Хозяин вытаращился на него с таким изумлением, будто вопросы о драконе были отнюдь не такими странными, как вопросы о захоронении.

  Синеглазый человек нахмурился, выдавая свое раздражение.

  - Н-нет, господин.

  - Отлично, - язвительно отозвался гость. - Я не смел и надеяться, что вы сегодня научитесь разговаривать.

  Дубовая створка хлопнула, прозвучали и смолкли размашистые шаги. Староста облегченно присел, а его сын выругался и зажег храмовую свечу, втридорога купленную в Ноте .

  - Да сохранят Боги наши пути, да будут они к нам милостивы, и да продолжит Великий Молот греметь в подземных чертогах Альдамаса, - наскоро помолился он.

  ...Синеглазому человеку было, по сути, без разницы, кто укажет ему дорогу к песочному звероящеру, но чтобы настолько не уметь соображать? Безусловно, ему попадалось немало обделенных разумом людей, но жители пограничной деревушки Саберны с неимоверным успехом превзошли всех. Либо их так сильно вывела из себя внешность незваного гостя - глубокие шрамы на лице, серебряные серьги в левом ухе, от мочки до верхнего уголка хряща, связка черепов на поясе, - либо они умели обсуждать только наличие или отсутствие самогона. А более высокие темы были для них так же недостижимы, как звезды в ночном небе - виднеются, но рукой не достать.

  Драконий лес, названия которого синеглазый человек не знал, пока староста не указал куда-то за стену своего дома, черным исполином возвышался над землями Саберны. Старые, потрепанные, но мощные деревья, непобедимые, как и армия народа хайли, вскользь упомянутая Шэтуалем - мужчина не отслеживал детали беседы, потому что искал кота, - сотрясались при каждом новом ударе грома. Ливень тарабанил по веткам, голым или не очень - большая часть листьев уже осыпалась, меньшая все еще болталась наверху, с опаской поглядывая вниз - а стоит ли вообще падать? Как ни посмотри, а лес выглядел вполне живым существом, со своей душой и своим образом мышления.

  И, будто насмешка над его красотой, у западных границ деревни торчали кресты кладбища.

  Что за религия руководит местными разумными расами, синеглазый человек пока не разобрался - ему и во Вратах Верности это было не интересно. Если бы не отец и не запредельная самооценка матери, он бы никогда не выучил, кто из тринадцати тамошних Богов чем заведует. Зацепить сердце юноши удалось разве что Аларне, Богине - дочери Смерти, но и это произошло за счет его тяги к некромантии. А та же Листвит, наперебой восхваляемая всеми, играла для мужчины второстепенную роль где-то на заднем плане - вроде бы есть, но кто в ней нуждается, если зрители наблюдают лишь за основным действием?

  На могилах яркими пятнами лежали поздние осенние цветы - львиный зев, огненно-рыжий гелениум, красные маргаритки. У некоторых надгробий нежными белыми и фиолетовыми цветами рос колхикум, и эти надгробия синеглазый человек обошел. Ясное дело, что мертвецы вернутся к утру - или раньше, в зависимости от расстояния, - но убивать последние краски на умирающей земле ему совсем не хотелось.

  Года четыре назад мужчина присел бы на корточки и нарисовал пятиконечную звезду, укрепленную символами петли и восходящего солнца. Года четыре назад он готовился бы к ритуалу придирчиво, тщательно и аккуратно.

  Теперь ему было достаточно сомкнуть веки, обнаруживая схему потоков энергии - довольно корявую в этом мире, - и приказать:

  - Именем священного меча - встаньте, мои бессмертные воины, поклонитесь и признайте меня, а затем...

  Придворная швея предоставила костюм вурдалака ближе к вечеру, когда багровые лучи заката догорали над горизонтом, обливая лес кровью. Эсу еще подумалось, что это не к добру, но, занятый праздничными планами, он отмахнулся от своего замечания и продолжил вырезать корявую рожу в тыкве, похищенной у поварят.

  Рожа получилась, что надо - злобная, жестокая и голодная. Полюбовавшись ее чертами, светловолосый парень отложил вилку - искать нож ему было лень, да и некогда - поварята страшно возмущались, - и проверил, подходит ли тыква по размерам его буйной голове.

  Тыква подходила.

  Эс ухмыльнулся и надежно спрятал свое творение, чтобы использовать его через пару часов, когда Хэллоуин захватит весь Драконий лес, и отправился к Уильяму.

  Коридоры замка были пусты и молчаливы, хотя еще пятнадцать минут назад по ним носились то стражники, то слуги, то поварята, мечтая отобрать у дракона свой ценный ингредиент и настучать ему по затылку. Крик стоял такой, будто они всерьез верили, что их затея не обречена на провал.

  У подножия Милы, королевской башни, Эс немного помедлил. Бережно сшитый, с любовью украшенный, костюм вурдалака все же мало соответствовал королю, а тем более - королю Уильяму, такому утонченному, словно от его внешнего вида зависела вся Тринна. Юноша наотрез отказывался носить то, что казалось ему дурацким, а праздничный наряд вписывался в это определение, как детские санки, слетевшие с горы - в какой-нибудь ледяной сугроб.

  Помявшись под лестницей, дракон обозвал себя трусом и начал подъем, переступая по две-три ступеньки сразу и насвистывая себе под нос песенку о Джеке, подслушанную у госпожи Эли. Бойкая девица работала кем-то вроде начальницы прислуги, и один ее силуэт в конце коридора - или хотя бы ее тень на стенах или на полу, - заставляла подчиненных трепетать и поскорее выполнять свои обязанности. Впрочем, благодаря королю Уильяму они и так были удивительно добросовестны - вероятно, чересчур любили внука господина Тельбарта, чтобы расстраивать его мелочами вроде пыли на подоконниках и грязных следов у центрального входа в замок.

  Приоткрытая дверь в комнаты Его Величества смутила Эса. Вдруг юноша снова занят послами, или документами, присланными из Хальвета, или докладами дозорных? Бравые солдаты народа хайли, сторожившие границы леса, не раз и не два упоминали, что у подножия Альдамаса рыщут следопыты Талайны, и что эти следопыты настойчиво лезут в чащу, рассчитывая раздобыть важную информацию для своей королевы. Прочитав, что однажды талайнийские крысы потерялись, а хайли милостиво провели их обратно к горному хребту, Эс так хохотал, что едва не лопнул.

  По счастью, из комнат Уильяма доносился не размеренный шорох пожелтевших страниц и не скрип орлиного пера по чистому пергаменту, а спокойный голос его оруженосца.