Больше ста верблюдов, медленно и важно раскачиваясь, несли через пустыню курдюки с водой и ящики с надписью: «Армстронг Виккерс» — оружие и патроны.

На шестой день пути признак человека определился звуком отдаленной артиллерийской канонады.

Пустыня переходила в широкую равнину, ограниченную с запада Вашхлем, а с северо-востока — горными цепями.

Вдали виднелось огромное городище. Город Ляхман, Лакман, Логман, — великий город дохристианской эры, — был столицей страны Хотель, расположенной по реке Вахшу. Некий человек по имени Ляхман, родом из Индии, почти одновременно с Зороастрой появился на Оксе, проповедуя вечность душ в бесконечном перевоплощении их из одного существа в другое. Слава его была велика, — об этом свидетельствует Коран (глава 31, стих 11–12). В честь его названа провинция в Афганистане, близ Кабула.

Итак, выбрав богатую долину между низовьями рек Вахта, Пянджи и Кизиль-Су, пророк основал здесь сильное государство, построив ряд замечательных крепостей. Оно вело сношения с Китаем и Тибетом и вместе с Балхом и Бактрией было уничтожено нашествием саков, сарматов и рушанов.

Грандиозное пространство вокруг было усеяно развалинами крепостей подобно тому, как кости и трупы усеивают поле битвы. Здесь победителями были время, ветер и войны, побежденными — великие крепости Таш-Тепе, Кефир-Кала, Лехман, Хая-Кала, Утен-Када и Хая-Тюбэ.

Повсюду виднелись густо заросшие рвы, кирпичная оголенная кладка стен, громадные четырехугольные поверженные колонны и возвышающиеся, когда-то грозные, а теперь лишенные своих верхушек башни с бойницами.

Стоило ударить заступом о землю, чтобы наткнуться на черепки посуды, кусок меди, железа, плиты с арабской надписью…

Кругом лежала великая мертвая страна, погребенная под развалинами и засыпанная песком уже несколько столетий.

Луна светила мертвым ровным сиянием, освещая развалины, казавшиеся недавними, и отражаясь на поверхности Джеликульского озера.

Вдали прозвучал гул орудийного выстрела и, сливаясь с эхом, разорвался снаряд.

Казалось, что великая битва, начавшаяся тысячу лет тому назад между македонянами и саками, продолжалась на покрытой развалинами крепостей земле.

На горизонте показались темные пятна, превратившиеся в быстро скачущих всадников.

Караван-баши[76] на своем белом коне поравнялся с моим верблюдом. Это был человек из племени дюрани — афганец в белом шерстяном плаще и зеленой чалме, — он дважды совершил хадж[77].

— Саиб, это скачут гонцы великого сердара Энвера.

Я оглянулся на караван, — один за другим тянулась верблюжья цепь. Следом за мной ехал всадник в пробковом шлеме, в бриджах, крагах и белом френче. Из-под шлема торчал отливавший синевой пучок волос, — это была Дизана.

Всадники — полуэскадрон — шагах в пятидесяти выстроились в одну линию и вперед выехал командир. Я никогда в жизни не видел подобного войска. Командир сидел на коне, одетый в пестрый полосатый халат. На плечах его были широкие золотые погоны: одна полковничья, другая — генеральская. На голове его была надета кирасирская каска с белым султаном.

Он сделал на коне прыжок вперед, и немедленно один из сопровождавших его кавалеристов вручил ему маленький барабан. Командир засунул поводья под седло, взял барабан в руки и, ударив несколько раз, прокричал команду на смешанном русско-персидском диалекте. Кавалеристы, одетые в самые разнообразные халаты, опоясанные саблями и увешанные старыми пистолетами и ружьями, обнажили клинки и салютовали очень неудачно.

Снова зазвучал барабан, и маленькое войско дружно закричало «зиндабар».

Несмотря на усталость, я смеялся самым искренним образом.

