Сейчас, в аэропорту, Дерек понял, что он, пусть и будучи дублером, должен заново повторить сказанное, избавляя их всех от некрасивой концовки истории, спасая заодно и чьё-то сердце.

... – Стайлз, постой, – схватил Дерек мальчишку за рукав, понимая – поздно, не вовремя, глупо! Рассказывать о чужой любви, простившись со своей. И все равно удерживал Стайлза от последнего шага за красную линию, разделяющую тех, кто остается на земле и отлетающих в небо.

Стилински послушно остановился.

- Что?

- Питер... Он любит тебя. Он же... сказал тебе об этом. Как ты и хотел. И ты все равно...

Дерек взял паузу, а Стайлз вдруг оскалился совершенно по-звериному, таращась своими глазищами на Хейла, словно вопрошая его – а что же ты мне раньше-то не сообщил такую волшебную новость? Почему не остановил, не стал препятствовать моему побегу из города?

- Что на тебя нашло, Дер? – спросил Стайлз раздраженно. – Ты что, не хочешь, чтобы я летел с тобой? Немного поздно, не находишь, за две минуты до посадки, говорить мне об этом?

Мистика аэропортов, она такая – если не в пыльном городе, то именно здесь, где воздух звенит эхом множественных признаний, так хочется произносить слова правды. Не смея лгать на прощание, или же не позволяя себе унести в небо недосказанность...

- Я хочу, чтобы ты со мной летел, – признался Дерек честно. – Я очень хочу увезти тебя отсюда. Но разве ты...

- Что я? Ну что – я? – перебил его Стайлз.

Хейл вздохнул:

- Разве ты сам этого хочешь? Зачем ты бежишь от него?

От того, кто не имел смелости прийти к тебе, раненому.

Кто прятался и скрывался, проклиная предательство своего слабого сердца.

Кто сказал, что ничем не может помочь тебе, потому что его изначально не было рядом, чтобы укрыть от того страшного взрыва...

- Ты бросаешь его, хотя он признался, что любит тебя, – сказал Дерек, словами этими каясь в своей излишней осведомленности, нарываясь на новую волну пугающей откровенности. На что-то новое, что-то такое, чего бы он совсем не хотел о Питере знать.

- Любит? Вот как? – Стайлз воинственно прищурился. – Дерек, я что, непонятно выразился тогда? Питер не любит меня, он меня трахает. Трахал тогда, трахает и сейчас. Разница только в том, что теперь он делает это насильно. Так мы летим в Бостон или нет?

Комментарий к * – в общем, нейрохирургия это немножко не моё. Как и кардиология. Без тапок.

====== Часть 14 ======

Тональность дождей в Бостоне всегда разная. Стайлз чутко различал каждую из них, может потому, что здесь их было чуточку больше, чем на оставленном им любимом Юге. Сегодняшний, как назло, напоминал теплую калифорнийскую морось, больше похожую на туман из капель, медленно оседающий на крыши. Только вот тепла в бостонском дожде, как и в самом городе, не было. Это был просто дождь, готовый намочить любого прохожего, неосмотрительно забывшего дома зонтик.

Стайлз зябко повел плечами, голой спиной чувствуя за собой пустое огромное пространство прохладного воздуха – лофты всех городов мира неуловимо похожи. Покрываясь мурашками, Стилински упорно стоял у окна и думал, что они даже идентичны – своей пустотой, своим холодом. И черт его дернул согласиться на аренду этого...

Дерек тихо подошел и обнял со спины. Он был теплым. Ягодицами Стайлз чувствовал его густые лобковые волосы, а плечами – небритые подмышки.

Дерек был уютным. Он был именно тем, кто был необходим Стайлзу в этих холодных дождях, которые он уже ненавидел. Тогда он не знал еще, что с приходом глубокой осени их станет больше, намного, намного больше, и небо станет лить воду с утра до ночи, к рассвету опуская на город туман...

Он стал бы художником, если бы смог. Дожди в его жизни теперь, помимо Дерека, были утешительным постоянством, и каждый из них можно было бы запечатлевать на бумаге, рисуя прямыми линиями эти потоки воды, лишь изредка наклоняя кисть, чтобы поменять направление движения капель.

