Я понял, что напряжение реально нарастает, когда в корреспонденции для Стэнли, которую я приносил каждый день, он нашел письмо с угрозой убийства. Оно было написано при помощи букв, вырезанных из газет.

– Никогда больше не прикасайся к этому письму, – сказал он, – и Кристиане ничего об этом не говори!

Мы с Андросом находили все более и более пугающие письма: угрозы, рисунки с бомбами и оскорбления, посылаемые Стэнли и его дочерям. Несколько раз нам приходилось вызывать полицию, чтобы они проверили, не начинены ли взрывчаткой и не опасны ли тикающие и вибрирующие посылки. С того самого дня я приносил письма только от известных отправителей. Остальные письма почта перенаправляла прямиком в Боремвудскую полицию. Стэнли также не понимал особенной «английской» природы проблемы. Фильм имел позитивный отклик везде, кроме Англии. Он действительно вызывал оживленные дискуссии и чуть более оживленные дебаты в прессе, но нигде он не вызывал столь враждебную реакцию, как в Лондоне и в других уголках страны.

В конце концов полиция попросила Стэнли вмешаться, и в 1974 году он принял решение снять «Заводной апельсин» с проката. Независимо от причин, по которым фильм наделал столько шума, его запрет сработал: угрозы перестали поступать, и постепенно жизнь вернулась в прежнее русло. Стэнли говорил мне, что думал о фильме как о лекарстве; именно это слово он использовал. И когда он понял, что лекарство не работает, он убрал его с рынка.

Секретарь, которая впервые встретила меня в Эбботс-Мид, ушла сразу после того, как завершились съемки «Заводного апельсина». В 1972 году, прежде чем приступить к съемкам нового фильма, Стэнли нанял нового личного секретаря, которую звали Маргарет Адамс. Когда я впервые встретил ее во флигеле, она говорила одновременно по двум телефонам и печатала с такой скоростью, что это звучало как пулеметная очередь. Ей было всего 28, но у Маргарет было много опыта. Она была отличным выбором. Несмотря на то что она была крохотной худенькой женщиной, она была полна энергии; было трудно представить, откуда в ней бралось столько сил. Она весь день проводила в штаб-квартире во флигеле, договариваясь с администрацией, разбираясь с документами, реестрами и тоннами бумажек. Она дала новое значение слову «секретарь», потому что она занималась не только документами, касающимися съемок кино, но и заботилась о «секретных» семейных делах Стэнли.

Я сразу поладил с Маргарет.

– Заходи, включай чайник, – говорила она весело каждое утро, приглашая Андроса и меня зайти и выпить кофе, пока мы планировали будущий день.

Мы быстро стали изумительно эффективным трио. Мы втроем заботились, чтобы все было сделано правильно. Я был индивидуалистом в гоночном спорте, но теперь, с ними, я понимал, как хорошо быть частью команды: если Маргарет была занята фотокопированием, Андрос отвечал на телефон, если Андросу нужно было ехать в Borehamwood Studios за чем-нибудь, я следил за делами в офисе или, чаще, предлагал поехать вместо него. Если Маргарет была слишком занята, чтобы сделать перерыв на обед, я заскакивал к ней на квартиру, чтобы покормить ее кошек. Стэнли не жаловался, что я опаздывал на полчаса, потому что мне надо было кормить кошек. Наоборот, он спрашивал, покормил ли я Вишбоун и Розмари и всегда ли я кормлю их свежей рыбой и ничем другим. На самом деле очень часто, когда мне нужно было идти кормить животных, он давал мне какое-нибудь поручение, и это можно было сделать недалеко от моста Кью, где жила Маргарет.

Мы были замечательным конвейером, который не нужно было поддерживать. Все было даже лучше, чем когда я в первый раз приехал в Эбботс-Мид: я мог ходить на встречи, так как Маргарет и Андрос замечательно меня представляли. Секретари всегда обращались со мной вежливо и с уважением. Несмотря на это, когда я в первый раз приехал в административный отдел кинокомпании, меня не хотели пускать. В таких местах секретарям на ресепшн дают указания не пропускать никого, кто одет не в официальный костюм. Но когда они узнали, кто я, они перестали обращать внимание на мою одежду. Я мог прийти грязным и покрытым пятнами масла после работы с автомобилями, но стоило мне сказать: «Пожалуйста, пропустите меня. Я вам уже звонил. Я Эмилио Д’Алессандро, и я от Стэнли Кубрика», они отвечали: «О, конечно. Я прошу прощения». Двери открывало имя, а не галстук.

