– Вы не подумали, что стоит подождать, пока все соберутся, прежде чем занимать комнату?

Девушка в дверном проеме была тоненькой, как веточка, с неровно подстриженной копной волос цвета фуксии. Похоже, она была зла на весь белый свет и особенно – на меня.

– Нет, – не подумала. Тем более, что заезд длится два дня, включая сегодня.

Она продолжала стоять в дверях, словно надеясь, что одним своим присутствием может заставить меня передумать. Я начала вынимать белье из чемодана, полагая, что она поймет, что разговор окончен.

– Меня зовут Имоджен, – улыбнулась я. – Я писательница.

– А я Елена, поэт. У меня уже вышли два сборника. С прекрасными рецензиями в независимой прессе. Вообще-то, предполагалось, что эта комната будет моей.

Ладно, посмотрим, кто кого переупрямит.

– Извини, но я не вижу оснований для твоих претензий. Когда я пришла, комната была пуста, и ключ торчал снаружи.

В информационном буклете было указано, что резиденции закреплены за гостями, но все личные комнаты – в свободном доступе. Их занимают по принципу кто успел, а ключи в замках снаружи как раз и отмечают свободные помещения.

– И все равно, – настаивала Елена. – Эта комната предназначалась мне.

– Если вам кто-то это обещал, он солгал. Или, по меньшей мере, ошибся. Прочтите буклет, который вам прислали.

Она ушла, не ответив. Я покачала головой и продолжила разбирать вещи.

Башня была самым высоким местом в доме, моим личным третьим этажом. В основном обосновавшись, я спустилась вниз. На втором этаже располагались три спальни, все очень просторные, каждая с полноценной ванной комнатой. Кто бы ни проектировал дом, он явно думал о гармонии взаимоотношений между людьми, живущими здесь, не меньше, чем об эстетике – нам не придется сражаться за душ по утрам. Одна из дверей – самая дальняя от лестницы по коридору – была закрыта. Я предположила, что это комната неприветливой Елены, и обрадовалась, что она закрыта и расположена так далеко.

В этот момент отворилась входная дверь.

– Привет! Есть кто-нибудь? – произнес голос, который я так хорошо знала.

Мое сердце чуть не выскочило из груди, когда я с грохотом сбегала по лестнице, торопясь встретиться с сестрой. Марин улыбнулась, распахнула объятия, и я шагнула прямо в них. И привычно изумилась, насколько сильна сестра. Мышцы танцовщицы, каждый день бросающей вызов земному притяжению.

Она еще раз сжала мои плечи.

– Я так счастлива, что ты здесь, Имоджен. Так счастлива! Нужно распаковаться. Составишь мне компанию?

– Конечно. – Я подхватила одну из ее сумок и пошла за сестрой вверх по лестнице.

– Вот эта, – сказала Марин, пройдясь по коридору и осмотрев сначала одну, а затем другую из двух незанятых комнат, выглядывая в окна. – Мне нравится вид на реку.

Я подошла к ней и посмотрела в окно на солнечные блики, пляшущие на поверхности воды.

– Насколько иначе это место выглядит отсюда! Я смотрела в окно с другой стороны дома, там река не видна. Как будто мы с тобой будем жить в разных мирах.

– Ну и что, – сказала она, открывая чемодан, – все равно впервые за все эти годы мы оказались под одной крышей, и я этому рада.

– Я тоже.

Марин принялась распаковывать чемоданы, и мне казалось, что по комнате носится вихрь. Казалось, она порождает хаос, но все разворачивалось, складывалось и повисало очень аккуратно и именно там, где она хотела.

– Ты уже осмотрелась? – спросила она.

– Мой рейс задержали, так что я добралась сюда ненамного раньше тебя. Мне хватило времени только на то, чтобы устроиться и перехватить свободную комнату у одной из наших соседок.

Марин только закатила глаза, выслушав мой рассказ.

– Может, она не понимает, каковы правила «периода свободного заезда», или она просто не умеет ладить с людьми. – Сестра застегнула чемодан и сунула его в шкаф. Теперь ее комната выглядела так, будто она всю жизнь жила здесь.

