проходных стихов у Майи Никулиной, как я уже говорил, нет, есть только

настоящие, но и среди них есть шедевры). И все названия книг (онтоло-

гически, бытийно, духовно) содержат в себе смысловые компоненты/от-

тенки, входящие в семантическую сферу времени. Время – летит, но его

удерживает пространство, наделенное памятью и теплом плоти и любви.

Вторая строфа – абсолютно гениальна: здесь все сказано прямо, честно,

грозно.

Читатель  может  здесь  задать  мне  справедливый  вопрос:  а  что  вы

считаете шедевром? Не буду повторять словарную статью из Ожегова,

Кузнецова или Брокгауза. Думается, шедевр – это некое художественное

произведение (любое: в живописи, в кинематографе, в прозе, в ваянии, в

архитектуре, в драматургии, в музыке и т. п.), созданное по велению Бо-

жьему, по велению природы, – не по замыслу (элементы которого могут

присутствовать), а по промыслу, или, если хотите, Промыслу, который

есть  совпадение  воли  природы  (Космоса,  Бога  и  т.  д.),  воли  художни-

ка, воли случая (очень важный компонент), воли времени, воли памяти

(истории), воли пространства и воли культуры. В нашем случае – еще и

воли поэзии, языка, мысли, образа, музыки и гармонии. (Как, например,

фильм Павла Лунгина «Остров»: все и вся совпало и породило серое –

серое  вещество  времени,  истории,  жизни,  греха,  Бога,  неба,  воздуха,

моря, Севера, камня, мха, головного мозга и т. д.; на этом сером и в этом

сером – душа (глаза монаха (Петра Мамонова) – исконно-светлые, бес-

контрольные, безмерные, сильные, вольные и абсолютно русские; вот –

шедевр.)

В  пяти  именованных  книгах  Майи  Никулиной  –  десятки  шедев-

ров. Покажу хотя бы по одному из каждой книги (оценка стихотворений

обычно производится по разным критериям: язык, стиль, мысль, образ-

ность и т. п.; шедевр – совершенен, и здесь один главный критерий – кра-

сота целостности и гармония в узком смысле (взаимодействие частей)

и в широком (неотъемлемая, первородная, бывшая всегда, вечная часть

поэзии общей, поэзии как единого и неделимого душевного простран-

ства)).

«Мой дом и сад»

Апрель

Короткий, южный, скоротечный,

В слезах, горячке и тоске,

Сгорающий грошовой свечкой

На сумасшедшем сквозняке,

396

Он начинался возле дома

И был, рассудку вопреки,

Сухой, шуршащий, насекомый,

Взлетающий из-под руки.

И резал ухо непривычный —

Еще не стон, еще не крик —

Его застенчивый и птичий,

Свистящий шелковый язык.

Он мучил гриппом и мигренью

И, утешая невпопад,

Вскипал трагической сиренью

Возле калиток и оград.

В  этом  стихотворении,  необыкновенно  красивом,  нежном,  чистом,

прозрачном, глубоком и животворном, сливаются в одно три потока време-

ни: время года, жизни, любви; время историческое и культурное (хотя, по-

вторю, для Майи Никулиной и Одиссей, и Катулл, и Хлоя живы, они – жи-

вые, и наши, и не наши, они архетипичны, это – архелюди, одновременно

и конкретные, теплые, дышащие, и металюди («люди людей»), т. е. боги;

для Майи Никулиной красивый человек – бог); вечность. Стихотворение

полно чистой энергии молодости, страсти и неба, отраженного одинаково

и в глазах, и в земных шарах винограда, вообще плодов, и в море. Поэзия

Майи Никулиной обладает уникальной энергией, природа, характер и ис-

точники которой, конечно, – в таланте, в даре, в гении, который адекватен

миру и всему, что видно и безвидно, но, несомненно, любимо.

«Имена»

*     *     *

Сохнет на камне соль.

Море о берег бьет.

В сердце такая боль,

Будто уходит флот.

Парусный, молодой,

Яростный, как тоска,

Выпростав над водой

Белые облака.

