему я ни одной из них не сфотографировала?

– Понятия не имею. Почему ты об этом вспомнила сейчас?

Мать поднялась, пряча от дочери покрасневшие глаза, подошла к окну и принялась поливать из маленькой лейки цветы в горшках.

– Ты ела что-нибудь?

– Сейчас пойду на кухню и поем. Скажи, а ты можешь сказать, на кого он смотрит?

Она подошла к матери и сунула ей в руки снимок.

– Ася, мне-то откуда знать, на кого одиннадцать лет назад смотрел твой крестный, когда ты его фотографировала? Снимок делала ты, вот и вспомни, кто тогда стоял за твоей спиной… Извини, мне что-то нехорошо. Я полежу немного, может, усну. Сегодня за всю ночь глаз не сомкнула. – И она снова легла на кровать, отвернувшись к стене.

Выходя из комнаты, Ася почувствовала, что у нее появился аппетит. С чего бы это? Надо же как-то стимулировать мозг, чтобы он вспомнил давно минувшее. Но почему это представляется ей таким важным?

Ася съела большой кусок торта, выпила чашку чаю и готова была снова искать ответ на заинтересовавший ее вопрос. Она вернулась к столу и рассортировала все фотографии по времени съемки.

Трудность заключалась в том, что снимала она не по кругу, то есть поворачиваясь в одном направлении, а старалась ухватить нравящиеся ей картинки и слева, и справа, и оглядываясь назад. И все же ей удалось хоть как-то систематизировать изображения, угадывая по фрагментам мебели. А так как свою квартиру Ася знала слишком хорошо, чтобы ошибиться в определении конкретного места, она вычислила того, кто в момент съемки стоял за ее спиной.

Ася почувствовала, как внутри у нее словно что-то оборвалось. Не может быть! Этого просто не может быть! Она перепроверила еще раз и оставила на столе только две фотографии – Следопыта и матери. Это на нее он смотрел, как на чудо, влюбленными глазами, не смея открыто выразить обуревающие его чувства!

Значит, Следопыт еще одиннадцать лет назад любил ее мать?! А если гораздо раньше? Если он любил ее всегда? А если он любит ее и сейчас? И мать знает о его любви! И всегда знала.

Ася внимательно рассматривала фотографию матери, пытаясь прочесть по лицу ее эмоции: грусть в глазах – и это в день рождения дочери! – натянутая, словно застывшая на губах, улыбка. Да полно, не кажется ли это Асе? Может, из-за усталости? Нет: мать всегда знала, что Следопыт ее любит!

Однако не нужно торопиться с выводами. Следует сначала поговорить с ней самой. Ася кинулась в комнату матери.

– Посмотри, я нашла и твой снимок. – Она протянула фотографию.

– Ну и что? – Мать даже не взглянула на снимок.

– А то, что Следопыт смотрел не на какую-то несуществующую красавицу, которой и в помине не было. Он смотрел на тебя!

– Ну и что?! – Мать уже теряла терпение. Она села на кровати и взглянула на дочь: – Да, он смотрел на меня. Что дальше?

– Но он не имел права так на тебя смотреть! Ты должна была запретить ему так на тебя смотреть!

– Ася, я понимаю: тебе сейчас очень плохо. А когда человеку плохо, он пытается обвинить в этом кого-то. Ты почему-то выбрала для обвинений Следопыта.

– Ошибаешься! Он ведет себя так, как ему позволяешь ты. Это ты виновата в том, как он на тебя смотрит!

– Зачем ты так? Я всегда любила только твоего отца.

– А Следопыт всегда любил только тебя? Так, что ли? И никто ни в чем не виноват? Вот только вы оба живы, а отца больше нет. Почему умер он, а не Следопыт, не ты?

– Асенька! Что ты такое говоришь, опомнись!

– То, что слышишь! Почему убили именно его? Почему не убили Следопыта? Или тебя, например?

– Другими словами… – Ася увидела, как мать приложила ладони к горлу, словно ей трудно стало дышать, и побледнела как полотно, – тебе было бы легче, если бы умерла я, а не твой отец?!

Глаза ее уставились в пустоту. Мать словно окаменела.

– Да, ты, наверное, права. Лучше умереть, чем так мучиться. От беспросветной тоски по человеку, которого любила больше жизни. От душевной боли, которую уже ничем не унять. Как жаль, что ничего нельзя вернуть. Так, как было прежде, уже не будет никогда! А по-другому мне не нужно. – Она снова легла и отвернулась к стенке.

Случилось то, чего больше всего боялась Ася: мать поделилась с ней своим горем, а так как их горе было общим, оно удвоилось для Аси и не принесло облегчения матери. Потому что нельзя обращаться за помощью к слабому, который сам еле держится на ногах.

Ася со слезами на глазах бросилась в свою комнату и, закрывшись на ключ, повалилась без сил на кровать. Она рыдала в голос, понимая, что слезы не приносят облегчения. Наоборот, душу словно тисками сжало – ни вздохнуть, ни выдохнуть, – и помощи ждать неоткуда.

Они обе загнали себя в угол, по собственной воле не оставив себе шансов ни на понимание, ни на прощение, ни на будущее. Ася с трудом заставила себя подняться и набрала номер.

– Следопыт, если ты немедленно не приедешь, случится что-то страшное и непоправимое.

Через полчаса она услышала звонок в дверь, затем стук. Почему мать не открывает, неужели так трудно? Ася поплелась к выходу. Зацепин влетел в квартиру, озираясь:

– Что случилось?

– Горе у нас случилось, разве не знаешь?

– Где она?

– У себя.

Он подскочил к спальне матери и толкнул дверь, но та оказалась запертой.

– Рита, с тобой все в порядке? Открой! Это я, Зацепин. Что произошло? – обратился он к Асе.

– Отношения выясняли.

– Нашли время! Рита, открой немедленно! – принялся стучать в дверь Зацепин. – Ася у себя в комнате заперлась и не открывает.

«Не поверит, – подумала Ася. – Кто тогда тебя в квартиру пустил? Ну разве что дверь оказалась незапертой. Это у нас в последнее время часто бывает».

– Идет, – прошептал Зацепин, приложив ухо к двери. – Бегом к себе, чтобы она тебя не увидела.

Дверь открылась, и на пороге появилась взволнованная Маргарита. Она еле держалась на ногах, опираясь плечом о косяк. У Зацепина даже дух захватило от жалости. Не было того, чего он для нее сейчас не сделал бы. Только бы она пришла в себя, снова ожила и была счастлива!