– Может быть. Или встала не с той ноги. Надеюсь, она это как-нибудь переживет. Мне не нравится идея жить девять месяцев бок о бок с кем-то, кто возненавидел меня с первого взгляда. Кстати, об умении общаться с людьми… Что слышно от нашей маман?

Марин поморщилась.

– Как всегда, в каждом письме куча гадостей под видом заботы о моем благе. Она в своем репертуаре: конечно, идея провести почти год в «Мелете» весьма заманчива, но уверена ли я, что правильно поступаю? У меня будет прекрасный наставник, но если меня не будут видеть на сцене целый год, потом обо мне никто и не вспомнит, и все такое прочее. Я написала ей, что пока мы здесь, нам запрещено поддерживать связь с внешним миром.

Я посмотрела на нее с изумлением.

– Неужели ты действительно так ответила?

– Именно так. – На ее щеке появилась ямочка, когда она улыбнулась. – Это, конечно, не означает, что она не наводнит почту мерзкими письмами, но, по крайней мере, это избавляет нас от необходимости ей отвечать.

– Ты просто гений! И коварный, к тому же. Я тебя обожаю.

То, что она написала матери, не соответствовало действительности. Конечно посторонним вход в «Мелету» был запрещен, но мы могли поддерживать связь с внешним миром: переписываться, общаться с помощью мессенджеров, разговаривать по телефону. Но что касается нашей драгоценной мамочки, я вовсе не хотела поддерживать с ней отношений, и была рада, что Марин возвела между нами еще один барьер.

– Пришлось это сделать, чтобы мы остались в здравом уме. Ведь наша мамаша не была бы собой, если бы вдруг оказалась хоть чем-то довольной, и поэтому она приложит все усилия, чтобы отравить нам существование и здесь. Когда я сказала ей, что еду сюда, единственное, что она спросила, когда я буду выступать, потому что, видите ли, она обязательно хочет при этом присутствовать. А это значит, что она непременно закатит сцену. Помнишь, что случилось на премьере «Лебединого озера»?

– Как я могу это забыть? Это была, наверное, одна из самых вопиющих ее выходок.

У нашей матери был пунктик – она не пропускала ни одного балетного спектакля, где танцевала Марин. Причем каждый раз использовала это как возможность привлечь внимание к собственной персоне. В тот вечер она упала в обморок – как она потом объяснила, от волнения, – когда Марин исполняла вариацию Одиллии. И сделала это так картинно, с таким грохотом, что спектакль пришлось прервать, и на следующий день во всех статьях, посвященных премьере, о ней было сказано больше, чем о самой Марин.

– Думаешь? Ну, по крайней мере, самая демонстративная. Поэтому можешь себе представить, какое удовольствие я получила, сообщая ей, что никто, кроме наставников и постоянных обитателей, не может быть допущен на территорию «Мелеты». – Марин потянулась, повела плечами, стряхивая последнее напряжение от долгой поездки. – Не хочешь прогуляться, посмотреть, что тут и как?

– Отличная идея.

Мы прошлись по территории, не переставая удивляться странным и прекрасным вещам, окружавшим нас. Ни один домик кампуса не был похож на другой и уж точно не напоминал скучные сооружения из бетонных блоков.

– Вот этот дом похож на королевский замок из «Золушки», – сказала Марин.

Да, действительно, – настоящий замок в миниатюре, окруженный рвом, с подъемным мостом. Он даже выкрашен был в тот же оттенок голубого с блестящими искорками, что и платье Золушки в диснеевском мультфильме.

– А соседний домик как будто сошел со страниц исторического романа о России. Интересно, кто его спроектировал? – Гравий хрустел под нашими ногами, а в воздухе стоял густой медовый запах – так обычно пахнет нагретая солнцем свежая трава.

– Наверное, подающие надежды архитекторы, которые в свое время жили в «Мелете». А может, скульпторы. Здесь принято в знак благодарности оставлять свои творения. Кстати, мосты через реку тоже их рук дело. Замечательная традиция, правда? – Ее прелестное лицо озарила улыбка.

Невозможно было не улыбнуться в ответ.

– На первый взгляд, все в этом месте прекрасно.