– Лучше землю пахать всей артелью.
И артелью же строить дома.
– Мы согласны, не место безделью.
Только пьяни и лодырей – тьма.
– За работу, кто хочет работать.
Ну а те… Есть народец пустой.
Сможем мы на житьё заработать,
Чай, без них, лишь своей головой.
Землю, пашни отдали народу,
Только знай что паши да паши.
Воевали за эту свободу,
Чтоб не гнуть горб всю жизнь за гроши.
– Мы – с тобою в артель, действуй, Гриша!
Ты у нас председателем будь.
Мы железом покроем все крыши.
Ты его где-нибудь раздобудь.
Год за годом трудились артелью,
День за днём, от зари до зари.
Ни минуты пустому веселью,
На ладонях горят волдыри.
Есть достаток, рождаются дети,
Труд – не в прорву, растут закрома.
И завидуют лодыри: «Эти
Вон уж кроют железом дома!..»
Коренной перелом. Все – в колхозы!
Впереди – записной горлопан.
– Всё тут общее! – сыплет угрозы. —
И артельщиков – тоже. Есть план!
Не хотят? Возражают? Постой-ка!
Да мы вышлем, пожалуй, всех их.
Недовольным – особая тройка,
Перековка. Трудом на других.
– Председатель у них задаётся,
Как быть с ним? – раздаётся вопрос.
В тот же день на него подаётся
Про железную крышу донос.
Тройка пишет решенье простое:
«Раскулачить. Сослать. Он – кулак».
Вспомнил Пушкина он поневоле —
Не оспоривай, если дурак.
– На строительство, роют там где-то
Беломорско-Балтийский канал.
С конфискацией в пользу Совета
Дома, где проживал он, чтоб знал!
– Мы не будем миндальничать с ними,
Расплодились под носом у нас!
Поприжмём, уравняем с другими,
Ликвидируем всех их как класс!..
– Он к тому же ещё многодетный?!
Дети? В бане пускай поживут.
Пусть почувствуют, как оно бедным.
Ничего, как-нибудь не помрут!..
Сердце сжалось. Лишь скрежет зубовный.
Как жить дальше? Всё нужно с азов…
Сильно в спину толкает конвойный:
– По вагонам!.. – И лязгнул засов.
Беломорско-Балтийские годы
Не смогли ни сломить, ни согнуть.
Всё он вынес – болезни, невзгоды,
Тяжкий труд – к возвращению путь.
Но в деревню уже не вернулся.
Слишком злы у людей языки.
А дела, если мастер, найдутся.
Начал плотничать с лёгкой руки.
Топором, молотком и пилою
Он владел. Строил, как и пахал.
Шёл по жизни дорогой прямою.
Лёгкой жизни себе не искал.
– Всякий сам по себе древо рубит.
Греет плотника острый топор.
Рук мозоли не ведают скуки. —
Много присказок знал он с тех пор.
– Лишь кору сняв, бревно ты узнаешь. —
Мах широкий продольной пилой.
– И людей – по одёжке встречаешь,
Да не всех приглашаешь домой.
Дом отстроил и поднял детишек.
И – война. От звонка до звонка.
Знал он всё о войне не из книжек.
Слишком память была глубока…
Люди строились. Снова с артелью
Дом за домом рубил, поднимал.
Но, столкнувшись с времён тех метелью,
Он всю жизнь справедливости ждал.
Дочь одна от отца отказалась,
Чтоб учиться могла поступить.
Эхом в сердце ему отозвалось,
Как с клеймом незаслуженным жить?!
Годы, тридцать иль больше, минули,
Культ развенчан и «левый загиб».
Стал писать, что и с ним – перегнули,
Чтоб исправили тот «перегиб».
Долго так обивал он пороги.
Но добился и правду нашёл.
Прокурорские выводы строги:
Без вины на этап он пошёл.
И той тройки особой решенье
Отменили, на радость семьи.
И теперь нет на нём преступленья.
Нет клейма! Не судим, извини!
Он в глаза всем смотрел людям смело,
Не держал он обиды на власть.
Высшей меркой его было дело,
Избегал тех, кто слишком горласт.
Ту, с казённой печатью, бумагу,
Вновь и вновь прочитав, убирал,
Помнил каналармейцев ватагу
И суровый свой лесоповал…
– Что уж проку-то в этой бумаге?
Срок отмотан, и годы прошли…
– Чтобы детям не шили тот лагерь,
Чтоб свободно по жизни пошли.
И махая косой на покосе
Или с яблонь срывая плоды,
Он как будто смотрел в нашу осень
Взглядом, полным святой доброты…
Грозы те уж давно отгремели.
Но когда вспоминаю отца,
Слышу песню рабочей артели
И его «не оспорить глупца».
Я гордился страной
И гордился собой,
Я гордился с тобой
Нашей дружбой мужской
И что вместе гордимся великой страной.
Я гордился страной —
Нашей стройкой большой,
Где единой судьбой
Жили светлой мечтой,
Под счастливой и вечной, казалось, звездой.
Под звездой огневой,
Под звездой фронтовой,
Где был клятве святой
Верен каждый герой,
Где был каждый готов за Отчизну на бой…
Был уклад вековой,
Был настрой боевой,
Путь был ясный, прямой,
Хоть не ровный, с борьбой,
Но вдруг кто-то слепой громко крикнул: «Застой!..»
Поднялся дикий вой.
Кто-то с чёрной душой
Да с дырявой башкой
Пыхнул злобой лихой:
– Чем гордишься ты, мальчик наивный большой!
Горлом взял этот рой
Край наш милый, родной.
Над водой ключевой —
Дух болотный, гнилой.
И почувствовал я, этот мир стал иной.
Говорильщик пустой
Для страны стал чумой.
Был наивный такой?
Или куклой чужой?
Или слаб был кишкой?..
А потом кто-то мутный сказал всем: «Отбой!»
– Есть рецепт дармовой!
Всем всё будет с лихвой! —
Долго брызгал слюной
И толпе пел: – Я – свой! —
Властолюбец хмельной пешкой стал проходной…
Словно грязь с мостовой
Замесили с мечтой,
Надругавшись пилой
Над великой страной
Под счастливой и вечной, казалось, звездой.
И открыл я глаза.
Где же наша страна,
Та большая страна?
Что за «эта страна»,
Где кричат, будто гордость теперь не нужна?!
И возникла стена.
Предо мною – стена.
Перед всеми – стена.
И внутри нас – стена,
Из беспамятства, злобы и страха она.
Говорят мне: «Постой!
Всё в порядке, друг мой!
Не страдай чепухой
Со святой простотой,
Ведь у каждого времени свой есть герой.
Ты ж с умом, не больной.
Нет страны той большой.
Глянь, остаток сухой:
Виноват рулевой!
И не надо тужить о той жизни былой.
Что ты ходишь смурной?!
Есть закон мировой.
Будет новый устой,
Здесь простор – чумовой,
Рынок есть сырьевой,
Будем строить мы климат теперь деловой!»
Ну а я – сам не свой.
Дух внутри не простой,
А прокисший, густой
Да с прогоркшей слезой,
И весь мир вмиг мне стал непомерно пустой.
Верю в то, чего нет.
Жду растаявший свет
Череды прошлых лет
В переулках судьбы,
В схватках прежней борьбы,
Чтоб сказать всем: «Привет!..»
………………………………..
Света нет… Света нет… Света нет…
