Обессиленную мать ловко подхватили под руки и бережно усадили на мягкие войлоки, покрытые чистым бумазейным тряпьём; тучная, полногрудая старуха с выбитой из-под чухты растрёпанной, седой прядью, припадая на одну ногу, быстро склонилась над новорождённым и, колыхая рыхлой грудью, проворно перерезала острым ножом пуповину, завязала её на крохотном животике крепыша, звонко шлёпнула, чтоб тот начал дышать. И тот отнёсся к сему, как настоящий урадинец: ну, разве малость всхлипнул, почти бесшумно. Оно и понятно, малыш уже знал: крик может навести врагов на его племя, и потому по-аварски воздержался от громогласных восклицаний, как будет воздерживаться и впредь. А шлепок этот был, пожалуй, первым и последним, который он когда-либо получил от своего ближнего. Сей шлепок ввёл его в суровую, полную опасностей и риска, горскую жизнь, где не будет особых плетей, но будет возможность без меры, познать на своей шкуре все вероятные виды увечий.

Волла-ги! Так, в слезах и крови, в поту и страданиях, появился на свет малыш, которого отец по своему желанию и совету муллы, нарёк Танка.

* * *

Аллах Акбар! Аллах Акба-ар!! – беспорядочный грохот винтовочных и револьверных выстрелов гулко сотрясал предвечернее ущелье Урады. Раскатистое, визжащее эхо, на разные голоса, рвано и оглушительно скакало-ухало по гранитным стенам каньона, гудело в скалах, закладывало уши, распугивая злых духов гор.

–Э-ээй, люди-и! Я мюршид Гобзало, сын Ахмата-та, говорю вам!..У меня сын! Сы-ын! Джигит родился! Билла-ги! Он будет, как его прадед, дед, как отец – воин!..Танка-а!! – его имя. Для чести. Для отваги. Для того, чтобы позвать человека!..

Трудно, да и бессмысленно описывать счастье Гобзало. Его радость была выше самых высоких гор Дагестана, парила вместе с орлами где-то там, в поднебесье.

Стоя на плоской крыше своей родовой сакли, бешено сверкая белками глаз, хищно скаля крепкие зубы, он продолжал безудержно палить в предвечернее бирюзовое небо и неистово восхвалять милость Всевышнего.

Переполошённые горцы, тотчас слетелись с оружием в руках со всей Урады, но тут же, смекнув в чём дело, восторженно поддержали пальбой и огненными танцами, душевный порыв счастливого отца.

* * *

Хай, хай…Из тьмы веков суровые горы Кавказа почитают рождение детей! Появление их на свет для горцев и степняков событие великое. Гремят барабаны, рокочут бубны, весело играют пандур и зурна. Радуются и ликуют все: молодые супруги, их родители и родственники, кунаки и соседи, – словом весь тухум. Воллай лазун! Разве может быть по-другому? Дети – продолжение рода, отрада в жизни, опора в старости. «Но каждый человек, который родился, ещё не человек. И каждая птица, которая летает, ещё не орёл» – утверждают на годекане убелённые сединой старики, а они знают, что утверждают.

Потому, любящие горянки-матери, всегда поют над колыбелями сыновей сердечные, мудрые песни. Воллай лазун! Следует с первых дней, с молоком матери, – воспитывать в сыне горскую честь и дух; чтобы имя сына летело орлом в вышину, чтобы оно под конец не тускнело, чтобы не пришлось, потом кинжалам и саблям выправлять кривизну его жизни и не смывать кровью пятно позора.

Ай-е! Ведь далеко не случайно Имам Шамиль часто повторял воинам перед боем:

«Мои горцы! Любите свои голые, дикие скалы. Мало добра они принесли вам, но без земли нет свободы горцам. Бейтесь за них не щадя жизни, берегите их! И пусть звон ваших сабель да усладит могильный сон ваших достойных предков! Бейтесь! И никогда не забывайте колыбельную песню своей матери!»

Хай, хай…В горах говорят: «Нет ни одной матери, не умеющей петь. Нет такой матери, которая в душе не была бы поэтом». Вот где красота, вот где честь! Люди бывают разные: плохие и хорошие, так и песни бывают лучше и хуже. Но всегда прекрасна мать и песня матери.

