Внизу живота проносится сладкий спазм, Регина ахает и, вскочив, бросается в туалет, чтобы там, в тишине кабинки, убедиться: началось. На несколько дней раньше. Такого с ней никогда не случалось – ни разу с момента, как цикл вошел в норму, а произошло это пятнадцать лет назад. Дрожащими пальцами Регина вытягивает из сумочки тампон и заталкивает его в себя. Это специальный тампон, пропитанный успокаивающей мазью, призванной помочь омегам держаться в течение дня. В первые секунды действительно становится легче, в голове проясняется, жар, тревожащий пах, отступает. Облегчение настолько велико, что Регина отправляется домой, забыв и про коктейль, и про то, что собиралась найти себе кого-нибудь. До самого утра она спит почти спокойно, а утром, приняв душ и поставив новый тампон, решительно направляется в тюрьму.

Она думает, что теперь все пойдет как надо.

Охранник узнает ее и вежливо интересуется о продвижении дел. Регина пожимает плечами, не особо распространяясь.

– Говорят, Спенсер разрешил вам заглянуть в камеру к Свон, – говорит охранник, пока они едут на лифте.

– Да, – коротко отзывается Регина.

Коротко – потому что ее снова пронизывает сверху донизу жаркая волна, толчками рвущаяся наружу. Она шумно вздыхает и сцепляет зубы. Это просто интервью. Она зайдет и выйдет и опять будет задавать свои вопросы через стекло – если Свон, конечно, не соизволит сегодня ответить на них.

Охранник доводит Регину до камеры, но на этот раз не оставляет ее одну, а достает из кармана карточку и прикладывает ее к прямоугольнику на стене рядом со стеклом. Красная лампочка сменяется зеленой – и дверь, до того слитая со стеной, бесшумно отодвигается, открывая темный проем. Регина невольно приглаживает волосы ладонью. И делает робкий шаг внутрь.

– Тревожная кнопка справа от двери, – едва слышит она голос охранника до того, как дверь закрывается. Мелькает быстрая тревожная мысль о том, где же Свон, но она тут же исчезает, когда включается тусклый верхний свет, не призванный, однако, полностью осветить камеру. Рот Регины мгновенно пересыхает, зато она обильно увлажняется снизу, и никакой тампон уже не помогает.

Свон сидит на стуле возле дальней стены, руки ее сложены за спиной. Белые волосы по-прежнему стянуты в пучок, ни одной пряди не выбивается из него. Его совершенство заставляет Регину нервничать, и она сердито одергивает себя: в самом деле, какая ей разница до того, какую прическу предпочитает заключенная?

Она специально опускает взгляд ниже, фиксирует черную форму, благодаря которой Свон почти сливается с темнотой, затаившейся в углах, куда плохо проникает электрический свет. Свон всегда была в черном, но только сейчас Регина наконец это осознает. Она втягивает в себя воздух и разочарованно понимает, что ничего не чувствует. Но чего она ждала? Что ради нее отключат систему?

– Чувствуй себя, как дома, – говорит Свон. – Прости, не могу подать руки: они решили, что будет лучше, если я не встану со стула.

Губами она смеется, а глазами пожирает Регину, и этот взгляд сводит с ума, и заставляет хотеть вещей, о которых нельзя даже думать. Регина переступает с ноги на ногу, выдыхает и, чуть поколебавшись, возвращает Свон взгляд не меньшей силы. От этого Свон темнеет лицом и слегка подается вперед, но «липкий» стул, невидимыми крючками цепляющийся за форму, заставляет ее принять первоначальную позу. Регина вызывающе усмехается, чувствуя небольшую, но все же власть.

В их обществе женщине давно не зазорно иметь в партнерах женщину – эволюция совершила виток и позволила им даже беременеть друг от друга, правда, при соблюдении некоторых условий, – однако Регина всегда предпочитала мужчин. А может быть, никто из женщин не проявлял должной настойчивости при знакомстве с ней. Не так уж настойчива и Свон, если учесть обстоятельства, и все же…

Обострившимся чутьем Регина ловит, словно впервые: Свон тоже хочет ее. Возможно, с момента первой встречи. Или…

Внезапное осознание шлепает по затылку жесткой ладонью.

