Песня о друге Если друг оказался вдруг И не друг, и не враг, а – так; Если сразу не разберешь, Плох он или хорош, — Парня в горы тяни – рискни! Не бросай одного его: Пусть он в связке в одной с тобой — Там поймешь, кто такой. Если парень в горах не ах, Если сразу раскис – и вниз, Шаг ступил на ледник – и сник, Оступился – и в крик, — Значит, рядом с тобой – чужой, Ты его не брани – гони. Вверх таких не берут и тут Про таких не поют. Если ж он не скулил, не ныл; Пусть он хмур был и зол, но шел, А когда ты упал со скал, Он стонал, но держал; Если шел он с тобой, как в бой, На вершине стоял хмельной, — Значит, как на себя самого, Положись на него! 1966 Прощание с горами
В суету городов и в потоки машин Возвращаемся мы – просто некуда деться! И спускаемся вниз с покоренных вершин, Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце. Так оставьте ненужные споры — Я себе уже все доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал, На которых еще не бывал. Кто захочет в беде оставаться один?! Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?! Но спускаемся мы с покоренных вершин… Что же делать – и боги спускались на землю. Так оставьте ненужные споры — Я себе уже все доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал, На которых еще не бывал. Сколько слов и надежд, сколько песен и тем Горы будят у нас – и зовут нас остаться! Но спускаемся мы (кто – на год, кто – совсем), Потому что всегда, потому что всегда мы должны возвращаться. Так оставьте ненужные споры — Я себе уже все доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал, На которых никто не бывал! 1966 Она была в Париже Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу. Наверно, я погиб: робею, а потом Куда мне до нее – она была в Париже, И я вчера узнал – не только в нем одном! Какие песни пел я ей про Север Дальний! Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на ты, Но я напрасно пел «О полосе нейтральной» — Ей глубоко плевать, какие там цветы. Я спел тогда еще – я думал, это ближе — «Про юг» и «Про того, кто раньше с нею был»… Но что ей до меня – она была в Париже, И сам Марсель Марсо ей что-то говорил! Я бросил свой завод – хоть, в общем, был не вправе, — Засел за словари на совесть и на страх… Но что ей до того – она уже в Варшаве, Мы снова говорим на разных языках… Приедет – я скажу по-польски: «Прошу, пани, Прими таким, как есть, не буду больше петь…» Но что ей до того – она уже в Иране, Я понял: мне за ней, конечно, не успеть! Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осло… Да, я попал впросак, да, я попал в беду!.. Кто раньше с нею был и тот, кто будет после, — Пусть пробуют они, я лучше пережду! 1966 «Корабли постоят – и ложатся на курс…» Корабли постоят – и ложатся на курс, Но они возвращаются сквозь непогоду… Не пройдет и полгода – и я появлюсь, Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода. Возвращаются все, кроме лучших друзей, Кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все, кроме тех, кто нужней. Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе – еще меньше. И мне хочется верить, что это не так, Что сжигать корабли скоро выйдет из моды. Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах, Я, конечно, спою – не пройдет и полгода. Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах, Я, конечно, спою – не пройдет и полгода. 1966 Скалолазка Я спросил тебя: «Зачем идете в гору вы? — А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. — Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…» Рассмеялась ты – и взяла с собой. И с тех пор ты стала близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя. Первый раз меня из трещины вытаскивая, Улыбалась ты, скалолазка моя! А потом за эти проклятые трещины, Когда ужин твой я нахваливал, Получил я две короткие затрещины, Но не обиделся, а приговаривал: «Ох, какая же ты близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя!..» Каждый раз меня по трещинам выискивая, Ты бранила меня, альпинистка моя! А потом, на каждом нашем восхождении — Ну почему ты ко мне недоверчивая?! Страховала ты меня с наслаждением, Альпинистка моя гуттаперчевая! Ох, какая ж ты неблизкая, неласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя! Каждый раз меня из пропасти вытаскивая, Ты ругала меня, скалолазка моя. За тобой тянулся из последней силы я, До тебя уже мне рукой подать — Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!» Тут сорвался вниз, но успел сказать: «Ох, какая же ты близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя!..» Мы теперь с тобой одной веревкой связаны — Стали оба мы скалолазами! 1966 |
