– Их было двое: Озеров и Махарадзе. Думаю, естественный ответ для многих.

Геннадий ОРЛОВ:

– Нет. Я был все-таки не зрителем, а футболистом. Закончил карьеру рано, двадцати пяти лет не исполнилось. По состоянию здоровья. Ноги часто сводило судорогой, большие нагрузки тяжело переносил – последствия желтухи, которой переболел в детстве. Врачи говорили: «Надо снизить нагрузки». А как их снизишь, если играешь в профессиональной команде? Вот и пришлось повесить бутсы на гвоздь.

Хотя мог бы уехать доигрывать в Винницу или куда-нибудь еще на Украину, где начинал. Возможности были, знакомые. Я, кстати, в «Зенит» когда-то из Харькова сбежал, но провел за команду только шесть матчей: тренер поменялся. Потом был опять Харьков, а заканчивал в ленинградском «Динамо»…

Семья жила скромно. Жена выступала в питерском театре Комиссаржевской, деньги там платили мизерные, только футбол и выручал. Но еще игроком я заинтересовался журналистикой. Стал публиковаться в газете «Смена». Затем попал на ТВ. Так и закрутилось.

Василий УТКИН:

– Не было такого. Просто не было такого конкретного посыла, момента, желания. Вообще, я всегда по одну сторону с комментатором: что в детстве, что сейчас. А по ту сторону – футболисты. Комментатор – он рядом с тобой, он с тобой беседует.

Виктор ГУСЕВ:

– Во время первого большого турнира на моей памяти – чемпионата мира в Англии в 1966 году: хотелось оказаться по ту сторону экрана, скорее, не комментатором, а футболистом. О работе у микрофона не думал совершенно. И не припомню, чтобы кто-то из друзей говорил: «Хочу стать комментатором». Все тогда мечтали о футбольной карьере.

Владимир СТОГНИЕНКО:

– А мне никогда не хотелось становиться комментатором. Даже попав на телевидение, предпочитал работу корреспондента. Когда Илья Казаков начал сажать меня в эфир, первое время не то чтобы бунтовал (на это не хватило бы наглости), но большого удовольствия точно не испытывал.

Коллега Кирилл Дементьев может подтвердить: все мои тихие возмущения происходили на его глазах. Вошел во вкус где-то года через полтора после начала работы комментатором.

Константин ВЫБОРНОВ:

– Первый раз мысль о работе комментатором закралась, когда отцу предложили прокомментировать на чемпионате мира 1990 года матчи с участием советской сборной. Он тогда работал в Италии, хорошо знал страну, а его знали Маслаченко, Перетурин, Саркисьянц. Конечно, я смотрел все трансляции и думал: «Насколько же это интересно». И, главное, понял, что комментаторство не что-то далекое, а практически домашнее. Вот же – отец комментирует…

Ольга БОГОСЛОВСКАЯ:

– Я начинала корреспондентом. Кстати, в то время на ТВ в основном брали дипломированных журналистов, а не бывших спортсменов. Среди старшего поколения они еще встречались, но до моего прихода наступила пауза лет в 20, поэтому были опасения, что с моим техническим образованием на телевидении мне делать нечего. (Я же окончила Московский институт инженеров гражданской авиации, так как шикарно знала математику и при поступлении сдала ее на высший балл).

Но я была из читающих спортсменов: на сборы мы с еще одной девочкой и тренером всегда брали по две книги, которыми обменивались. Бегать, как другие, за шмотками или танцевать было неинтересно. «Ты все пела? Это дело: так поди же, попляши!» – это не про меня! Кроме того, один очень эрудированный человек, когда я уже заканчивала со спортом, постоянно твердил: «Ляля, тебе надо идти в журналистику». Я тогда его словам не придавала значения, тем не менее, завершив карьеру, все-таки решила рискнуть.

