Мы вернулись, когда солнце уже садилось, заливая все вокруг золотистым светом. И услышали голос, удивительно чистый и звонкий, вдохновенно выводящий «O mio babbino caro», еще до того, как увидели его обладательницу.
Девушка пела с закрытыми глазами, стоя перед крыльцом нашего дома. На первый взгляд она была точной копией Луизы Брукс[3], разве что с более смуглой кожей, в обтягивающих кожаных штанах и мешковатой майке, что не мешало ей выглядеть очень стильно.
Я была потрясена красотой момента. Все слилось в единую картину – магия голоса незнакомки, волшебная природа, сама ария Лауретты из оперы Пуччини «Джанни Скикки». Я была тронута до глубины души.
– Браво, браво! – воскликнула Марин.
– Спасибо. Мне вдруг захотелось спеть именно здесь и сейчас. И вообще, как можно оказаться посреди всего этого и не петь во весь голос? – Она широко раскинула руки, словно пытаясь обнять всю красоту вокруг. – Меня зовут Ариэль. А вы тоже здесь живете?
– Да, – улыбнулась Марин. – Правда, мы пока этого еще не поняли. Я Марин, а это моя сестра Имоджен.
– У вас потрясающий голос, – сказала я. – Вы оперная певица?
– Да, я певица. Правда, мой голос не очень подходит для оперы, но я так люблю эту арию! От нее у меня просто сердце замирает. – Она стукнула себя кулаком в грудь. – Никак не могу поверить, что это место мне не привиделось. Понимаете, что я имею в виду? Только посмотрите на этот домик. Тут все такие?
– Соседний дом похож на замок, там даже ров есть, – сказала я.
– Что, правда? Замок со рвом?
– Именно. Я все пытаюсь подбить Имоджен пошалить немного и поиграть в осаду замка. Или искупаться голышом. Пока не решили, что лучше, – сказала Марин.
– Конечно же, осада, – сказала Ариэль. – Думаю, желающих искупаться во рву голышом много, но мы же не хотим ходить проторенными путями!
– Мне нравится твой образ мыслей, – сказала Марин, подтолкнув девушку плечом. Сестре всегда было легче общаться с незнакомыми людьми, чем мне.
– А над чем вы собираетесь тут работать? – спросила я. Одной из особенностей «Мелеты» было то, что ее обитателей ни к чему не принуждали. Танцовщиков и певцов не заставляли выступать, демонстрируя достижения, от поэтов и писателей не требовали представить на суд наставников свои произведения перед тем, как они уедут из кампуса. Можно было поступить сюда и просто болтаться без дела все девять месяцев – или, как было сказано в официальных материалах, использовать это время «для глубоких размышлений о природе искусства». Тем не менее, существовала неписаная традиция, согласно которой обитатели «Мелеты» начинали здесь работу над какими-нибудь крупными амбициозными проектами, которые становились вехами в их творчестве и началом череды выдающихся произведений.
– Я пишу рок-оперу о Жанне д’Арк. И сама буду исполнять роль Жанны.
Я задумалась, взвешивая идею.
– Отлично придумано. Жанна одна из немногих исторических личностей, которые не будут восприниматься странно в качестве героев рок-оперы, ей это подходит.
– Мне даже подступиться страшно, – призналась Ариэль. – Но именно так я и выбираю проекты, над которыми стоит работать. Если от одной мысли у меня скручивает живот и начинает тошнить, это верный признак, что это именно та идея, которой стоит заняться.
– А мне здесь почему-то немного страшно, – сказала Марин.
Это было неожиданно. Впервые я слышала, чтобы Марин не захлебывалась от восторга, говоря о «Мелете». Она ни разу не выказала ни тени сомнений, когда мы обсуждали, стоит ли посылать туда заявки, и не было ни малейшего намека, что пребывание здесь не является пределом ее мечтаний.
– Неужели? – удивилась Ариэль.
– Оставить труппу на год само по себе безумие. Так никто в балетном мире не поступает. Нет никакой гарантии, что, когда я вернусь, меня примут обратно. – Марин нервно чертила ногой полукруг.
