Напротив лежанки Мерседес была ещё одна, на которой сидели двое детишек лет пяти-шести, одетых в грубые подобия рубашек из мешковины. Дети выглядели заметно менее истощёнными, чем мать, и причиной тому явно была не только болезнь Мерседес. Видимо, она всё, что могла, отдавала им.

Рэгги отодвинула меня, проскользнула внутрь и присела рядом с испуганно глядящими на всех нас детьми, а Мерседес, пристально посмотрев на неё, ещё раз закашлялась и сказала:

— Жоан, Мария — это синьор Алехандро и его жена. Они обещали позаботиться о вас. Слушайтесь их.

Снова закашлявшись, она сунула руку в вырез платья и что-то вытащила оттуда. Я понял, что её убивает — на правой груди была опухоль с кулак величиной. Не обращая внимания на мой взгляд, она протянула мне гильзу от патрона .375 Holland Holland с расплющенным дульцем, в котором было просверлено отверстие, через которое был продёрнут шнурок.

— Вот. Отец отдал мне это за день до смерти и сказал не показывать даже мужу.

Я принял гильзу из пальцев, и её рука бессильно упала. Мерседес дважды глубоко вздохнула и сползла спиной по стенке хижины, завалившись на своё ложе. Я нагнулся, приподнял её голову и встретился с остановившимся взглядом…

— Мама умерла? — тихо спросил один из малышей.

— Да, — я повернулся к ним. Они стояли и глядели на тело матери, а рядом сидела на корточках Рэгги и по её щекам спускались дорожки слёз.

Я уложил Мерседес на подстилку и закрыл ей глаза. Дети тихо подошли к ней по очереди, дотронулись до её щеки и отступили к Рэгги.

— Её надо похоронить, — тихо сказала она.

— Да. Выведи детей.

Мы выбрались из хибары, и Рэгги взяла детей за руки.

— Закончили? — недовольным тоном спросил полицейский.

— Не совсем. — Я обвёл взглядом соседние хибары, из дверей и из-за углов которых то тут, то там высовывались чьи-то головы и тут же исчезали обратно. Выбрав на мой взгляд подходящую физиономию, я сказал на киконго:

— Иди сюда.

К нам с явной опаской подошёл парень лет двадцати.

— Хочешь заработать десять экю? — судя по вспыхнувшим глазам вопрошаемого, эта сумма для него была близка к запредельной, и он яростно закивал головой.

— Отнесите тело из хижины к воротам.

Парень на мгновенье не поверил, что такие деньги ему предлагают за такую пустяковую работу, а потом метнулся к одной из соседних хижин. Вернувшись буквально через несколько секунд с парой подростков пятнадцати-шестнадцати лет, он нырнул в хибару Мерседес, и они вынесли её на подстилке.

— Куда они её потащили? — полицейский явно не владел киконго.

— Похоронить.

— Вы что, собрались везти её на кладбище? Там, за посёлком, — он махнул рукой в сторону хижин, — маленькая речка. Чёрных спускают в неё, и местная живность прибирает их прежде чем они доплывут до моря.

Проигнорировав эту тираду, мы дошли до ворот, я показал, где положить тело и отдал парням десять экю мелочью. Получив деньги, они буквально растворились среди хижин, а я повернулся к полицейским.

— Как мне связаться с похоронным бюро?

— Я могу вызвать по радио, — предложил тот полицейский, что оставался в машине.

— Буду очень признателен.

Полицейский стал вызывать кого-то по рации, а я отошёл к Рэгги и малышам, стоявшим возле тела Мерседес.

Машина приехала минут через пятнадцать. Взглянув на неё, а затем на ехидные ухмылочки полицейских, я сообразил, что они вызвали машину, наверное, из самой дорогой похоронной конторы Кейптауна.

Из машины вылез ещё один здоровенный бур, взглянул на тело и возмущённо возопил:

— Наша фирма самая уважаемая в Кейптауне и не занимается чёрными!

Я бросил взгляд на скалящихся полицейских, и в этот момент Рэгги шагнула вперёд, остановившись в метре от представителя похоронной конторы, и, чётко разделяя слова, произнесла по-русски:

— Вы. Отвезёте. Мать. Этих. Детей. И. Похороните. Как. Полагается.

