Казалось, они говорят на разных языках, но одинаково о том же. Только Питер понимал это, наслаждаясь беседой с улыбкой прожженного лингвиста, знающего практически все любовные наречия, а Стайлз – нет. Эта глухота бесила, и Стилински бесился еще как.

- В общем, зря ты потратился, – сказал он Питеру жестоко. – Ты изменил количество нулей в своей кредитке, но не изменился сам. Поэтому я ушел. И поэтому уезжаю.

- Как это на тебя похоже, – сказал Питер с упреком и как-то нервно. – Ты снова не услышал, чего хотел и снова бежишь!

- А ты хоть раз бы задумался о том, какую глупость совершил, отпустив меня! – срываясь, рявкнул Стайлз в ответ. – Что не остановил, не сказал, что любишь!!! Ты и сейчас, вместо того, чтобы произнести это, устраиваешь мне экскурсию по роскошному дому, надеясь, что я растаю от чувств и выкину билеты в Бостон?

Питер застыл на месте.

- Так ты летишь в Бостон?

- Лечу. В чем проблема?

- К Дереку летишь, полагаю.

Стайлз отвел глаза, уткнувшись в завешенное тканью зеркало. Оно угадывалось своими овальными очертаниями под мягкими волнами тонкого чехла, и если бы только могло, отразило сейчас немного виноватые мальчишеские глаза: Дерек всегда был в их отношениях неким необходимым злом; волшебно-химическим элементом, нейтрализующим супергеройские силы Питера Хейла не очень-то честной магией. Он, не присутствующий здесь, по-прежнему незримо был рядом.

- Билет с тобой? – спросил Питер зловеще.

- Какая разница?

- Дай сюда. Я его порву, – приказал Хейл. Так, как приказывал раньше.

- Не глупи, это же просто распечатка, – вздохнул Стайлз, продолжив бесцельно продвигаться вдоль обитой каким-то деревом стены, меряя шагами безразмерный гостевой зал с камином у дальнего предела.

Он остановился, когда наткнулся ногами на что-то мягкое, и тогда опустил свои глаза туда, в некотором отупении поняв, что стоит на белой медвежьей шкуре.

- Это, блять, еще что? – задал в никуда глупый вопрос, заметив, что в отличие от остального интерьера, этот предмет был куплен вот кажется только вчера, и даже маленькая бирочка с описанием по уходу виднелась, пришитая с краю.

Питер страдальчески закатил глаза, признавая свое падение окончательным.

- Это – шкура, солнышко, – произнес немного издевательским тоном, издеваясь лишь над собой, – что видимо означает, насколько сильно я рехнулся.

Стайлз с какой-то неведомой грустью смотрел на пушистое море под ногами, краснея все сильнее и сильнее, делая вполне логический вывод, зачем и для чего Питер положил её сюда, у камина. Он проклинал все на свете, потому что выглядело это ожившей его мечтой; только лепестков роз не хватало, словно в заключительной сцене из какого-нибудь сериала про любовь, и это нисколько не умаляло абсолютную пошлоту всей этой идеи. Было неправильно. Не в духе Питера Хейла.

Но отчего-то сейчас он предпочел быть со Стайлзом таким – вальяжным предсказуемым мачо, что кидает под ноги своему возлюбленному узнаваемый банальный аксессуар, словно капитулируя и соглашаясь на предстоящую романтику.

В нишах, реагируя на все усиливающийся сумрак, вспыхнули светильники, озаряя зал. Стайлз перевел взгляд на темную пасть камина, будто ожидая, что и он загорится теплым оранжевым, живым огнем.

Питер чутко уловил его мысли.

- Зажечь? – спросил вкрадчиво, предупредительно, как спрашивают партнера на начальной стадии ухаживаний или на том самом свидании, с запланированным первым сексом.

Стайлз решительно остановился на первом варианте, с удовольствием ощутив бег времени в обратную сторону; представив себя, их, на этом самом первом рандеву, каким бы оно могло быть, если прожить жизни заново и совершенно по-другому.

Кивнул Питеру, соглашаясь на огонь, и долго смотрел на то, как Хейл ловко орудует кочергой в камине, ничуть не замарав белоснежных рукавов рубашки...

- Прости меня, – сказал позже, когда они вдвоем сидели на шкуре и смотрели на языки пламени, которые как будто и не собирались угасать, танцуя на поленьях целую вечность.

- За что?