Волла-ги! Вообще у горцев всего три песни. Какие? Хо! Первую из них поёт горянка-мать, когда у неё родиться сын, и она сидит над его колыбелью. Вторую из них поёт горянка-мать, когда лишается своего сына. А третья? Билла-ги! – все остальные.

«Да, мать…Правдивый, хотя и пристрастный свидетель цветущего и увядшего, рождающегося и гибнувшего, приходящего и уходящего. Мать, качающая колыбель, держащая на руках ребёнка, обнимающая сына, который уходит от неё навсегда…Талла-ги! Что может быть искреннее и правдивее её песен?

Песня матери – начало, источник всех человеческих песен. Первая улыбка и последняя слеза – вот, что такое она.

Песня рождается в сердце, потом сердце её передаёт языку, язык передаёт её сердцам всех людей, а сердца людей передают песню векам».¹ И какая вера в них! Какая любовь! Какая надежда!

…И Мариам, вторя песням веков, пела своему сыну Танка «Колыбельную», которую некогда сочинила мать Хаджи-Мурата, великого наиба и бесстрашного храбреца Шамиля. Вот как она звучала:

Послушай песенку мою

С улыбкой на лице

О храбреце тебе спою,

О гордом смельчаке.

Носил он шашку на боку,

Достоинство храня,

В седло он прыгал на скаку

И усмирял коня.

Границы он пересекал,

Как горная река,

Хребет горе перерубал

Он молнией клинка…

Орлом взлетал он к небесам

На огненном коне,

Как барс отважный со скалы,

Бросался в пасть войне.

Столетний дуб одной рукой

Он смог согнуть кольцом.

Да будешь ты, орлёнок мой,

Таким же храбрецом.

Мариам ласково смотрела на улыбающееся личико Танка и свято верила в слова своей песни. И не знала, конечно, как не знала прежде и мать Хаджи-Мурата, какие испытания ждут впереди её сына…

* * *

Хай, хай…Рождение дитя для горцев событие великое. Но всё же, – рождение младенца мужского пола радость вдвойне! И у аварцев встречается с особым торжеством. Оглушительная пальба из ружей и пистолетов – красноречиво возвещает миру о сём подарке судьбы. Оно и понятно: «Для красы невесты – чёрная бровь и алые губы, для красы рода – мужчина и острый кинжал». «Родичи отца – по имуществу, матери – по душе».

…Гобзало, хмельной от счастья и поздравлений, не считал, сколько в тот день сжёг пороху и расстрелял в небо зарядов. Крепко помнил лишь то, что оглох от пальбы и здравиц. И ещё одно держал он в памяти. Как первой прибежала к нему спящему в комнату, радовестница – старая Сакинат, и задыхаясь от волнения, доложила, что Мариам благополучно родила ему наследника – сына. Гобзало возрадовался и тут же, как того требовал адат, подарил за добрую весть белого телёнка. А во дворе счастливого отца уже поджидали оповещённые кунаки. При его появлении они принялись палить из ружей и поздравлять наперебой Гобзало:

– Ассалам Алейкум! Мир Вам!

– Да будет его приход в правоверный мир к счастью! Пусть ему всё удаётся, и в военных, и в мирных делах!

– Да даст ему Аллах, чего хочет его отец! Иншалла!

Тем же часом повитухи и другие женщины, помогавшие роженице, были приглашены матерью Гобзало отведать праздничных яств и ягодный «курч».² Это кушанье в горах традиционно готовят для родильниц, и оно называется женским блюдом.

Сам же Гобзало попросил мулу привезти ему из мечети Коран, чтобы положить Священную книгу около ослабевшей жены для того, чтобы отогнать от неё нечистых духов, что тот и исполнил.

На мужской половине, в кунацкой, собрались родные, друзья и прочие одноаульцы. Мужского полу понабилась тьма – пуле упасть негде.

Счастливый хозяин, считавший рождение сына благодатью, посланною свыше на его семью, радушно встречал гостей, забыв о недавних обидах. В тот благословенный день были зарезаны два быка и больше десятка отборных баранов. Позже к пирующим подтянулись женщины и девушки в нарядных праздничных одеяниях.