Её голос был вроде бы спокойным, но я малодушно порадовался, что она обращается не ко мне, а бур дважды набрал воздуха, чтобы ответить ей, но в конце позорно сдулся и, отведя взгляд, раздражённо выдал:

— Три тысячи экю. Похороны в двадцать часов.

Рэгги слегка повернула голову ко мне и сказала:

— Саша, заплати.

Я полез в набрюшник, в котором лежала плата за первую часть перелёта, и отсчитал похоронщику деньги. Тот с обалделым видом взял их и раздражённо позвал своего помощника с носилками. Они положили Мерседес на носилки и загрузили в фургон, судя по всему, оборудованный холодильной установкой.

Когда фургон отъехал, один из полицейских спросил нас:

— Кто вы, чёрт вас возьми, такие?

— Мы? — я усмехнулся, глядя ему в глаза. — Мы — русские.

— Вы сумасшедшие!

— Сумасшедшие, — подтвердила по-английски Рэгги, — но нас тысячу лет не могут победить.

И, перейдя на русский, обратилась ко мне:

— Саш, у нас есть несколько часов, чтобы заняться мелкими.

* Стандартный «Вектор» — Vektor R4 — южноафриканская версия израильского Galil ARM, являвшегося копией финского Valmet Rk 62, являвшегося, в свою очередь, копией АК. Короче — ещё один перепев системы Калашникова под патрон НАТО 5,56х45.

15 число 08 месяца 24 года. 14 часов 38 минут. Кейптаун. Рогнеда

Мы шли по улице в сторону гостиницы, и моя голова была занята тем, где бы помыть и постричь детей, и кто на это согласится, потому что «пассажиры» по их волосам ползали в количестве. А отношение местных к ним меня уже напрягало, многие из встречных откровенно на нас пялились.

— Рэгги, что будем делать в первую очередь?

— Мыть, стричь, переодевать. Потом помаленьку кормить.

— Логично.

— Вопрос только — кто на это согласится? И не попытаются ли нас вытолкать из города?

— Ну это вряд ли. Не совсем же они свихнутые, хотя конечно — расизьм цветёт и пахнет. Вон, кстати, — он ткнул в вывеску на одном из домов, — похоже, парикмахерская.

— Попробуем?

Саша кивнул, и мы зашли в небольшой дом с вывеской. В средних размеров комнате перед зеркалами стояли два парикмахерских кресла, небольшой диванчик и журнальный столик со стопкой женских журналов.

Из двери, ведшей вглубь дома, вышла немолодая, сухощавая женщина и уставилась на нас. Определив, кто является клиентами, она подошла, рассмотрев малышей, недовольно поджала губы и сказала:

— Направо, через калитку, во двор, ждите там.

Когда мы вышли, она захлопнула за нами дверь и повесила табличку «Закрыто». Мы прошли на небольшой задний двор дома и принялись осматриваться. Несколько ухоженных клумб, небольшая беседка, перевитая виноградными лозами, деревянный домик, присмотревшись к которому, я опознала в нём классический душ с солнечным подогревом. За двориком такой же небольшой огородик с несколькими грядками.

Хлопнула дверь, и во двор вышла хозяйка. На ней был надет длинный клеёнчатый фартук, а в руках была пара аккумуляторных машинок, бутылочка, ещё один фартук и пара больших бумажных мешков.

Сгрузив всё это на скамейку, она разрезала один из мешков, расстелила его на земле и сказала:

— Ставьте.

Я завела детей на мешок, стянула с них их хламиды, и хозяйка с брезгливым выражением лица затолкала их во второй мешок, а затем протянула мне фартук.

— Разувайтесь и одевайте.

Я мигом разулась, закатала штанины и, нацепив фартук, повернулась к душу. Тут мою голову посетила умная мысль.

— Саш, скажи малым, чтобы зажмуривались, когда их будут мыть.

Муж сказал несколько слов на африканском наречии, и мелкие закивали головками.

Мыли их мы долго, по четыре раза намыливая кучерявые шевелюры. Мать, судя по всему, старалась их по возможности подстригать, так что волосы были не слишком длинными, но грязи в них было в избытке. Малые вели себя тихо, а когда мы стали их окончательно прополаскивать, то было видно, что они блаженствуют, и я подумала, что, скорее всего, это первый душ в их недолгой и страшной жизни.