Пришла в Останкино, коленки дрожат. Успокаиваю себя: «В конце концов, меня же не ударят – ну, посмеются, только и всего». Открою секрет: предварительно мне обещали помочь. Дали контакт человека, принимавшего решения. Он назначил встречу. Уже потом я узнала, что для таких интервью была стандартная процедура: пять минут общения, звонок секретарши о срочных переговорах – и с очередным «ходоком» раскланиваются. Мы же проболтали полтора часа.

Человек спросил: «Ты знаешь, что такое телевидение?» Отвечаю: «Конечно. Прихожу домой, жму на кнопку – и вот тебе телевидение». А итогом нашего разговора стала следующая фраза: «Оля, даю тебе три месяца, если мне скажут, что ты – бездарь, то без обид»…

Началась моя работа в информационном отделе Первого канала, который тогда назывался ОРТ. И меня, человека без профильного образования, сразу поразила дикая шаблонность текстов. «Спартак» проиграл «Зениту» 2:1», и все в таком духе, только названия менялись. Журналисты отдела не понимали, что счет игры делают не просто команды, а живые люди.

Мой первый сюжет, 30-секундная бэзуха. Ведущей была Оксана Полонская – мэтр, и я ей предложила свой вариант текста. Она, понятное дело, пропустила мимо ушей: кто я, и кто она! А вечером раздался звонок на домашний телефон (мобильных тогда еще не было): «Слушай, как ты там сказала? Дай-ка я запишу».

После этого случая стали отмечать, что с появлением Богословской тексты спортивных репортажей стали более живыми. Уже через девять дней я была принята в штат. Причем специально для меня ввели должность «корреспондент». До этого в спортивной редакции ОРТ присутствовали только редакторы и ведущие…

Так, с первого же дня я начала борьбу с шаблонами. Ведь куда интереснее отталкиваться от спортсмена, его эмоций, радости или разочарования. Особенно запомнился сюжет о гандбольном матче, в котором наш голкипер творил чудеса. Смотрела и не понимала, как можно при описании такой игры ограничиться простым счетом и турнирным раскладом?!

А когда приехала на свою первую легкоатлетическую съемку, сразу попросила оператора снимать с противоположной стороны. Спортсменка толкала ядро не левой рукой, а правой, поэтому в кадр попадала только ее спина. Пришлось менять ракурс. Для меня это было очевидно, а кого-то удивляло.

Роман СКВОРЦОВ:

– Не было такого репортажа. Но процесс перечисления фамилий завораживал, и казалось, что после танкиста и космонавта самая интересная работа у комментатора.

Андрей ГОЛОВАНОВ:

– Такого, чтобы послушать, вдохновиться и решить: «Вот, я нашел дело своей жизни!» – не было. Интерес усиливался постепенно. А репортажи запоминались, скорее, событиями, чем голосом комментатора. Например, церемония закрытия московской Олимпиады со слезами и прощальным полетом Мишки. Я был еще совсем юн, но память сохранила те эмоции.

Или матч чемпионата мира-1982, когда Советский Союз уступил Бразилии 1:2 при очень хорошей игре. Арбитр тогда нашей сборной, мягко говоря, не помог, а на самом деле засудил, и ощущение несправедливости, того, что мы могли как минимум не проиграть, осталось сильным детским впечатлением. Однако кто и как комментировал тот матч, не помню. Меня это не волновало.

Олег ЖОЛОБОВ:

– Какого-то конкретного репортажа не было. Желание пришло постепенно. Даже, наоборот, отказывался одно время. И никогда не забуду, как Анна Владимировна Дмитриева однажды сказала: «Знаешь, что самое противное? Слушать себя после эфира». Сначала подумал: «Как она может не любить себя слушать?» А потом все понял.

Вот недавно по радио услышал фрагмент своего комментария хоккейного полуфинала Игр в Нагано, когда Павел Буре забросил пять шайб, и, честно говоря, сразу выключил звук. Мысль была: что за бред я несу? Хотя уже много лет прошло, сам уже практически на ТВ не работаю, разве что родное водное поло позволяю себе комментировать. И все равно пропускаешь все через себя.