Главарь парижских шельм и преступников сидел на своем троне из бочки.

– Приветствую вас, честной король Клопин.

– Вийон! Чтоб тебя чума, так это не тебя повесили в прошлую пятницу на Гревской площади?

– Вешали, да я веревку оборвал.

– Ха-ха, ну ты и плут! С чем пришел?

– Ищу Дьявола с Мобер.

– Дьявола… Ха, это не наш, верно, коннетабль Копеноль? Это ведь не твои горлорезы, ангелочки да святоши? Если повстречаешь его, Франсуа, заставь его жрать землю. Этот разбойник слишком уж сильное смятение вызывает в нашем славном городе. И тогда можешь мне ни гроша отступного не платить!

Чуть дальше присело несколько уличных босяков, глядя на немолодого шельму во францисканской рясе и со старательно выбритой тонзурой…

– Нищенствование – искусство, и только настоящий артист сумеет собрать богатство, смеясь над богобоязненными лошками. Просить нужно с покорностью, никогда не смеяться и не открывать двери силой. А когда пожелаешь изображать больного, достаточно поместить под язык мыло. Когда же просишь милостыню, следует кричать: «Смилуйтесь, христиане, над калекою». А после таких криков нужно начать рассказывать, как дурной воздух вызвал паралич в твоих членах…

– Интересует тебя Дьявол с Мобер, Франсуа? Не стану спрашивать почему. Но видел ли я его? Ха, видел, и видел хорошо. Но уж поверь мне, серый на нем плащ, а не черный. А на лице носит он железную маску…

Трое татей обдумывали план будущего преступления…

– Говорю вам, у этого засранца Жаки целая бочка эскудо, закопанных в подвале по улице Лазаря. Можно пройти сквозь сад, а потом по лестнице в кладовую…

– Правда, что ли?

– Хлебом и вином клянусь! Чтоб меня висельник вздернул, если брешу! В сад ведет калитка, грязная, как тело матушки Кураж, вот вам крест, братья!

– Слышали ли мы о Дьяволе с Мобер? Да это точно висельник Петр Крутиворот ночами гуляет. Голову на отсечение даю!

– Лезу я, значится, братья, в церковь в Лонже, в Бретани, – говорил молодой вор трем нищим оборванцам, из которых один изображал слепца, второй – паралитика, а третий – кающегося за убийство брата грешника, – кланяюсь хамам; как месса прошла, показываю тот череп желтый и говорю, что, мол, собираю пожертвования на часовню святого Брендана, но что пожертвования могу принять только от честных женщин, которые никогда не ходили на сторону. Бретонки меня тогда чуть не растоптали, так торопились деньги нести! Сколько, спрашиваешь, за череп святого Брендана я отдал? Три минуты страха на кладбище в Каркассоне.

– Дьявол? Видывал я его! Шел он по улице, высокий, а головой ажно до крыши собора Богоматери доставал. А за ним собаки бежали… Черные собаки, что кровь его жертв лижут…

– Юдей это, костьми святого Брендана клянусь! Дьявол с Мобер – это юдей, чтоб мне матушкой Кураж не быть! В остроконечном колпаке он был, какие его преосвященство епископ Парижа повелел этим жидам-то носить! Юдей, низкий и толстый. Малой, от горшка полвершка! А толстый, что твой бочонок…

– На нем крысюки роились, как из переулка Куше он лез, – вор Комбер, и сам напоминавший крысу, сплюнул на мостовую, подчеркивая важность своих слов. – А как меня увидал, превратился в галку и на вершину Лувра улетел.

– Темный он был, что твой цыган, а глаза у него светились красным. Когда шел, цепями позванивал. Знаю, потому что видел его. А где видел? Да на мосту Богоматери…

– Думаю, что убийца этот не кто иной, как Ривье. Шельма мне три гульдена должен, а ни одного еще не отдал…

– Да наверняка мавр. Или бургундец. Только они и используют дьявольские отравы. Слыхал я, что душу из жертв высасывал, а потом паковал ее в мешок, который дьяволу собирался нести. А мешок у него был толстый, как его преподобия епископа пузо!

