Естественно, хронометра на руке не было, помещение не имело окон, а биологические часы были сбиты той самой химией. Так что определить, какой в данный момент час, было категорически невозможно. Идиллию безвременья нарушал лишь зудящий плафон под потолком, давящий на мозг своим неприятным постоянным звуком. «Ну что же, осталось только подождать, и начнется карусель «веселья», – с угрюмой ухмылкой сказал в пустоту Лем. Его голос был хриплым и тихим от долгого молчания, так что он прокашлялся. На это, однако, незримые надзиратели никак не отреагировали. Молодой человек тяжело поднялся с кровати, постоял, держась за небольшой деревянный столик, восстанавливая равновесие, и шагнул к стулу. Ноги его мелко затряслись, на лбу тут же выступил холодный пот, и он с размаху опустился вниз. Тяжело дыша, Лем откинулся назад, прислонившись к деревянной спинке, и принялся ждать.

Утлый кораблик жестоко бросало по волнам. Он то набирал стремительное ускорение, то замирал посреди бушующей стихии. Как он очутился посреди моря, Лему вспоминать было некогда. Главное – это переплыть море, выдержать сумасшедшую качку. Волны высотой с девятиэтажный дом восставали над сжавшимся пятаком пространства и с клокочущей яростью обрушивались вниз. Тяжелые тучи уже не выделялись на фоне неба. Они сами стали им, превратившись в небесную твердь. Молнии разрывали густую тьму. Оглушительный гром рвал ушные перепонки на части. Ветер беспорядочно метался среди стен воды. Ладно, хоть мотор корабля пока работал на полных оборотах. Его жужжание навязчиво продиралось через какофонию шторма, оттесняя вой ветра и практически поглощая раскаты грома. Вот он становится громче, громче, жужжит прямо над самым ухом, вгрызается в слух и вырывает, наконец, из мучительного забытья.

Лем очнулся сидящим все на том же стуле. Сильно кружилась голова, а лампа на потолке стала словно громче и, несомненно, назойливей. Она-то его и разбудила. После короткого сна, хотя, возможно, он длился не так уж и мало, легче не стало. Желудок крутило в приступах голода, руки с ногами мелко подрагивали. «Возможно, это от наркотика», – пронеслось в голове Лема.

От долгого сидения в неудобной позе тело затекло. Кровать. Нужно только до нее добраться.

Слегка выгнувшись, Лем позволил себе сползти на ковер. Ноги било уже крупной дрожью, так что идти можно было не пробовать. Помогая себе руками, Лем дополз до маленького деревянного столика. Обхватив его, он рывком приподнялся и повалился на постель, опрокинув свою шаткую опору на землю. Глухо ударившись о поверхность ковра, столик остался лежать, грохота не последовало. Никаких лишних звуков. Лампа невыносимо жужжала, постепенно становясь все громче. Человек на кровати вновь провалился в сон.

Звук в комнате прибавил децибел и интенсивности. Воспаленные веки Лема открылись, и он вновь пришел в чувство. Его взгляд бессмысленно плыл по стенам, соскальзывал на немногочисленную мебель, вновь перемещался выше и переходил дальше на новый круг. Губы слабо шевелились, силясь выразить то, что пульсирующее сознание пыталось сформулировать. Пот блестящей пленкой покрыл все тело. Реальность то теряла свои границы, увлекая в мир галлюцинаций, то вновь проявлялась, обращая внимание на детали окружения.

«Кажется, мой плащ висел справа от входа. Или нет. Ни за что не вспомню, – отстраненно подумал Лем, – не важно». И его взор вновь продолжил бесконечное путешествие по стенам, полу и потолку. «Решительно ничего не изменилось, тот же стул у двери. Хотя он вроде стоял с другой стороны, да без разницы. Лежащий письменный столик с абсолютно бесполезным… Так, просто стол. Пустой, – Лем привстал и посмотрел на пол, – пустой», – задумчиво протянул он почти шепотом. Сказал и словно бы прислушался к внутренним ощущениям. Почему-то было чувство, будто стал этот треклятый столик каким-то другим. «Перекатился он, что ли?», – смутное беспокойство начало волновать душу, будто он забыл нечто важное. Но что? Лем начал перебирать в памяти все, что ему удалось запомнить с момента первого пробуждения.