Просто глядеть вперед

С легкого корабля.

Он – еще весь полет,

Мы – уже все земля.

397

Нами уже стократ

Вычерпаны до дна

Суть и цена утрат.

Только теперь догнал

Юный несмертный грех –

Все мы в урочный час

Недолюбили тех,

Что провожали нас.

Стихотворение как итоговый текст во всей стихотворной и поэти-

ческой маринистике (от Гомера до Лермонтова, от Пушкина и Байрона

до Мандельштама). Итоговый – значит еще и начальный, изначальный,

оторвавшийся от предела. Здесь мысль является на диво эмоциональ-

ной, образной и музыкальной. (Следует отметить, что все стихотворе-

ния  Майи  Никулиной  крайне  красивы,  но  не  избыточно:  эта  красота

тождественна  земной,  отразившей  зеркалом  океана  красоту  осталь-

ную,  окрестную  –  близкую  и  дальнюю.)  Стихотворение  является  об-

разцом  русского  поэтического  говорения.  Стихи  молодые,  яростные,

мужественные.

«Душа права»

*     *     *

Страданий наших долгая надсада

Преобразилась в мужество и труд –

Так ветер принимает форму сада,

Кипящего и скрученного в жгут.

И так душа парящая моя

Вплетается в обычный ход событий,

В крест-накрест перетянутые нити

Единственной основы бытия.

Уже люблю свой многостенный дом

И чту его как суть свою и ровню,

Пока шумят деревья за окном,

И облака стучат дождем о кровлю.

Уже заметно, как сама собой

Над первым криком и последней глиной

Просвечивает грубая холстина,

И видно, как над крышей и судьбой

Легко восходит ясная звезда,

И в знак того, что не единым хлебом

398

Живем,

Светлеет длящееся небо,

Которым мы не будем никогда.

Майя  Никулина  редко,  очень  редко  пользуется  в  стихах  словом

«душа».  Это  существительное  –  опорное,  базовое,  ключевое  в  русской

поэзии. Это уже даже не слово, не просто понятие, семантика, это гло-

бальный, глубинно-высокий смысл, который может существовать и су-

ществует без поддержки других слов и их значений (душа, например, –

«такая-то»).  (Кстати,  Бродский  утверждал,  что  именно  он  возродил  в

стихах, т. е. вернул в стихи, слово «душа»; да, согласен: Бродский вернул

эту лексему в советскую и в современную литературу, в стихотворчество;

действительно же субстантив (как и субстанция) душа всегда был поня-

тием конститутивным для отечественной культуры.) В этом стихотворе-

нии поэт возводит свод, шатер, сферу, в которой может получить отдох-

новение душа, преувеличенная и возросшая страданием. Душе парящей

нужен только свод небесный. Но и он невелик для нее: и душа восходит

ясной звездой над садом, домом и ближним (к земле) небом, и длит его,

продолжает, растит его, выращивает и наращивает силой своей, обнов-

ленной и укрепленной страданием, любовью, землей.

«Колея».  Диптих  «Севастополь»,  который  впоследствии  станет

триптихом. Здесь, в «Колее» он состоит из двух стихотворений. Вот они.

«Колея»

Севастополь

1.

Вот только тут, где рядом хлябь и твердь,

Где соль морей съедает пыль земную,

Где об руку идут любовь и смерть,

Не в силах обогнать одна другую,

Вот тут и ставить эти города,

Не помнящие времени и срока,

И легкие счастливые суда

Причаливать у отчего порога.

Вон посмотри – весь в пене и росе,

Густой толпой, горланящей и пестрой,

Седой отяжелевший Одиссей

Несет непросыхающие весла.

Вот он идет по выбитой тропе,

Веселый царь без трона и наследства,

399

Рискнувший заглянуть в лицо судьбе

И на нее вовек не наглядеться.

О эта страсть, терзающая грудь –

Земля и море, встречи и утраты,

Последний дом, и бесконечный путь,

И белый берег, низкий и покатый.

Светло тебе, оставленный, сиять

И сладко сниться странникам немилым…