Бегал Питер исключительно ночью, стыдясь сверкать в прорезях больничного одеяния голым задом днём, и лишь поэтому, вдохновившись такой настойчивостью, персонал выделил Питеру безразмерные штаны для дневных посещений пациента Стилински.

После выписки с таинственным диагнозом “Аритмия неясного генеза”, Питер продолжил свидания до тех пор, пока Стайлза не вывели из комы с уже рассосавшейся гематомой.

О том, что он не перестал по ночам приходить к нему, спящему и выздоравливающему, Дерек также узнал потом. Когда стало неважно. Когда стало поздно. Когда Стайлз выкарабкался и, казалось, переболел.

И находясь сейчас перед стойкой регистрации в аэропорту, Дерек с болью и странной нежностью смотрел, как рядом стоящий Стилински равнодушно смотрит в гущу толпы невидящим взглядом; так, как смотрят на мир только те люди, которые никого не ждут.

Эти два месяца были адскими.

Дерек мотался из Бостона в Калифорнию, навещал Стайлза, восстанавливающегося в реабилитационном центре, потому что его левая рука была почти лишена подвижности из-за повреждения какого-то там участка мозга, за это ответственного: такой оказалась цена.

Также Дерек привычно пил кофе с Питером; вытаскивал его из комнат отдыха и втихую звонил кардиологу, который только плечами пожимал – сердце его недавнего пациента работало как часы, тот приступ был необъяснимым. И все же мистеру Хейлу надлежало беречься – никаких бессонных ночей, никаких беспорядочных связей, никаких любовных страданий.

Да, да, кивал Дерек, прикидывая, а не сегодня ли в заново отстроенном “Вавилоне” конкурс “Большая мошонка”, куда обязательно заявится его дядя, притащив с танцпола к себе домой парочку выносливых молодых парней для групповушки...

...Стайлз коснулся руки Дерека, отводя взгляд от толпы провожающих.

Дерек вздрогнул и неожиданно ляпнул:

- Питер сказал, что очень занят, прийти попрощаться не сможет.

Стайлз посмотрел на него очень внимательно, словно понял, что Дерек из последних сил спасает что-то призрачное и уже несуществующее; зачем-то врёт ему, отвечая на так и не прозвучавший вопрос. Нежно звучащей интонацией в голосе смягчая ничем не оправданное и уже привычное отсутствие старшего Хейла.

Они простились с ним накануне.

Питер был холоден и сосредоточен. Он знал, что в этот приезд Дерек забирает с собой в Бостон Стайлза. Помочь на первых порах – с жильем, с знакомствами, с работой...

- Не сильно там затрахивай мальчишку, – напутствовал его дядя. – Он только-только отошел от этой бойни...

К слову, никто из них не обсуждал после взрыва ничьи отношения. Питер молчал. Стайлз – тоже. Дерек держал железный нейтралитет. Но в этот раз в последней беседе со старшим Хейлом они коснулись неизбежного. Дерек вынужденно напомнил, что Стайлз едет с ним, как друг. Но Питер обидно рассмеялся – дай ему время, Дер, и он снова прыгнет к тебе в постель. Так же, как когда-то прыгнул в мою. Он привык быть с Хейлами – это его стена. Его, если хочешь, крепость. В которой так удобно прятаться от остального мира.

Он соблазнит тебя снова. Собственно, ты же знаешь, что он в этом хорош, этот мелкий пиздёныш. Ласковый, шебутной, жадный до секса солнышко, которому просто надо повзрослеть...

- Ты у нас больно взрослый, – буркнул Дерек, посетовав: – И почему вам нельзя всё вернуть обратно?

- Потому, – смешно, по-детски ответил ему Хейл и толкнул к выходу – проваливай. Проваливайте оба. В свой Бостон.

... – Пошли, наша посадка, – потянул его Стайлз за руку, но Дерек почему-то медлил, запоздало перебирая в уме все причины, почему он должен увезти Стилински с собой; запутавшись в своих воспоминаниях с нарушенной хронологией окончательно.

... – Так, это твоя карта и все анализы, – перечислял он Питеру, тыча в руки бумаги при выписке.

Питер брезгливо кривил рот, будто в приступе тошноты, и передергивал плечами на последнем слове в фразе.

Дерек был жесток.

- Кардиограмма, – злорадно припечатывал он и с удовольствием демонстрировал дяде скрученную в трубочку ленту с линией биения его сердца.