- Ты знаешь – за что, – сглотнул Стайлз нервно. Он вовсе не планировал просить за что бы то ни было прощения у Питера. Он не планировал даже болтать с ним. Но было что-то уютно-домашнее в сидении рядышком у камина. Незнакомое что-то даже, чего не было у них никогда до этого. Располагающее к временному перемирию и даже прощальному поцелую. И представив жесткие, властные губы своего бывшего любовника, у Стайлза стало все предательски переворачиваться внутри, как впрочем, переворачивалось всегда в присутствии Питера Хейла.

- Прости за то, что так и не поговорил с тобой. За то, что сбежал тогда из дома...

- Ты у комода носок забыл, – беззлобно припомнил Питер какую-то ерунду и улыбнулся.

Носок был сереньким и пах пылью, валяясь на полу вывернутым наизнанку. Хейл помнил, как еле уговорил себя не подносить к губам этот глупый кусок трикотажа, потому что нюхать, как пёс и целовать носки своего бывшего – просто отстой.

- Ладно, не извиняйся, Стайлз.

- Я должен был сказать тебе... – упорно продолжил Стилински, зная, как нарывается, и всё же не имея сил остановиться.

- И лишиться всего веселья? – Питер покачал головой. – Вы с Дереком, как я понял, неплохо проводили время вместе. Он говорил тебе то, что ты хотел услышать. Ты слушал, получал моральные оргазмы, но как по мне, то это не повод следовать за получением новых в промозглый Бостон.

- Какая тебе теперь вообще разница, Питер? – упрямо перебил его Стайлз.

Ему хотелось сказать о ревности, которую Хейл так искусно прятал в глубине своих ярких глаз, но Стайлз молчал – он не был вообще-то уверен. Там было что-то еще, чего он не понимал.

- Разница есть, солнышко, – жестко и холодно сказал Питер, – и она не исчисляется милями. К сожалению. Все дело в том, что если отбросить несуществующую любовь, мыслями о которой забита твоя головёнка, то ты поймешь – в жизни есть более постоянные вещи. Не миражи, а некие константы, которых нужно придерживаться. Что у тебя есть только ты. Это – реально. И надо спешить быть собой, перестав обижаться и доказывать миру, какой Питер Хейл негодяй, хватаясь за руку человека, выкрикивающего те же лозунги, что и ты. Надо иметь смелость стать тем Стайлзом Стилински, которого я всегда видел в будущем. Тебе не нужен я, чтобы доказать это. И тем более, не нужен Дерек.

Стайлз молчал. Он плохо понимал суть рассуждений Питера. Он тщетно искал подвох, не видя логики в том, чтобы вернуться к Хейлу после побега и тут же бросить его, умотав из штата.

Не понимал он щедрости любовника, который, не принимая расставания, отпускал его все же на все четыре стороны, подозрительно исключив Масачуссетс из списка.

И делая примитивный вывод, что Питер наконец соизволил открыто приревновать, пусть даже к другу, Стилински упрямо буркнул, впервые испытывая невероятную сладость любовной власти над кем-то:

- Я решил. Я лечу в Бостон. К Дереку. И... зря ты купил этот дом.

Питер с наигранным сожалением и будто бы нисколько не удивившись такому решению, обвел взглядом пространство гостиной. Поцокал языком, готовясь высказать наверняка что-то очень пошлое.

- Ну, к Дереку, так к Дереку, милый. Надеюсь, член его окажется все так же хорош для тебя, как и три года назад, иначе как же вам выжить в тоскливом Бостоне, не трахаясь?

- При чем здесь... – начал Стайлз зло, обрывая самого себя, – при чем тут чей-то член, господи? Не в этом же дело!

Питер вдруг резко придвинулся вплотную, склонившись к розовому уху Стилински интимно и непозволительно близко.

- С каких это пор? – прошептал горячо и нахально. – Ты любишь член, детка. Ты любишь, когда он у тебя в глотке. Ты любишь, когда он входит тебе в зад, когда он движется в тебе. А кончив, ты любишь засыпать, когда он все еще не покинул твоего разгоряченного тела...

Рука Питера неожиданно быстро пробралась под одежду Стайлза, скользнув под ремень брюк, нащупала полувставший член, а Стайлз, слушая завороженно, непростительно обездвиженный магией этих пошлых фраз, никак не мог пошевелиться, лишь ощущая, как наливается его позорный стояк.