Тень грызла его. Теперь она была рядом постоянно, и она все время смеялась, издевалась, разъедая мысли в его голове. И ладно, если бы она просто говорила с ним – ему нравилось говорить с Тенью, – но все ее разговоры сводились к Грейнджер, и это было невыносимо.

Ты скучаешь по ней.

Зачем ты отдал Поттеру тот свитер, он, наверное, пах грязнокровкой.

Малфой, ты жалеешь?

Не нужно было трогать ее.

Ладно, не кори себя, зато ты попробовал ее.

… и ты попробовал бы снова, правда?

Он больше не отвечал ей, просто слушал, даже рот ей не затыкал. Какой смысл? Он знал, какой ответ получил бы: «Я – это ты». Ему и без того было противно и мерзко, ведь даже спустя несколько недель казалось, что он весь в грязи, а еще ему снилось, что Грейнджер не сопротивляется… Что она обхватывает ногами его бедра и подается навстречу, крепко сжимая внутри его член… Стонет так похабно и по-блядски, что Драко готов кончать в нее раз за разом…

Ох, черт, да. Да, он попробовал бы снова. Попробовал бы Грейнджер снова.

Гермиона поправила сумку на плече и всмотрелась в толпу: Гарри должен был догнать ее на выходе из замка, чтобы они вместе смогли пойти в Хогсмид. Из замка выходили дети младших курсов в сопровождении преподавателей, старшекурсники небольшими кучками высыпали в заснеженный дворик, все еще теплое солнце упорно боролось за право светить, но мелкие тучки собирались вокруг него, каждые две минуты погружая все в пасмурную хмурость. Было свежо и тепло, и Гермиона подумала, что, возможно, она зря надела такую теплую куртку, хотя, если мероприятие продлится до темноты, она точно не замерзнет.

– Гермиона! – Гарри помахал ей и стал пробираться вперед сквозь толпу. На нем не было шапки, как и на ней, мелкие снежинки путались в его растрепанных волосах, а очки слегка запотели.

Гермиона помахала в ответ и потуже затянула на шее гриффиндорский шарф.

– Прости, – запыхавшись, сказал он и остановился рядом с ней. – Нужно было зайти к Дамблдору.

– Он не против, чтобы ты отдохнул сегодня?

– Он сказал, что превратит меня в блевательный батончик, если я снова останусь в школе. – Гермиона хихикнула. Гарри, наконец, отдышался и чуть нахмурил брови: – Ты в порядке?

Гермиона с осуждением посмотрела на него:

– Ты задаешь мне этот вопрос каждый день на протяжении месяца, может, хватит уже? Я в порядке, почему я не должна быть в порядке?

Гарри прищурился:

– Даже несмотря на это? – он кивнул в сторону Рональда, который прижимал Лаванду Браун к стене и что-то шептал ей на ухо.

– Даже несмотря на это, – мимо них прошли, держась за руку, Джинни и Дин, и у Поттера покраснели кончики ушей. Может быть, от холода – Гермиона не была уверена. – А ты? В порядке?

– Давай ты замолчишь?

– Око за око!

Они рассмеялись и медленно побрели по дорожке в сторону деревни. Их обгоняли более шустрые студенты, которым не терпелось попасть в «Сладкое королевство» или в «Три метлы». Гермиона взяла Гарри под руку и глубоко вздохнула.

Она не могла точно сказать, когда перестала чувствовать что-либо к Рону. Он помирился с Лавандой (снова!), и она вдруг обнаружила, что ее не злит это, а наоборот, забавляет. Эти двое были очень странной парочкой, но, судя по тому, с какими мерзкими звуками они целовались – чувствовали себя комфортно в компании друг друга. Так почему это должно было ее злить?

У нее выдался насыщенный месяц, который она сама старалась по максимуму забить какими угодно делами – лишь бы перестать думать. Наверное, она вызубрила всю школьную программу за этот год, потому что, кажется, Снейп лишил ее баллов за всезнайство. А еще дела старостата – она освободила остальных старост практически ото всех занятий, в очередной раз решив, что сделать хорошо – это значит сделать самой.

Нет, она не собиралась выбрасывать случившееся из головы, но и жалеть себя тоже не собиралась.

