На следующее утро, первое, что мне приходит в голову, при пробуждении, так это «птичка перепел», а, продрав глаза, встречаюсь с полным иронии взглядом мужа, а потом замечаю, в его руках, небольшой поднос, а на нём стеклянная кружка, с мутноватым содержимым… РАССОЛЬЧИК!!!

Десятого, окончательно отойдя от последствий «мероприятия», мы приняли на борт восемь сотрудников правительства и пять бизнесменов — делегацию Русской Республики, коей предстояло утрясать результаты перемен в политической географии, и взяли курс на Зион.

Ну, а поскольку обратно нас не фрахтовали (видимо переговоры ожидались непростыми), то пользуясь случаем, сделали несколько местных рейсов. В том числе, притащили в Коринф из Порто-Франко срочный груз по заказу Сильвио. Он, к слову, в отсутствие Глори, попытался массировать глазами меня. Дабы сразу «решительно пресечь», я, у него на глазах, подошла к мужу и наградила того та-а-аким поцелуем, что у Саши аж затрещала ширинка на штанах! У итальянца грустно обвисли усы, но «массаж» прекратился, а Саша, выбрав момент, заперся со мной в самолёте и мы экспериментально установили, что при желании можем его раскачать.

А вчера, к нам, в Зионе подрулил довольно крупный местный бизнесмен. Ему было срочно надо в Кейптаун, а у собственного ТБМ-850##, в крайнем полёте загорелся датчик стружки в масле. Проверка фильтра показала что действительно — погнало. Запасной движок был, и его быстренько перекинули, но… человеку стало банально страшно лететь через залив на одномоторном самолёте. И тут, ему на глаза попадаемся мы…

В сухом остатке, мы позволили себя уболтать за двойной тариф, и, примерно через час двадцать, должны сесть в Кейптауне.

15 число 08 месяца 24 года. 13 часов 49 минут. Кейптаун. Алехандро Бланко

Мы уже третий час гуляем по улицам «града Капштадта», как окрестила его Рэгги.

Вчера, изрядно утомившись длинным перелётом, мы поделили время между ленивым отдыхом, бултыханием в море (отель, в котором нас поселил наш клиент мистер Роберт Бьюфорд, был по местным понятиям элитным и имел собственный пляж) и «нагуливанием аппетита».

Сегодняшний же день мы решили провести как туристы. Начав с района, прилегающего к отелю, мы продвигались вглубь от берега. Прибережные кварталы были явно элитной частью Кейптауна. Каменные дома, широкие улицы, скверы. Вообще зелени было много, причём как «заленточной» европейской и африканской, так и местной.

По пути мы посидели в небольшом кабачке. Усидели по вазочке прекрасного мороженого и послушали живую музыку в исполнении забавного трио из двух аккардеонистов и девушки, чередовавшей вокал с игрой на маленьком саксофоне. Звучало (и выглядело) всё очень душевно.

Постепенно кварталы стали попроще и победнее, мы уже собрались поворачивать обратно и двигать на пляж, когда в конце очередного квартала показался забор из колючки, а за ним то, что в Бразилии назвали бы самой нищей фавелой, а в Африке — бидонвилем.

Жёнушка захотела посмотреть на «это» поближе, и я не стал возражать.

Мы дошли до колючки. За ней стояли хибары, слепленные из разных подручных материалов, а между ними шатались, сидели и лежали взрослые и дети.

Оглядевшись, я увидел, что примерно в пятидесяти метрах слева в заборе были сделаны ворота. Они были открыты, и рядом стоял 90-й «Дефендер», в котором сидела пара полицейских, вооружённых штурмовыми винтовками. Мы с Рэгги переглянулись и направились к ним.

Когда до ворот осталось около десятка метров, из-за проволоки раздался неверящий возглас:

— Синьор Алехандро?!

***

На меня, как на последнюю в жизни надежду, смотрела истощённая до состояния узницы концлагеря негритянка без возраста.

— Это я! Синьор Алехандро, это я! Мерседес Перейра…

Моё сердце дало перебой. Мерседес я крайний раз видел в двухтысячном году. Тогда ей было шестнадцать или семнадцать, и это была заводная хохотушка со всеми полагающимися молоденькой девушке выпуклостями, с весёлым и добрым характером, но при этом достаточно острым язычком.