Я понял, как для нас важно было, чтобы нас узнавали как представителей Стэнли Кубрика. Нам приходилось иметь дело с огромным количеством людей, и, если бы нам снова и снова приходилось объяснять, кто мы такие, мы бы тратили драгоценное время. А время было драгоценным; Андрос объяснил, что единственный способ выиграть ежедневную гонку со временем – на полную катушку стараться быть «добрыми», тогда мы сможем просить о небольших одолжениях. Каждое Рождество я тратил два дня на развоз роскошных подарков, в основном кейсов с виски, в дюжины офисов в Лондоне.

Стэнли был нашим работодателем, и то, что он говорил, не подлежало сомнению. Все, что он хотел, должно было быть исполнено. Если ему нужен был какой-нибудь документ в течение двух часов, он должен был быть готов вовремя. Если он звонил домой вечером в субботу, потому что нужно сделать что-то важное, мы возвращались в Эбботс-Мид. Воскресенье, суббота, день или ночь, Рождество или Пасха, не имело значения: мы втроем были всегда в его распоряжении.

Не думайте, что наша преданность не была беспрекословной. Если его просьба казалась нам неразумной либо если мы думали, что это будет плохим выходом из ситуации, мы ему говорили об этом. Обычно Стэнли отказывался от альтернатив своим идеям со страшным недовольством и резкими объяснениями, которые обижали. То, насколько быстро он принимал предложения Маргарет и Андроса, ясно показывало, насколько сильно он доверял нам.

Стэнли: «Нет».

Маргарет: «Вообще-то, да».

Стэнли: «О’кей».

Проще простого.

Так же он доверял еще только одному человеку – главе департамента рекламы и связей с общественностью Warner Bros. Europe. Впервые я встретил Джулиана во дворе за домом, и я сразу же понял, что не будет проходить и дня, чтобы он не заглянул к Стэнли. Прежде чем «Заводной апельсин» увидел свет, Стэнли и Джулиан обсудили каждую деталь рекламной кампании: постеры, фотографов для журналов и трейлер к фильму, созданный Пабло Ферро. Джулиан не стал приезжать реже после выхода фильма. Как и Маргарет, Андрос и я, Джулиан занимался тем, что было выше его компетенции. Благодаря своему высокому посту он знал обо всех текущих проектах Warner, так же как и о проектах других кинокомпаний. Стэнли до смерти хотелось знать, над какими проектами трудятся какие режиссеры. Ему также было интересно узнать, каких актеров, какую съемочную команду и площадки они выбрали.

Джулиан, должно быть, не раз нарушал договор о неразглашении, когда рассказывал Стэнли последние новости со студии, но я клянусь, это никуда не шло дальше: Стэнли доверял Джулиану безоговорочно и знал, что никогда не предаст его доверия. Джулиан всегда мог дать ему объективную оценку на все случаи жизни и сделал бы все, что мог, чтобы решить какую-либо проблему. Джулиан был в курсе всего, экспертом по кино. Он был недостающим пазлом, четвертым членом нашей команды. Он был тем, кто давал Стэнли возможность сообщаться с миром кинематографа. Он исполнял все профессиональные поручения Стэнли.

Конечно, быть ключевым членом команды Кубрика иногда трудно.

– Я не могу сделать это сегодня вечером, я отложу на завтра. Какая разница? – говорил Джулиан, напрасно пытаясь выскользнуть из сетей Стэнли.

– Нет, я не приеду сегодня вечером, – мог сказать он, пытаясь притопнуть ногой, – потому что я уверен, что то, что я скажу тебе завтра, будет точно тем же, что я сказал тебе вчера!

Невозможно было злиться: от себя он ожидал в два раза больше, чем от кого бы то ни было другого. Мысленно возвращаясь назад, вы понимали, что он почти всегда был прав, а когда вы понимали, что все, о чем он просил, имело причину, и причиной было выполнение работы наилучшим способом, вы не могли чувствовать возмущения: вам оставалось лишь восхищаться им.