- Надо же, оно у тебя есть, – говорил шутливо и одновременно зло.

- Никому не говори, – шипел на него Питер, – не то убью. Понял?

Было уже не смешно, и Дерек интересовался основным:

- Даже Стайлзу? Стайлзу тоже не говорить?

- Особенно ему, – рычал Питер достаточно громко, чтобы на них начали оглядываться проходящие мимо люди.

- Почему?

Это был хороший вопрос. Самый главный, жизненно важный вопрос. И Дерек почему-то догадывался, что Питер на него не ответит. Хотя уже и не нужно было – он знал.

- Думаешь, даже это не оправдает того, что произошло между вами до взрыва? Что он только безжалостно высмеет твоё больное разбитое сердце? То самое, которого у тебя нет?

- Хуже, если пожалеет, – мрачно отозвался Питер.

- Ты же его не пожалел.

- Я ничего не мог для него сделать!!! Как ты не понимаешь этого? Кроме того, чтобы быть там, в “Вавилоне”, вместо него!!!

История про таинственный дом, сожаление о каком-то дурном поступке – все это не имело никакого значения. Только страшное чувство бессилия от невозможности изменить прошлое, только оно, заставившее сейчас Питера Хейла почти кричать, не жалея своего аритмически бьющегося сердца.

- Мальчишке и так досталось, чтобы я смел заставлять его думать о здоровье бывшего любовника, – сказал он вполне логично, но Дерек, конечно же, не повелся на эту чушь.

- Какой же ты самовлюбленный засранец все-таки! – воскликнул он. – Подумайте только! Питер Хейл оказался не таким уж совершенством, потеряв статус супергероя из-за простой кардиологической болячки! Признайся, ЭТО пугает тебя больше всего? Настолько сильно, что ты даже позволишь самому близкому для тебя человеку пребывать в неведении? Не скажешь ему, что чуть не сдох под дверью его палаты? Думаешь остаться в его памяти идеальным солдатом любви? Заставишь поклоняться тебе, такому непогрешимому, и дальше?

- А отчего ты решил, что я хочу его поклонения? – невозмутимо спросил Питер, никак не отреагировав на столь подробный анализ своих страхов. – Хочу продолжения его любовных мук?

- Это же очевидно, – усмехнулся Дерек, – именно его любовь делает тебя живым.

- Да я чуть не умер! – воскликнул Хейл зло. – Пиздёныш мне сердце порвал, особо не стараясь! И ты говоришь...

- Я говорил, Питер. Прошедшее время. И оказался прав. Поэтому скажи ему. Скажи, что был всё это время рядом, и неважно, что таскался ты к нему на этаж, волоча за собой капельницу. Ведь он когда-нибудь узнает об этом, и если не от тебя, то сделает наверняка неправильные выводы.

- Какие?

- Что ты его не любишь. Что боишься. Не будь дураком, подумай: раз уж он принимал тебя со всем твоим дерьмом, прости, то и с больным сердцем будет продолжать любить тоже. Ты и без этого был неидеален, что б ты знал.

Питер недоверчиво хмыкнул:

- Думаешь? Сам-то поверил в то, что сказал?

И они засмеялись. Впервые, кажется, со дня взрыва. Сделав это искренне, так, как всегда было у них раньше.

- Стайлз выбрал свою дорогу, – сказал Питер чуть позже, отсмеявшись, – и перестал следовать моей. Ему и положено жить своей жизнью. Конечно, он мог уехать из города, не устраивая расставаний. Не заставляя меня сделать то, что я сделал. Чёрт. Но... расставшись, наверно, уезжать легче. Он пожелал не возвращаться к пройденному, даже когда услышал, что я люблю его. Ты же сам сказал, что солнышку нужна определенность. Теперь он получил её и распорядился по-своему. Ариведерчи.

- Ты – что? – потрясенно переспросил Дерек, расслышав всего-навсего одно предложение. – Ты... Ты...

- Я, я, – передразнил его Питер, махнув рукой, – проехали. Теперь это неважно.

Их разговор скомкался и стал неловок в секунду. Исчезла легкость, какая бывает между старыми друзьями. Дерек как будто наткнулся на самое стыдное, самое интимное в жизни своего дяди. То самое, о чем не говорят вслух и о чем не принято расспрашивать, словно о венерической болезни. Он даже не подумал в тот момент, что Питер, вероятно, и признавался Стайлзу в любви, будто каялся в подхваченном случайно на вечеринке сифилисе.