Иногда дождь шел косыми струями и оттого барабанил в окно, словно повторяя и повторяя что-то. Иногда моросил геометрически прямо, бесшумно плача.

Стоило стать художником, из тех самых, талантливо-сумасшедших ребят, что рисуют на своих картинах одно и то же, помешавшись на идее. Только на каждой из картин Стайлза стояла бы пометка – написано под Аддеролом. Детский недуг возвращался; психика чутко реагировала на изменения обстановки, на смену климата, на смену... любовника. Стайлз втихаря от Дерека пил таблетки, чтобы хоть как-то начать адаптироваться здесь, но больше старался заглушить ими нездоровое желание сравнивать эти проклятые дожди. И в каждом узнавать тот самый, который шел, когда Питер признался ему в любви.

- Ты что, не мог поручить это Синтии?

Стайлз втискивался в низкий корвет, сопя и возмущаясь на несправедливость мира – он не мог отказать боссу в этой бессмысленной поездке, смешно – но не мог. А работы было так много, что он еле успевал доделать всё к своему отъезду. Питер же, стоя рядом, тихонько смеялся себе в поднятый от ветра и дождя воротник. Изображал начальника, не иначе, вытаскивая подчиненного из офиса на осмотр какой-то недвижимости.

Все было, как обычно. Кроме того, что они уже не были вместе, что являлось неизменным три долгих года. Смутьян-Дерек улетал через три дня в свой промозглый Масачуссетс и улетал ни с чем. И глядя сейчас на Стилински, Питер знал – на днях он тоже найдет у себя на столе заявление об уходе от своего талантливого стажера. Он наконец-то оторвёт свою маленькую прелестную жопку с насиженного места и покинет теплые родные земли для покорения новых.

Они... не расстанутся, нет. Им и не нужно будет – все сделает за них расстояние и время. Если, конечно, сможет. И так будет правильнее этой некрасивой театральной истории с элементами пошлого любовного треугольника.

... – Питер! – уже совершенно возмущенно прошипел Стайлз, втиснувшись в салон полностью и неожиданно оказавшись в лежачем положении на пассажирском кресле.

С конфигурацией сидения все было предельно ясно – он сам еще совсем недавно, целуясь на каждом светофоре со своим взрослым любовником, который лихачил, залетая на предельно допустимой скорости на парковку у супермаркета, торопливо дёргал рычажок регулировки спинки, падая вместе с ней ниже уровня окна и принимая на себя вес Хейла. Невидимые глазу прохожих, они сосались как бешеные, и часто Питер распускал руки настолько, что Стайлз возвращался домой в грязном, влажном белье – сытый и довольный жадностью своего партнёра. Который закреплял пройденный материал еще раз, уже в спальне. Делая грязными и влажными простыни и себя самого...

- Кого-то трахал недавно в машине, что ли? – обиженно, хотя и не позволительно было, спросил Стайлз Питера.

- Вот почему я не позвал Синтию, – засмеялся Хейл, объясняя, – она бы не поняла и вряд ли смогла бы удобно расположиться здесь в юбке. Зачем же заставлять быть неловкой такую красивую девушку?

- Ага, зачем? Если можно заставить бывшего...

Стайлз поперхнулся словом, до сих пор не смея произносить некоторые запрещенные в их разрушенном ныне мире термины. Но смысл был ясен – Питер усмехнулся понимающе.

- Вообще-то, эта поездка не совсем деловая, Стайлз, – сказал он честно, воркующе-томно, бархатно рассмеявшись снова, бессовестно проигнорировав тот факт, что они уже расстались.

Стайлз удивленно поднял брови:

- Ты хочешь сказать, что...

- ... что мы смотаемся сейчас загород, и я кое-что тебе покажу, – продолжил его фразу Питер. – Что-то такое, для чего Синтия не годится, потому что и покупал я это не ей.

- А... что ты купил? – Стайлз заглотил крючок снова, позволив плохо скрываемому любопытству мелькнуть в голосе.

Оно чувствовалось так явно, что Хейл заулыбался в открытую. И не стал отвечать, лихо вырулив на трассу и еще долгих тридцать минут езды так и не сказав ни слова. Только когда Стайлз язвительно буркнул о переезде в другой штат, обиженно возразил, что они уже прибыли, и это, вообще-то, в получасе езды от города. Всего-то.