Год служит Алексей, два служит, четвертый к концу подходит. Пришел срок ехать домой.

Распрощался Алексей с «Вихрем», поплыл на большом корабле на Большую землю. Приплыл, а дальше поехал поездом, глядит из вагона и не насмотрится: до чего же хороша советская земля, до чего же она красивая! За окошком то поле, то лес дремучий, то села, то города с высокими домами, с заводами и фабриками. На каждой станции поезд встречают девушки и парни, как увидят Алексея-пограничника, к себе зовут: «Оставайся у нас, работать вместе с нами будешь, песни петь». — «Не могу остаться! — отвечает Алексей. — Я еду на Смоленщину, ребят в школе учить». Дальше бежит поезд, стучит колесами: «Скоро и твой дом, скоро и твой дом!..» И тут вдруг влетела в окошко чайка, села Алексею на плечо, зашептала человеческим голосом: «Здравствуй, Алеша-пограничник! Все мне про тебя ведомо, все думки твои мне известны: тоскует твое сердце по большой работе. Оставайся в нашем краю». — «Я бы остался, — отвечает чайке Алеша-пограничник, — да моря нет в вашем краю. Как сама ты сюда, бедная, залетела?» Рассмеялась чайка: «Есть у нас в краю Байкал-море и его дочка, красавица река Ангара. На той реке большой порог-камень лежит. Падуном называется. Истерзал Падун грудь красавицы Ангары, днем и ночью плачет Ангара. Услышали советские люди ее плач, решили: „Избавим красавицу от вечной тяжкой боли! Поставим поперек Ангары плотину, поднимется вода и затопит злой Падун-порог. Разольется Ангара во все стороны новым морем, вздохнет свободно, всей грудью. Ангаре — счастье и нам, людям, — польза: поплывут по новому морю корабли“. — „Неужели, — спрашивает чайка Алексея-пограничника, — не хочешь ты помочь спасти красавицу Ангару от злого Падуна?“ Взмахнула крыльями и улетела в окошко.

Задумался Алексей-пограничник. А тут — новая станция. „Город Иркутск! — кричат в окошко парни и девушки. — Пересадка на Падун-порог. Выходите, у кого руки крепкие, совесть чистая!“

Решил Алексей-пограничник и сошел с поезда — выручать Ангару! Тут и сказке конец».

А вот письмо, которое Алексей Кирьянов прислал Баулину:

«Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! Не сердитесь, что я так долго Вам не писал. До материка мы добрались без особых приключений. Правда, в Охотском море попали в хороший шторм, баллов на девять. Капитан объявил аврал по закреплению груза на верхней палубе. Мы, бывшие пограничники, работали как положено. Особенно старался Петя Милешкин.

Вот я написал „бывшие пограничники“ и даже сам не поверил: неужели я — „бывший“? Нет, Николай Иванович, никогда я не буду „бывшим“. Всегда и везде, пока жив, буду пограничником.

Теперь хочу написать Вам о самом главном.

Во Владивостоке, в порту, мы встретили демобилизованных солдат и сержантов из Таманской дивизии. Они ждали „Ломоносова“. Начались взаимные расспросы: „Куда едете?“ Оказывается, таманцы — их двести человек — сговорились еще с полгода назад поехать по призыву партии на Дальний Восток. И вот с комсомольскими путевками они спешат на Южный Сахалин строить дороги и шахты.

В Хабаровске на вокзале играл оркестр, было полно народу, со знаменами, с плакатами. Встречали только что прибывший скорый поезд с молодыми строителями.

В Чите нам повстречался новый поезд с запада, тоже с комсомольцами. И опять демобилизованные- матросы и старшины из Севастополя. Спрашивают: „Куда загребаете?“ — „По домам“, — отвечаем. „А мы всей боевой частью взяли курс на Якутские алмазные россыпи“.

Тут у нас такое началось! „Запад на восток подался, а восток катит на запад — непорядок! Встречные перевозки!“

Словом, Николай Иванович, в Иркутске душа моя не выдержала. Пожелал я нашим ребятам дальнейшего счастливого плавания, а сам свернул с курса на север, к Падунским порогам. В обкоме комсомола мне все документы оформили за полчаса и включили меня в группу ленинградцев и горьковчан, которая едет на строительство Братской гидростанции. Одобряете?