Многие хотели брать у нее интервью. Но Свон согласилась только на Регину. Почему?

Вместо того, чтобы задать нужный вопрос, Регина суетливо принимается рассматривать камеру. Ничего особенного: кровать с тонким матрасом, накрытая не менее тонким одеялом, стол возле стены, лампа на нем, стул, на котором сидит Свон. Окон нет, дверь слилась со стеной и совершенно не видна.

– В туалет вас выводят? – задает глупый вопрос Регина, когда понимает, что не видит унитаза.

– Ты же не видишь здесь гор дерьма, – усмехается Свон, сидящая неестественно прямо. – У нас еще и прогулки есть.

Ее глаза лихорадочно блестят. Регина думает, что видела такой блеск только у альф, загоняющих партнера. Пару раз она была с таким партнером. Но Свон не альфа, так ведь?

– Кто же вы, мисс Свон? – хрипло спрашивает Регина, больше всего на свете желающая прямо сейчас внутри себя что-нибудь поживее тампона. – Альфа? Бета? Омега?

Свон облизывает губы, и это ее движение отправляет Регину куда-то на грань оргазма.

– Кем ты хочешь, чтобы я была для тебя?

Глупо надеяться, что микрофоны и видеоглазки отключены: Спенсер наверняка наблюдает за ними, ведь ему нужно будет в случае чего принимать меры. Однако Регина надеется, потому что в противном случае ее больше сюда не пустят. А она уже хочет вернуться, еще даже не уйдя.

– Вас хорошо кормят? – Регина игнорирует предыдущий вопрос Свон: с трудом, потому что нижнее белье можно выжимать. Отвратительно восхитительная реакция, лишаться которой не хочется совершенно. В висках и в паху пульсирует кровь, Регина буквально ощущает, как она бежит по венам: горячая, стремительная, разносит по телу предельное возбуждение. Хочется забыть обо всем и поддаться моменту.

Свон не двигается. И ничего не говорит. Ее лицо кажется бесстрастным, и только глаза продолжают оставаться тлеющими угольками в сумраке камеры. Регина в который раз надеется, что ей удастся уловить хоть какой-нибудь запах, но даже так тело ее дрожит в предвкушении, посылая импульсы, которые становится все труднее игнорировать. Регина совершает ошибку, раз за разом возвращаясь сюда в таком состоянии, но ее тянет, будто магнитом, и скоро будет очень сложно маскировать все это заботой о читателях.

В жизни Регины такое возбуждение впервые. Она много слышала о нем, читала и, конечно, надеялась, что однажды испытает, но родители говорили ей, что такое возможно только с соулмейтом, однако Эмма Свон уж точно не ее соулмейт. Возможно, что для нее пары и вовсе никогда не найдется. Но если она обычная бета, то почему же столько омег на ее счету?

Воспоминание о том, что Свон – убийца, приходит неохотно, словно пробиваясь сквозь туман, и Регина вынуждена признать, что сейчас ей все равно. Когда она шла сюда впервые, то была преисполнена негодования и осуждения, теперь же ей не хочется ни негодовать, ни осуждать. Ей хочется раздвинуть ноги и пригласить Эмму Свон сделать с ней все, что той только заблагорассудится. Возможно, именно запретность связи с убийцей и подогревает возбуждение.

Регина издает нервный вздох и берется за блокнот. Карандаш застывает над чистой страницей.

Что она может написать? В камере нет ничего необычного, да и не должна она заставлять читателя испытывать жалость к убийце. Но что тогда?

«Я не знаю, чего ждала, – пишет она правду, решая, что всегда сможет потом исправить, – но это просто комната. А в ней – просто женщина, которая совершенно не выглядит страшной…»

Буквы выходят кривыми, а предложения не сочатся сарказмом, к которому давно привыкли поклонники творчества Регины Миллс. Но сейчас нет никакой возможности придерживаться излюбленного стиля. Она все исправит. Обязательно исправит. Нужно только дождаться окончания цикла.

– Что ты хочешь сделать со мной?

Прозвучавший вопрос застает Регину врасплох. Она роняет карандаш и торопливо нагибается за ним, стремясь скрыть моментально покрасневшее лицо. Ей прекрасно известно, что Свон наблюдает, и потому она поднимается быстрее, чем могла бы.