– В таком случае, зачем ты вообще сюда приехала? – спросила Ариэль. Я была рада, что этот вопрос задала именно она, и мне не пришлось делать этого. Если для постороннего человека такой вопрос был закономерен, то мне было стыдно не знать о сомнениях и проблемах родной сестры.
– Чтобы совершенствовать мастерство танца под руководством Гэвина Делакура. Надеюсь, что работа с ним послужит толчком для моей карьеры, и мне не придется возвращаться в старую труппу, потому что я стану действительно выдающейся балериной. – Она пожала плечами. – В общем, по тем же причинам, что и другие – достичь таких высот мастерства, что все остальное не будет иметь значения.
– Ты права, – сказала Ариэль. – А как насчет тебя, Имоджен?
Я уклонилась от ответа, отделавшись общими фразами. Я не любила говорить о своем творчестве, так как мне казалось, что сказанные слова могут нарушить гармонию невоплощенного пока замысла.
– Ну… Хочу сделать нечто такое… Что, как ты сказала, пугает меня настолько, что понимаешь, именно над этим и следует работать. У меня такое чувство, что время, проведенное здесь, сто́ит использовать, чтобы начать какой-то действительно серьезный проект. Такой, о каком я и помыслить бы не могла где-то еще.
Ариэль кивнула.
– И я! Среди ежедневной рутины я бы просто не смогла выкроить время, чтобы всерьез задуматься о рок-опере.
– Вот именно, – улыбнулась я.
Все это время я с беспокойством наблюдала за Марин, которая вовсе не выкроила время для занятий, приехав в «Мелету», а, скорее, пожертвовала им. Я спрашивала себя, что такого могло случиться, чтобы заставить ее рисковать своей безопасностью? Или, может, по какой-то причине безопасность перестала иметь для нее значение?
– Ну, ладно, девочки! Я не прочь и всю ночь проболтать с вами обо всем этом, но я даже не начала распаковывать вещи, – сказала Ариэль. – А пора бы уже.
– Я тоже еще не все распаковала, – кивнула я. – А ведь я приехала раньше вас.
– Думаю, скоро мы сможем болтать о том, как идут дела, и ночами, – сказала Марин. – Ведь мы собрались здесь и ради этого тоже, правда?
Довольные намеченными планами, мы разошлись по комнатам. Поднимаясь по лестнице, я взглянула на дверь комнаты Елены и отметила, что она плотно закрыта. Странная девица, видимо, решила отгородиться от остальных.
Поднявшись в башенку, я распахнула окна, впустив в комнату воздух наступавшей ночи. Ночь давно стала моим любимым временем. Под покровом ночи легче писать. Записывать невероятные истории. И нет рядом никого, кто нарушил бы тишину суждениями о достоинствах и недостатках моих текстов. Ночь всегда располагала к предельной откровенности, когда казалось, что можно безбоязненно открывать самые мрачные тайны, признаваться в самых сокровенных желаниях.
Сидя в полном одиночестве за столом в сгущающихся сумерках, я открыла блокнот.
Хотя раньше я сама себе не признавалась, теперь я точно знала, что именно собираюсь написать в «Мелете». Это будет роман, состоящий из отдельных историй, а точнее сказок, сюжеты которых переплетаются и дополняют друг друга, о двух девушках, заблудившихся в темном лесу. О том, что этому предшествовало, и об их чудесном спасении. Или… гибели? О том, что же заставило их бежать в самую чащу ночного леса, об их жизни до этого. И о волшебных картах, которые помогли им найти выход оттуда, откуда редко кто выбирался живым. Идея подобной книги давно зрела во мне. Это будет история, которую мне необходимо поведать миру.
Я взяла ручку, потом снова положила ее на стол. Оперлась руками о столешницу и сделала несколько глубоких вдохов, вбирая воздух, полный чудесных ароматов позднего лета.
Только под покровом ночи я смогла себе признаться, что очень, очень боюсь писать эту книгу, потому что, записывая все это, могу смертельно пораниться. Так, что обнажатся кости под рассеченной плотью. Я думала, что если буду слишком долго мечтать о своем замысле, то, в конце концов, откажусь от мысли написать эту книгу. Сама себя уговорю не делать этого. Такое уже случалось. И не раз.