Ребята наши сказали на прощание, что повидаются с родными и тоже сюда махнут. Милешкин почесал за ухом: „Я тоже подумаю“. Подумать решил, и то хорошо!

Планы мои, Николай Иванович, такие: в Братске на первых порах поработаю на том участке, куда поставят. Строителем так строителем. Могу и электриком, и бетонщиком, и радистом на трассе будущей электромагистрали. А там, глядишь, школы построят — снова стану учителем.

Сегодня наша группа выезжает из Иркутска. Пишу на пристани, на берегу Ангары. Она действительно красавица. Посылаю письмо и сказку Марише. Если она чего-нибудь не поймет, Вы, пожалуйста, ей объясните. Написал письмо в Загорье Дуне, зову ее сюда, то есть на Падун.

С нетерпением жду от Вас письма. Пишите мне по адресу: Братск, до востребования. (Другого адреса я пока еще не имею.)

Горячий привет боцману Доронину, Игнату Атласову и всем нашим пограничникам. Поцелуйте за меня Маришу.

Спасибо Вам за все хорошее!

До свидания!

Ваш Алексей Кирьянов, старшина I статьи».

Тот же самый «ПК-5», на котором когда-то ходил в дозор Алексей Кирьянов, хлопотливо урча мотором, вез меня к «Мичурину», бросившему якорь на внешнем рейде. За штурвалом стоял главстаршина Игнат Атласов.

На причале прощально махали фуражками, бескозырками и кепками свободные от службы пограничники и рабочие. И долго еще я видел среди них высокого, слегка суховатого Баулина и боцмана Доронина с Маринкой на плече.

«ПК-5» подошел к борту парохода. Мы с Атласовым крепко пожали друг другу руки.

— Счастливого пути! — крикнул мне главстаршина, когда я поднялся на борт парохода. — Пишите!

— Обязательно! Не поминайте лихом, счастливо оставаться! — крикнул я в ответ.

Выбрав якорь, «Мичурин» попрощался с островом протяжным басовым гудком и лег на курс.

Взбежав по трапу на капитанский мостик, я попросил у штурмана бинокль.

У причала стояли сторожевики, недавно возвратившиеся из ночного дозорного крейсерства. Свежий декабрьский ветер рвал флаги пограничного флота. На Мысе Доброй Надежды белели домики служб и клуба базы. А вот и утес, на котором выщербленный временем и непогодами каменный крест и гранитный обелиск с пятиконечной звездой. Вот и замшелый камень, и на нем Маринка, а рядом с ней капитан третьего ранга Баулин.

Начала разгуливаться океанская волна. Буревестник промелькнул над мостиком. Наползли тучи, сразу стало пасмурно, холодно, а мне вспомнились любимые стихи Баулина:

«Над моей отчизной солнце не заходит, до чего отчизна велика!..»

Осенью 1944 года на одной из погранзастав Белоруссии Лев Александрович Линьков услышал от старожила ближайшей деревни рассказ о том, как в первый день войны пограничники приняли на себя удар гитлеровских войск и как геройски погиб начальник заставы Александр Сивачев.

Спустя несколько лет, работая над фронтовыми записями, Лев Александрович написал о Сивачеве очерк, который был опубликован в газете.

Вскоре в Квартире писателя раздался телефонный звонок.

— Лев Александрович? Здравствуйте. С вами говорит Александр Сивачев.

— Как? А разве…

— Да нет, вы не поняли. Я сын того Александра Сивачева, тоже Александр Сивачев.

В тот же день жена и сын погибшего командира приехали к Л. Линькову. Оказалось, что они ничего не знали о Сивачеве, без вести пропавшем в первые дни войны.

Так писатель помог восстановить имя еще одного героя. И семья теперь знает, как погиб Сивачев и где он похоронен.

Впоследствии Л. Линьков написал рассказ «Сердце Александра Сивачева».

Вот такие непридуманные, живые истории стоят почти за каждым произведением писателя.

Увлечение пограничной темой началось давно. Еще в 30-е годы по заданию «Комсомольской правды» он начинает собирать материал о первых пограничниках и всерьез, можно сказать, на всю жизнь «заболевает» этой темой.