– Колетт…

– Вийон?! Ты жив? Жив…

– Еще не пришло мне время станцевать на Гревской площади.

Распутница обняла его за шею, прижалась к нему своим молодым прекрасным телом, которым ежедневно касалась сотни мужчин. Вийон задрожал. Она была красивой и испорченной. Гнила, как весь этот город, барахтающийся в грязи и навозе, погруженный в духоту, тянущуюся от Сены, и в смраде мочи, которой воняло из закоулков и подворотен.

– Сегодня на Сите я повстречала Лорана Леве. Тот снова просил, чтобы ты пришел в его мастерскую и принес все свои стихи.

– Леве? А чего он, черт его подери, хочет? Да пошел он к дьяволу. У тебя есть деньги?

Он почувствовал, как по ее телу пробежала прерывистая дрожь.

– Не бей меня сегодня, – прошептала она. – У меня был богатенький полюбовник… Хватит на многое.

– Пойдем, – решился Вийон.

Они вошли под кривой деревянный навес, свернули в узкую, замусоренную улочку. Вийон прижал девушку к замшелой стене. Сквозь тонкую ткань легкого платья почувствовал ее небольшие круглые груди. Колетт вздохнула, а ее ловкие пальчики пробежали по одежде вора вниз, добравшись до набитого по последней моде гульфика.

– Колетт, – прошептал он ей на ухо. – Я должен узнать, кто такой Дьявол с Мобер…

– Ты ведь едва вышел на волю, Франсуа. – Ее губы были настолько же умелыми, как и руки. – И вместо того, чтобы наслаждаться жизнью… м-м-м… этой ночью… говоришь об убийце. Ах! – Вийон поднял вверх ее уппеланд и раздвинул ноги. Прижал шлюху к стене.

– Он – один. Одинокий убийца, бродящий ночами по парижским улицам…

– Ты с ним справишься. Я тебе помогу. – Колетт прищурилась и закусила верхнюю губу. – Узнаю… Ах… Узнаю все…

Он прижал ее еще сильнее. Крик Колетт понесся вверх, вдоль покрытой лишаем стены, вдоль карнизов, парапетов, пинаклей и контрфорсов. Взлетел над лабиринтом разрушенных усадеб с остроугольными крышами, над узкой, грязной Трюандри. Добрался высоко, аж до большой и красной, словно кровь, луны. К прекрасному чистому небу над мерзким, грязным и вонючим Парижем.

Ars sine scientia nihil est[8]

Владыка пришел к нему. Как и было записано в договоре. И привел ее…

Он подошел ближе, склонился и вонзил в женщину хищный взгляд.

Пурпурные одежды опали, и показалась округлость плеча, стройная шея.

Он удивлялся совершенству пропорций и ждал. Волосы у нее были цвета воронова крыла, гуще египетской тьмы, и совершенное тело. Он долго ждал, пока проявятся линии. Легкие полосы прошли по алебастровой коже. Создали первые диаграммы, круги, треугольники и стрелки направлений. Наконец-то он увидел то, что искал. Пропорции, опирающиеся ad quadratum и ad triangulum[9], а еще другие, более сложные, каких он и не знал до этого времени. Смотрел же очень внимательно, чтобы запомнить все.

В эту ночь она не открыла больше ничего.

Контора Лорана Леве располагалась на бульваре де Прювель, в двухэтажном доме прямо напротив усадьбы известной семьи Дюше, где за резными воротами прохаживались по двору гордые павлины.

Вийон нашел Леве на втором этаже. Мастер Лоран, наряженный в берет и шерстяной жиппон, был коренастым мужчиной с большим брюхом и красным лицом. Печатник стоял у окна. Смотрел на дождь, что омывал стены грязных домов, на жмущихся под руинами нищих. Вийон многозначительно кашлянул.

– Франсуа! – весело откликнулся печатник. – Где же мы виделись в последний раз? Случаем не на Гревской площади, дорогой?

– На Гревской площади я буду в следующую пятницу, – буркнул Вийон. – Потому что именно тогда меня и повесят. А перед этим выпустят кишки на радость парижской черни.