Поднимаясь во второй этаж, я слышал шум, сотрясавший все здание: работали какие-то машины.

В комнате № 7 человек сидел спиной к двери. Я видел его широкую спину, лысину и руки, разбиравшие бумаги на столе. Получив пропуск и не оборачиваясь, он вынул какую- то книжку и начал в ней что-то отыскивать. Потом повернулся, — у него оказалось обыкновенное лицо обрюзгшего чиновника, — и взял телефонную трубку:

— Джеррам Форл явился, сэр. Пройдите, — сказал он, — прямо в дверь.

Я открыл дверь, вошел и увидел… одного из самых популярных людей в Англии. Если бы мне сказали раньше, что он работает в «Интеллидженс-Сервис», я стал бы смеяться до упаду. Но это был он. Любая фотография, одно из бесчисленных его изображений, ежедневно видимых нами в газетах, журналах, на папиросных коробках, доказывали это с очевидностью. Нос — похожий на пуговицу, лицо бульдога, лысина, знаменитый галстук с горошком — да, это был он, сэр Уинстон Черчилль.

— Итак, — сказал он, — не теряйте времени. Садитесь и слушайте. Вот карта. Вот восточный Афганистан, вот Бухара, восточная Бухара. Здесь Кушка, а тут Герат. В настоящее время Энвер-паша поднял восстание против большевиков. Его задача — создать новое государство от Каспийского до Черного моря. Но пока что он находится в восточной Бухаре, и положение его нельзя считать устойчивым, главным образом потому, что Афганистан сочувствует большевикам и не хочет присоединиться к этому делу. Между тем, нам крайне выгодно, чтобы операции Энвера успешно развивались. Для этого нужно перерезать железнодорожную магистраль между Кушкой и Мервом, разрушить города по этой линии и устроить набеги на советскую территорию. Это можно сделать при помощи джемшидов. Джемшиды — дикое, кочевое племя, и на него очень слабо распространяется власть афганского правительства. Вы, благодаря вашему знанию племен и наречий этой части Средней Азии, войдя в сношения с вождями, сможете организовать это дело.

Он кончил, и я некоторое время думал.

— Сэр, — сказал я, — имейте в виду следующее. Мне 34 года, и до этого моя жизнь шла так, как я этого хотел. Я не военный, я не увлекаюсь политикой, я — ученый. У меня есть свои интересы, наука, которая меня привлекает, девушка, на которой я собирался жениться. Когда меня отец вызвал к себе из Персии и объявил, что я состою в «Белой кокарде», я ему ничего не сказал. Мое любопытство меня завлекло дальше. Но теперь я вам сообщаю: меня не интересует ни Энвер-паша, ни джемшиды, я также не вижу причин для того, чтобы разрушать чужие города и железные дороги, и для того, чтобы именно я занимался этим делом.

Он посмотрел на меня, и лицо его посерело. Потом он достал сигару, обрезал ее и закурил.

— Я не буду говорить вам о том, что это делается для защиты могущества Великобритании — это вас не убедит. Но я сделаю другое, — и его палец надавил кнопку звонка. Вошел человек в форме капитана.

— Мак-Невель, — сказал он, — вот перед вами Джеррам Форл — член «Белой кокарды». Если в течение недели он не явится в распоряжение полковника Лауренса, найдите его, где бы он ни находился, и уничтожьте: старший сын лорда Пальмура способен стать предателем.

Конец марта.

Итак, в Англии в наши дни возможно быть схваченным и уничтоженным без следа. И этим угрожает министр его величества члену одной из старейших фамилий Англии. Что же могут они сделать с любым из англичан, «охраняемых великой конституцией»?

2 апреля.

Осталось два дня. Сегодня я говорил с отцом и полковником Лауренсом:

— Я еду, это будет моя единственная и последняя дань «Белой кокарде». Маршрут — Багдад — Тегеран — Мешед — Люфтабад — Герат — Рабат.

Когда-то в этом доме жили наследники персидского престола. За громадной каменной стеной скрываются странные сады: там цветы посеяны полями. Разноцветные квадраты наполняют одуряющими ароматами воздух, над ними густой кашей висят пчелы и насекомые, а по бокам цветочных полей спокойно журчит вода в арыках[17]. Каждое поле отделено от другого дорожками и заканчивается каменной круглой площадкой. Фонтаны — простоя бьющая из земли жемчужная струя воды — рассеяны прямо среди цветов.

Дом очень велик. Резные тонкие двери открыты и, так как окон нет, то кажется, что все здание доступно глазам любого гостя. Это неверно. Я знаю, что многие комнаты скрыты за каменными стенами, и потайные двери известны лишь хозяину и немногим слугам. Кроме этого, центральное здание соединяется перекидным крытым мостиком с другим — гаремом. Это несколько меньший, но еще более изящный дом в стиле эпохи Тимуридов[18]. Там есть внутренний зимний сад.

Кстати, о моем хозяине — Бужнурском хане Мухаммуль Мульке[19]. Он очень тучен. Красное лицо, рыжая борода, манера носить парчовые халаты, чалму и необычайные золотые туфли с загнутыми кверху носами делают его похожим на героя из старинных персидских сказок. Он очень начитан и знает Джами, Саади, Гафиза, Хайяму[20] наизусть. Любезность, манера ходить, мечтательно нюхая цветок, ласковость жестов сочетаются с жадностью и, как мне кажется, с коварством.

Когда я передал ему письма и рассказал, в чем дело, он слушал меня так, как будто бы мы говорили о стихах. Когда я умолк, он взял меня под руку и повел гулять в сад. Я вернулся к делам, ради которых сюда приехал — он стал меня водить по дому. Я чувствовал себя усталым и попавшим впросак — он велел вывести своих лошадей и, блестяще округляя фразы и поэтические сравнения, начал их расхваливать. Тогда я попросил его зайти в мою комнату и собственноручно передал четыре мешка с золотом. Мухаммуль Мульк хлопнул в ладоши и велел своим слугам отнести их в кладовую, как будто это были тюки со старым бельем.

После этого он поклонился и сказал:

— Надеюсь, что вы погостите некоторое время в моем скромном жилище. Что может предложить вам бедный перс: цветы, немного пищи и вина, музыку и танцы, — улыбнулся и вышел.

На столе лежала книга Саади, раскрытая на следующем стихе:

Вечером меня пригласили на дурбар[21], устроенный в мою честь.

В саду на большой каменной и круглой площадке сидели 12 человек — старейшин племен.

Тучные, с обветренными лицами, роняя на выкрашенные хной огненно-красные бороды горячий жир плова, они дышали здоровьем, казалось, распространяя вокруг себя аромат горных ветров и лошадиного пота. Они были почти неподвижны, поджав под себя ноги, погружая пальцы в плов и нарушая громким чавканьем тишину ночи.

Среди них в золотом шитом мундире и черной шапочке сидел Мухаммуль Мульк.

Тара[22] дрожала, роняя звуки, и падали слова «Рубаяда»[23], как капли крови —