«Все так, ничего не поменялось, да и как тут что-то может… Точно! Граммофон, – внезапная догадка вернула некоторую трезвость мышлению, – огромный и бесполезный агрегат без пластинки. Его нет».

Перевернувшись на бок, Лем стал подробнее изучать комнату, но уже по-новому. После нескольких минут он вспомнил, что вешалка была именно справа, а стул слева от двери. Больше вокруг ничего не поменялось. Истощенный голодом и усталостью, он откинулся на подушки, чтобы хорошенько обдумать произошедшее. «Может, это обычный бред, и я схожу с ума. И никак я на это повлиять не смогу, – с полным безразличием подумал Лем, – еще немного, и я окончательно потеряю ощущение реальности происходящего. Наверное, стоит немного восстановить силы и поспать, может, станет лучше», – с этой мыслью он перевернулся на бок и закрыл глаза.

Что может лучше всего разбудить находящегося на грани голодного безумия человека? Только запах чего-то съедобного. Молекулы, растворенные в воздухе, одна за одной достигают самого чувствительного органа человеческого организма – носа. Слизистая оболочка жадно впитывает новоприбывшие молекулы и короткими нервными импульсами бьет в набат мозгу. Появилась перспектива насыщения. А наше серое вещество, идеальный компьютер, быстро интересуется, нужна ли входящая информация. Пустой желудок истерично вопит, что да, определенно необходима. И тогда Большой Брат начинает всеобщий подъем, пробуждение ото сна с одной лишь целью – поглотить съедобную органику неподалеку. Такая вот стремительная, простая, но донельзя эффективная биохимия течет в нас с самого рождения. Лем разлепил опухшие веки и тут же закрыл их обратно от яркого света. После сна всегда трудно прийти в себя. Особенно, когда теряешь ощущение времени, которое провел в состоянии покоя. В который раз молодой подпольщик прислушался к своим ощущениям. Как ни странно, немощь и тянущая боль теперь не наливали тело холодным свинцом. Перевернуться с одного бока на другой у него получилось практически легко и непринужденно. По крайней мере, в глазах больше не вспыхивали черные круги, и сознание не уплывало куда-то далеко в срочном порядке. Он дотронулся рукой до лица. Даже веки стали не такими раздутыми, да и вообще общая опухоль на лице словно сдулась. «Мои дела явно идут в гору, – почти весело подумал Лем и открыл глаза, – хотя, может быть, я и поторопился». На первый взгляд все было в порядке вещей. Обычная комната с мебелью и дымящейся глубокой красной тарелкой на журнальном столике. Все было бы просто замечательно, если бы Лем очнулся сейчас сразу после ареста. Всегда есть одно «но». И сейчас оно заключалось в том, что голодный юноша проснулся в месте, в котором все располагалось зеркально относительно того, что отпечаталось в его памяти. Хотя что из того бреда бесконечного цикла пробуждений и уходов в забытье можно назвать реальностью, а что шутками перегруженного сознания? Нет ответа. Можно только гадать, строить предположения и пытаться не лишиться рассудка. Только вот как себя не убеждал Лем в том, что ему привиделись изменения вокруг, отделаться от свербящего беспокойства он не мог.

«Если я все правильно помню, то все должно быть наоборот. Не мог же кто-то настолько тихо все провернуть, что я не проснулся. Если тарелку поставить тихо можно, то передвинуть мебель вместе с моей кроватью решительно невозможно». Успокоив себя этим, он сел, потер лоб шершавой ладонью и оглядел все помещение. Буквально на секунду взгляд Лема зацепился за что-то, но он тут же отогнал дурные мысли. В конце концов, списать на игры разума можно ровно столько, сколько мы сами захотим. Голод, наконец, дал о себе знать, и подпольщик дотянулся до тарелки с теплым содержимым. Помимо нее на журнальном столике стоял громоздкий граммофон без единой пластинки.