Её образ, оставшийся у меня в памяти, никак не вязался со стоящим передо мной скелетом, одетым в грязное тряпьё, хотя это тряпьё и было несколько лет назад довольно дорогим платьем.

Я всмотрелся в измождённое лицо… и моё сердце снова замерло. На правой радужке женщины примерно на десять часов было крупное жёлтое пятно. Господи! Это действительно Мерседес!!! А через мгновенье я вспомнил и её тряпьё, бывшее когда-то коктейльным платьем «от Диор» за три тысячи евро, которое отец подарил ей в моём присутствии, её восторженный визг и появление через пару минут перед нами в обновке.

— Господи!!! Мерседес!!!

Её лицо осветилось вспышкой радости, и мы синхронно двинулись к воротам. Ворота открывались в нашу сторону, и, когда я уже шагнул ей навстречу, полицейский, успевший вылезти из «дефа» и подойти к воротам, замахнулся на Мерседес плёткой. Я рывком шагнул между ними, и полицейский едва успел задержать руку.

— Мистер, — судя по едва заметному акценту и изрядным размерам туши, полицейский был буром, — им запрещено входить в город.

— А она разве в него вошла?

Полицейский молча ткнул плёткой в выложенную кусками кирпича линию ворот. Я перешагнул через неё на сторону бидонвиля, Мерседес шагнула за мной.

— Так устраивает?

— Устраивает, только учтите, мистер, что зона нашей ответственности ограничивается этой линией.

Перестав обращать на него внимание, я взял Мерседес за руку.

— Ты когда перешла? И что с отцом?

— Отца убили ещё там, — она мотнула головой, — за неделю до перехода. Я перешла с семьёй мужа. Мы пережили дожди, а потом было нападение, всех убили, Педру тоже.

— Так, Мерседес, как тебя можно провести в город?

— Зачем?

— Как зачем? К врачу!

— Синьор Алехандро, — она горько усмехнулась, — врач мне уже не нужен.

Я поймал её взгляд и с ужасом понял, что она права. У неё были глаза человека, находившегося уже «за гранью»…

— Что для тебя сделать?

— Что?.. — она внезапно закашлялась, согнулась и выхаркнула в пыль сгусток крови.

Полицейский шагнул к нам:

— Мистер… — наткнувшись на взгляд Рэгги, он замолчал, дёрнул щекой и вернулся к машине.

— Синьор… — Мерседес пошатнулась и схватилась за мою руку, — синьор, спасите моих детей. Здесь они умрут.

— Где?

Она шагнула в сторону хижин, но потом остановилась:

— Синьор Алехандро, и вы, синьора, приготовьте оружие и стреляйте при малейшем подозрении. Белым здесь не задают вопросов за выстрел в чёрного, а место здесь плохое, опасное.

Переведя её предупреждение Рэгги, я взвёл курок на своём «кольте», а жена вытащила «француза». Мы двинулись внутрь бидонвиля, и через несколько шагов нас догнал, лязгнув затвором стандартного «вектора»##, полицейский.

Поймав мой вопросительный взгляд, он недружелюбно буркнул:

— Я лучше провожу вас, чем буду объясняться с сержантом, почему вас убили.

Меня удовлетворил такой мотив полицейского, тем более что в таком месте нас могли грохнуть только за одежду, не говоря уже о содержимом кошельков и оружии. И верховодили в таких кварталах, как правило, отмороженные на всю голову банды.

Хотя Мерседес шла медленно, на месте мы оказались уже через пять минут. Неопределённой формы хибара примерно два на два метра и высотой мне до бровей, слепленная из всего подряд. Мерседес стукнула в то, что заменяло хибаре дверь, и сказала на киконго:

— Открывайте.

За дверью послышалась возня, и она приоткрылась. Рэгги взялась и с треском распахнула её на полную, по ходу поломав. Мерседес полувошла-полувползла внутрь и обессиленно опустилась на расстеленное вдоль правой стенки тряпьё, видимо, служившее ей постелью. Напротив входа стоял небольшой перевёрнутый фанерный ящик, служивший столом. На нём разместилась пластмассовая миска с надколотым краем и несколько разнокалиберных банок из-под консервов, служивших похоже и кружками, и кастрюлями с чайником.