- Португальскую, блин, сосну!

  - Уйди мужик, не до тебя сейчас. Говорил я тебе, Сеня. Ёлки - дерьмо собачье. А ты - быстрые деньги, быстрые деньги. И где твои быстрые деньги?.. Даже опохмелиться не на что.

  Я протянул им тысячную купюру. Тот, которого назвали Сеней, попытался её схватить. Я отдернул:

  - Где. Третья. Ёлка?

  - Продали, где. Бабе какой-то.

  - Ничего так тёлочка была, грудастая, - добавил его товарищ, - и не такое жлобьё, как ты. Без базара дала нам пятихатку.

  - Мужик, ты не томи. Даёшь денег - так дай. Я тебе покажу, куда она пошла. Идёт?

  Вообще, ходить с этими помятыми, вонючими браконьерами через весь район мне не очень хотелось. Я показал на снег:

  - Нарисуй.

  Сеня схватил какую-то палку и начал черкать по снегу. Нельзя сказать, что в нём умер художник. Художник к нему даже близко не подходил. Но по его кривым линиям и нестройным объяснениям выходило, что женщина с третьей головой пошла к белой двенадцатиэтажке на отшибе. То есть, к пятому дому.

  Ну что ж, попытка не пытка. Я отволок вторую голову к себе в подъезд и спрятал там же, где и Эдика, за мусоропровод. И побежал к пятому дому.

  Он действительно стоял на отшибе - вокруг только гаражи. То есть, женщина не могла пойти куда-нибудь ещё. И шанс, что обзвонив все квартиры, я найду третью голову, был.

  Я начал с самого верха, с восемьдесят четвёртой квартиры. Открыл заспанный дед с седой щетиной.

  - Простите, а вы не покупали ёлку около остановки?

  Дед без разговоров захлопнул передо мной дверь. Сомневаюсь, что у него может быть "ничего так тёлочка". Я пошёл дальше. Открыла измученная женщина с орущим младенцем на руках. Она смотрела на меня, как на врага. Я пробормотал:

  - Извините, ошибся адресом, - и поспешно ретировался.

  Так я и шёл от двери к двери, как какой-то сектант. Свидетель трехголового змея. "Здравствуйте, вы хотите поговорить о болотно-зелёной ёлке?".

  Короче говоря, третью голову я не нашёл. Сколько я не плёл жителям, что смертельно больная жена (прости, Люсенька) только о такой ёлке мечтала, что это её (не дай Бог) последний Новый Год. Безрезультатно. Ёлки нигде не было.

  Но это было не так уж плохо - по крайней мере, для меня. Это я понял, пока дотащил две остальные до Лосиного Острова. Ёлки, то есть головы, были тяжелые, тащить их было неудобно, они за всё цеплялись и путались под ногами.

  Третьей головы я бы просто не выдержал.

  ***

  Уже в лесу я обмотал ёлки бечёвкой и закинул за спину. Теперь главное - не нарваться на лесников, вряд ли они поверят, что я пошёл в лес со своими деревьями.

  Впрочем, едва я свернул с освещённой дороги, людей не стало вовсе, не говоря уже о лесниках. Ну, правда, что им, делать больше нечего вечером тридцать первого декабря? Сидят, поди, за столом. Колбасу жуют, водку по стаканам разливают. Один я как дурак по сугробам шастаю.

  - Альфред, дорогой мой, как я рад тебя видеть! - раздалось вдруг у меня за спиной. От неожиданности я сел в снег.

  - Не могу разделить твоей радости, Эдуард. Те часы, что я провёл без твой бесконечной трескотни, были лучшими часами моей жизни. И пусть они были бы последними.

  - Альфред, разве можно так говорить со своей родной головой? Чтобы сказала мамуля, если б услышала?

  - Она бы сказала: "Заткнись, Эдик".

  - Ой-ой-ой, вовсе она не так бы сказала.

  - А ещё добавила бы: "Зигмунд, укуси его, чтоб он заткнулся". А кстати, где старина Зигги?

  - Да, а где Зигги? Александр, где наша третья голова?

  Я с трудом вылез из рыхлого снега.