Командир плавным жестом отдал барабан — знак власти, слез, поддерживаемый под руки, с коня, подошел ко мне и, сделав «селям», произнес краткую приветственную речь.

Под уздцы вели чудесного боевого белого коня. Он весь снял серебряными бляхами и цепями, покрывавшими уздечку и нахвостник. На лбу на цепочке болтался кроваво-красный рубин.

Я пересел со своей спутницей на лошадей и, сопровождаемый командиром, помчался впереди отряда.

Мой полковник-генерал ехал, потрясая султаном, и из- под каски его во все стороны торчали косичками спутавшиеся, пепельного цвета волосы.

У ворот разрушенной крепости мы остановились. Двое часовых в истрепанной английской форме и белых чалмах неумело взяли на караул. Они были из мобилизованных крестьян, и на их лицах отражались страх и следы солдатской муштры.

Во дворе, очень обширном, с бассейном посередине, были разбиты несколько палаток. Их истрепанные полотнища, во многих местах заплатанные и завешенные у входа коврами, свидетельствовали о том, что резиденция Энвер- паши не отличается богатством.

Энвер встретил нас у входа в свою палатку. Над ней развевалось зеленое знамя. Внутри стоял большой деревянный складной стол, покрытый картами, несколько полотняных стульев и походная кровать.

Кроме него, в палатке находился его начальник штаба, адъютант и двое вестовых, — все турки.

Энвер-паша начал с извинений за невозможность предоставить нам удобные условия для жилья. Ему постоянно приходится передвигаться, и поэтому, естественно, нельзя даже и думать о какой-нибудь постоянной резиденции.

Я мельком взглянул на карту и увидел, что передвигался он довольно быстро, теряя каждый день значительные части своей территории. Как бы угадывая мои мысли, Энвер заговорил о недостаче оружия, об измене беков, об умелой пропаганде большевиков, благодаря чему часть повстанцев переходит на сторону народного бухарского правительства.

Я заметил довольно саркастически, что нежелание населения драться против бухарского правительства объясняется, по-видимому, сочувствием к нему населения, и в этих условиях едва ли возможно надеяться на победу.

— Как? — воскликнул Энвер, — и это говорите вы, представитель английского правительства, вместо того, чтобы всячески поддерживать меня в борьбе с большевиками!

— Я высказываю только свои предположения, мой друг. Вы понимаете, что я только что приехал и еще не мог ознакомиться с положением. Впрочем, бесполезно раздавать драгоценное в других условиях оружие, если мобилизованное вами население не собирается им пользоваться. Наоборот, переходя на сторону революционного правительства Бухары, оно будет передавать ему и наше оружие, еще более укрепляя его этим.

И я закончил, чтобы больше не распространяться:

— А теперь разрешите мне отдохнуть.

Мне отвели такую же ветхую палатку, какие были и у других сотрудников штаба Энвера. Складная мебель, калильные лампы, ковры и целый ряд других вещей, включая запасы консервов и напитков, дали возможность Дизане сделать из нее уютное по военным условиям жилище.

Она хлопотала, приводя все в порядок, разворачивая кучу тюков и ящиков и напевая.

Она была довольна: от Бактрианы нас отделяла пустыня.

Заснул я не очень спокойно. Кто-то сказал, что красные аэропланы почти ежедневно совершают ночные полеты над этой разрушенной крепостью. Поэтому после определенного часа запрещалось зажигать свет, за исключением небольших ночников, вроде лампадок.

Кроме турецких офицеров, составляющих штаб Энвера, при нем находятся на положении гостей-союзников локайский хан, Муэтдин-бек — глава бухарских басмачей, ориентирующийся на бывшего эмира, и представитель эмира бухарского — бывший верхний кушбеги имам Назар-бек.

Локайский хан, горное и дикое племя которого находится в тылу у Энвера, держится независимо, на положении наблюдателя. Пока что за свой нейтралитет он получает от Энвера богатые подарки, весьма ощутительно отзывающиеся на тощей казне вождя младотурок.