В ту ночь она так и сидела в Астрономической башне до тех пор, пока не перестала чувствовать свои руки от холода. Ей казалось, что у нее замерзло все – не только руки, но еще и сердце там, внутри. Ей казалось, что оно не билось, а каждый глоток воздуха приносил боль – не физическую, нет, физическая вообще ее не беспокоила – эмоциональную.

Она чувствовала себя грязной.

Она чувствовала себя так, словно ее с ног до головы выкупали в дерьме, заплевали, унизили.

Но, что хуже – она чувствовала себя виноватой в этом.

Пока шла до башни Гриффиндора, спотыкаясь о запахнутую наглухо мантию, ругала себя. На ее ругательства картины возмущенно открывали рты – рыцари в доспехах цокали языками, а дамы прикрывались веерами, округлив глаза. А она шла и даже не старалась понизить голос, впервые опускаясь до поистине грязных слов. До тех самых, которые она заслужила.

«Дура, блять. Сука. Тупая, тупая! Идиотка!»

«Довыёбывалась? Какой дьявол тебя просил идти туда? До кого ты, тупая сука, пыталась достучаться? До кого?!»

«Так тебе и надо, дура, так тебе и надо!»

По щекам катились капли, и, кажется, между ног тоже что-то текло, и от этого было противнее в разы. Непонятно как добралась до башни, в душевой комнате скинула с себя все вещи до единой и подожгла. Терла себя мочалкой – грубо, до скрипа кожи, а когда увидела кровь на бедрах – закричала беззвучно, закусив кулак. Села на пол, подставив макушку под струю горячей воды. Обхватила колени и сидела так, кажется, целую вечность. Ее бил озноб, хотя вода была такой горячей, что странно, как еще кожа не покрылась пупырышками. Вода лужицей собралась под ней, и в ней она видела свое отражение – не Гермиону Грейнджер, отличницу, подругу и любящую дочь. Грязнокровку с разорванной промежностью и душой.

– Итак, раз ты в порядке, то почему ты не слушаешь меня?

В голосе Гарри послышалось осуждение вперемешку с легкой дружеской насмешкой. Гермиона прокашлялась:

– Я слушаю.

– И о чем я сейчас говорил?

– Ты спрашивал, приедут ли мои родители на праздник. Ответ: нет, Гарри. Они маглы, маглам вообще не так-то легко появиться на территории волшебников, не говоря уж о Хогсмиде, который они в принципе не способны увидеть.

– Как ты это делаешь?! – они вошли на территорию деревни, и теперь оба глазели по сторонам, потому что жители приготовились к празднику основательно – тут и там то и дело мерцали огоньки и гирлянды (словно Рождество наступило раньше), снеговики танцевали, застыв в воздухе, люди бегали туда-сюда, расставляя еду и напитки на возникающих из ниоткуда столах. Повсюду были свечи, играла веселая музыка, местные дети играли в снежки, летали на детских зачарованных метлах и громко смеялись.

– Делаю что? – Гермиона чуть не наступила на маленького снежного зверька, который был похож то ли на зайца, то ли на белку – она не могла разобрать. Снежное животное ойкнуло и попросило ее быть осторожнее, на что Гермиона извинилась, покраснев.

– Витаешь в своих мыслях и одновременно умудряешься слушать меня?

– Я всегда слушаю тебя, Гарри.

Он развернул ее к себе за плечи и остановился. Гарри не был высоким, как… как… Рон, к примеру. Они с Гермионой были почти одного роста, поэтому спрятать взгляд ей не удалось.

– Гермиона, пожалуйста, не лги мне, – попросил он.

Она хотела отшутиться, снова сказать что-то о том, как пагубно на него влияет чтение присланных Фредом и Джорджем магических комиксов, но вдруг не смогла. Будто ком застрял в горле, будто кто-то применил заклинание, запрещающее ей увиливать.

Она улыбнулась, чувствуя, как слеза ползет по щеке.

Гарри уставился на нее испуганно сквозь стекла очков.

– Что ты…?

– Не будь так жесток со мной, – прошептала она.

– Не хочешь, чтобы я спрашивал?

– А разве не видно?!

– Прости! – он стер слезинку с ее щеки большим пальцем и тоже улыбнулся. Потом уже сам подхватил ее под руку и повел в сторону «Трех метел», рядом с которыми сейчас столпилась основная масса местных жителей и учеников. – Так значит… Твоих не будет, у меня никого нет. Мы с тобой два одиночества сегодня?