Ой, да что же делается такое! Не пропадать же из-за дурости моей двум славным богатырям, придется уж как-то мне приладиться и ко всем, такова, видать, моя бабья доля.
А Игнат стоит вроде на вид суров, а карие глаза смеются:
— Выбирай, милая, кому в эту ночь будешь постельку греть.
Я, может, и не большого ума баба, но кое-чего смекаю. Хочешь дружине нравиться, угоди сперва наперва воеводе.
— Так уж, дозвольте вас порадовать, Игнат Силыч, уж очень вы мне приятственны с самого первого дня.
— Добро!
Сразу видать, что ответ мой Старшому понравился. И чуть не под руку повел он меня в свои покои. Весть об очередности на мои телеса быстро терем облетела. Пока Степан с братом виновато поправляли порты, да чесали рыжие свои космы, прочие ребята вышли на крыльцо и теперь уж смотрели на меня с дюжим интересом. Я же шла за Игнатом тише воды ниже травы, как только ноженьки не заплетались.
Вот остались мы вдвоем в высокой комнатушке и напала на меня боязнь и стыд, давай я реветь, а Игнат меня на постелю усадил и сам снял с меня красные сапожки, свой же подарочек.
— Ну, будет, будет слезы то лить, было бы от чего. Как и обещано тебе, никто слова худого не скажет, никто не обидит, а что побалуешься с нами, так невелика печаль, а может, и сама тем довольна будешь.
— Ой, не хорошо так, Игнатушка, всех-то сразу любить, я же не какая-то шваль подзаборная, я – честная баба была допрежь. А вот плотью слаба оказалась, ох, пропаду ни за что!
Игнат призадумался на малое время, а потом об коленки мои дрожащие ласково потерся небритой щекой.
— Дак разве велик грех в плотской любви, ежели все по согласию и обоим в радость. Я ведь по совести тебе скажу, Любавушка, такой красавицы я никогда, кажись, ранее в руках-то не держал. А моя доля служивая, чай не мед, женой не обзаведешься, все разъезды да поля брани, сегодня строй держу, завтра в сырую землю лягу. Пожалей меня, да приголубь, тебе это зачтется, небось.
Уж так-то Игнат пожалобился мне на свою тоску по молодому ядреному телу, по девичьей красе и нежностям, что я его враз пожалела и к себе привлекла. А он горячо зашептал мне на ухо:
— Раззадорила ты меня, милая, гляди, я каков уж стал…
Покосилась я на его внушительное «бревно» между ног, ишь, вздыбился как, чисто жеребец, как бы мне под таким сдюжить. Даже страх меня вдруг прошиб, но Игнат видно опаску мою распознал и начал вопрошать примирительно:
— Чего ты Любавушка более всего любишь в утехах плотских?
— Целоваться люблю страсть, - созналась я честно, пряча пылающее личико на широкой груди мужчины.
— Это завсегда можно, - промурлыкал Игнат, словно кот перед рыбкой.
Улеглися мы тогда рядышком и как начал меня молодец целовать-миловать, ажно пятки у меня загорелись. А после полетела одежа на дубовый пол и тела наши переплелися тесно. Одна ножка у меня на постели прямо лежала, а вторую Игнат закинул себе на плечо, сразу взойдя в меня глубоко и твердо.
— Ох, ох, батюшки, ты уж больно велик, Игнатушка, не спеши так то, примериться дай, ой, ой-еченьки мои, каково же сладко…
Сильно и размашисто меня Игнат пользовал, пыхтел при каждом взмахе, аки медведь, тоже стонал да охал. Я мельком в лицо его глянуло, подумалось невзначай, как же грозен он в сражении бывает – брови соболиные на переносье сошлись, верхняя губа приподнялась, зубы едва не скалит, ох, не доведись сила крестная иметь такого противника себе. А каков в любви, сказывают, таков богатырь и в боях. Недаром Игната назначили старшим, знамо дело, есть ведь за что.
Славно мы так провозились ноченьку, еще пару разочков меня мужик поимел, и уж так это мне дело поглянулось, что нельзя и словами описать. Все свои бабские нужды утолила, умаяла тело радостью и на душе полегчало. На другой день ласточкой летала по терему, работа не тяжкая кипела в руках, и сама я будто расцвела, захорошела от единой ночи такой любви.
