Ну, надо идти. Я тихонько сбежал со ступенек и пошел к Якорной, стараясь держаться поближе к домам. Возле домов лежала тень, густая, как вакса.
Вдруг за дощатым забором залаяла собака.
Я вздрогнул, разбудит сторожа...
Собака лаяла на всю улицу.
- Чего ты? Дура! - Я побежал бегом.
Дома кончились. От реки пахнуло холодной сыростью. Двенадцать пушек стояли правильным полукругом. Черные жерла смотрели вверх. "Вот такие были они в настоящем деле", - подумал я.
Мне показалось, что за рекой раскинут неприятельский лагерь. Главнокомандующий послал меня открыть огонь. Враг может заметить меня каждую минуту.
Я обошел пушки. Запалы были в порядке. От запалов тянулись белые фитили. Они сплетались в один главный. Главный фитиль извивался по земле, как большой жирный червяк.
"Молодец Фил! Ничего не забыл. Теперь только зажечь привод".
Я нагнулся. Дорожка пороха шла к концу главного фитиля. Я вытащил коробок и, повернувшись спиной к ветру, зажег спичку.
Прикрыв огонек ладонью, я поднес спичку к приводу.
А вдруг сразу вспыхнет?! Я бросил спичку и отскочил в сторону. Огонек мелькнул в темноте и погас.
Под ногами у меня хрустнул прутик. Я поднял его, зажег и осторожно коснулся красным язычком пороховой дорожки. Голубой светлячок подпрыгнул и с легким треском побежал по песчинкам. Он добежал до фитиля, и фитиль загорелся.
Готово! Домой!
Я бросился бежать.
Только бы успеть! Только бы успеть! Что, если они начнут палить раньше, чем я нырну в постель?
Вот наконец и наша улица. Наше крыльцо.
Я перескочил через три ступеньки и толкнул дверь. Сердце колотилось так громко, что казалось - и тетушка Эбигэйль и дедушка непременно услышат.
Я пробрался к себе в комнату и юркнул под одеяло, не раздеваясь, в куртке и башмаках.
Уф, слава богу! Теперь пусть стреляют!.. Что же они не стреляют?! Вдруг ветер задул огонь? Вдруг фитиль оборвался? Все пропало!
Я сел на кровати.
Бум-м... - тяжело грохнуло на улице.
Задрожали оконные стекла. На умывальнике подпрыгнул таз.
Бум... Бах... Ба-ах...
Ура! Заговорила батарея Белли!
Внизу кто-то взвизгнул, хлопнула дверь. Зашлепали ночные туфли дедушки.
Я вскочил, скинул куртку и высунулся за дверь.
- Вы слышите, дедушка? Что это такое?
- Понять не могу, мой друг. Одевайся, выйдем на улицу, посмотрим.
Я опять надел куртку и спустился вниз.
...Трах... Барабах...
Тетушкина дверь распахнулась.
Белое привидение вылетело в столовую и бросилось к дедушке.
- О, Даниэль! Мы погибли! Город взорвался!
Тетушка была в ночной рубашке до пят. Из-под чепчика, как рожки, торчали две папильотки.
- Пустяки, Эбигэйль. Мы проживем еще сто лет. Все уже закончилось.
Бум... Бум... Бум... Тарарабах... - ответила батарея Белли.
Тетушка заметалась по комнате, ломая руки.
- Примите ваши пилюли, Эбигэйль, и ни о чем не беспокойтесь. Мы сейчас узнаем, в чем дело. Идем, Том.
Город нельзя было узнать. Десять минут тому назад все дома спали, словно проглотили сонный порошок.
А теперь...
Все ставни распахнулись. В окнах торчат ночные колпаки и чепцы. Хлопают двери. Мелькают фонари. По улицам мечутся полуодетые люди.
Какая-то старушка,с мышеловкой в одной руке и подушкой в другой, чуть не сшибла нас с ног.
- Это конец света! Это конец света! - кричала она.
Посередине мостовой стояла кучка мужчин. Дедушка подошел к ним.
- Я говорю вам - это английские... - горячился толстый лавочник.
- Причем тут Англия! - пожимал плечами доктор Таппертит. - На свете столько неизученных явлений природы. Землетрясение, подземные извержения.
Бух... Б-бах... Бум-м...
Отряд полицейских промаршировал по улице.
- Наконец-то, - сказал кто-то в толпе. - Последними в нашем городе просыпаются полицейские и пожарные.
Кто-то дернул меня за куртку. Я обернулся. За спиной у меня стоял Фил Адамс.
Он подмигнул мне одним глазом и шепнул:
- Здорово? А?
Полицейские подошли к пушкам, когда батарея Белли уже умолкла.
Над набережной стлался густой дым. Пахло порохом и гарью.
Я и Фил, спрятавшись за углом Якорной улицы, сами видели, как озадаченно потоптались полицейские на набережной и в том же порядке вернулись в город.
- Это палили старые пушки на Якорной, - разнеслось по Ривермуту.
- Я говорил, что это чья-нибудь злая шутка, - уверял доктор Таппертит.
- Вы, сэр, говорили совсем другое, - сердился лавочник.
- Плохая примета! Страшная примета! - качали головой старушки. Пушки сами стреляют - быть войне!
Только когда начало светать, ривермутские жители разошлись по домам, двери захлопнулись, ставни закрылись.
В постели я вспомнил старушонку с мышеловкой и доктора Таппертита в плаще и ночном колпаке. Я так расхохотался, что мне пришлось уткнуться носом в подушку, чтобы снова не перепугать тетушку.
Утром, еще до завтрака, я побежал смотреть на батарею Белли. По дороге я встретил Фил Адамса и Джека Гарриса.
- Вы куда?
- На набережную, понятно.
В начале Якорной улицы нас догнали Перец Виткомб и Фред Лангдон. В конце - Чарлз Марден и Генри Блэк.
Все Сороконожки, точно сговорившись, бежали к реке.
В каком виде была наша славная батарея!
Пушки разлетелись в разные стороны, будто их разбросал ураган. Две скатились по откосу и застряли в тине. Земля почернела от пороха и топорщилась комьями. Одна пушка дала широкую трещину вдоль всего дула. Другая - оторвалась от лафета. У третьей - отскочил кусок чугуна, по крайней мере, с человеческую голову.
Этот кусок угодил в дымовую трубу матроса Бена.
Когда мы пришли к Бену, он стоял на крыше и укреплял новую железную трубу, вместо разрушенной кирпичной.
- Хороши вы! - крикнул нам с крыши матрос Бен. - Взять под обстрел корабль дружественной державы! А я-то, старый дурак, собственными руками приготовил фитили этим пиратам.
- Не сердитесь, матрос Бен, - сказал я. - С железной трубой гораздо лучше. Больше похоже на корабль!
Ривермут так никогда и не узнал, почему палили старые пушки. Муниципалитет предложил награду тому, кто найдет виновников, но никто не явился за наградой.
Сороконожки народ честный.