Улыбался Вадим на меня глядючи, знал, что придет и его черед меня ласкать, зато Олег глядел пренебрежительно, будто ни в грош не ставил, а в жаркие очи Будимира я и глянуть боялась. Но вот вечер спустился на лес, надо выбирать нового Полюбовника, а я опять чуть не в слезы. Кинулась было к Игнату, мол, заступись, не желаю с каждым эдак валяться, славу дурную множить. Ответствовал строго:
— Ты сюда не девкой пришла, а женой, что от мужа убегла, а и здесь скромный чин не соблюла, хотя упреждал вести себя тихо. А мы все промеж себя равны и ради тебя ссориться нам не в прок, нам еще плечо к плечу биться может выпасть оказия, а ежели кто на кого затаит обиду? Не-ет, милая, мы здесь все как один и тебя честно поделим. Сама к нам явилась, сама дозволила себя полюбить, так уж не обессудь.
Был в словах Игната великий резон и пришлось мне смириться, без особых правда, трудов. И порешила я долго от печали не бегать, а сразу Олега избрать, все едино не миную ледяных его очей и холеных рук. Лучше уж сразу узнать, чего ожидать от сурового витязя.
Но уж как он красив и статен. Сказывал Степан, что Олег был нелюбимый сын какого-то славного Князя, с отцом рассорился и покинул богатые хоромы, прибился к нашей дружине и под начало Игната стал. Однако спесь свою княжескую не раз пытался выказывать, только остужали быстро, где словом метким, а где и тяжелым кулаком. И в этот раз перед тем, как мне в покои Олега отправиться, пригрозил ему Игнат взглядом и покачал головой:
— Утром самолично проверю, чтобы на лапушке нашей ни одного темного пятнышка не нашлось, полонянок плетью лупцуй, а своих красавиц не трогай.
Олег не ответил ничего, мимо меня посмотрел и за плечо ухватив больно, толкнул в растворенные двери.
— Разболакайся и к постели нагнись, долго с тобой возиться не пристало мне, выебу знатно, да и выставлю вон. Спать я привык один.
— Как пожелаешь, князюшко! Воля твоя…
Раздевалась я медленно, уж чего там спешить, сама по фигуре Олега глазами шарила, хорош молодец… Волосы русые в кольца завились, глаза сини небесной, ресницам любая девка позавидовать может, а лицо чистое, безусое… Эх, уж как бы я тебя ласкала-миловала со всей душой, да ежели бы мне только позволил. И решилась я на свою волю положиться, авось да выедет кривая, авось повезет:
— Устал поди, Олег Радимич, умаялся за день, все на коне, да в разъезде. Дозволь тебя самой сперва-наперво потешить, телу отдыха дать, всего бы исцеловала – приголубила, каждый суставчик размяла. Уж больно по сердцу ты мне, как увижу твой строгий взор, сердцем таю, никогда мне не доводилось касаться княжеской руки, а теперь выпала великая честь тебе служить, так я готова стараться.
Видно, речи мои Олегу показались заманчивы, а может, развлечься решил и впрямь, чего самому пыхтеть да лить пот, если баба сама угодить готова. На том и порешили. Ох, и отвела я душеньку, никого кажись так не миловала допрежь, каких только слов ласковых не придумывала, и соколиком ясноглазым называла и красавцем писаным и всякие такие срамные словечки, что любому мужику гордость потешат.
Олег лежал на постели, очи в неге прикрыв, улыбался теперь снисходительно, даже погладил меня по русой головушке, одобряя. А я разошлась не на шутку, гладила его тело белое, крепкое, разминала руками напряженную плоть груди и упругого живота, словно в телесной броне, а потом опустилась ниже… И «братец» его меньшой ни в чем прелести не уступал, так же был пригож и опрятен. Как тут не облизать, не попробовать, если на вид сладок, как сусальный леденец.
Сама слюной изошлась и меж ляжек едва не текла от вожделенья. Сжалился, наконец, Олег над моей хотью, с постельки привстал, да ловко этак насадил на свою елду. Я от услады телесной едва что не в голос взвыла, до самого пупка меня поимел Синеглазый. Сама стала на его уде вертеться задом, как мне вздумается, тут и Олег распалился, стал меня за титьки хватать, да искать губы своим жадным ртом.
Позабавились всласть, оба упрели, но лежали после собой довольные, даже в обнимку. Выправаживать меня из спальни своей передумал Олег. Так и ночевала на его сильной руке, в горячих мужских объятиях. А на рассвете еще разок он меня взял, видно в самой любимой позе, на коленках, стоя позади, а мне и то ладно, я запридыхивала едва только в мокрую щелку мою попал, уж так рьяно меня отделал, хоть нараскоряку ходи полдня.
