Бобров работал в цехе шестой год, сразу после армии устроился. Расточник четвертого разряда, передовик производства, коммунист, пропагандист основ марксизма-ленинизма, член цехкома, самбист. «На таких людях, как Бобров с Лаптевым, вся общественная работа в цехе держится», –как-то однажды на собрании заметил Валентин Петрович.

Лаптев работал сварщиком, в цеховом комитете отвечал за спортивную работу, имел средне-техническое образование. В спортивных мероприятиях принимали участие все одни и те же –Бобров, Сапегин, Лаптев, Чебыкин. Остальные, большинство, отсиживались дома. Лаптев каждый раз с большим трудом набирал команду на заводские соревнования: просил, упрашивал, надоедал…

Вот уж неделю Лаптев с Плотниковым меняли брони на «Корзине» на дробилку. Плотников суетился. Было много ошибок. Не продумали работу. «Корзина» тянулась на шесть метров в длину, на три в ширину. Слесарное отделение было намного меньше токарного; и освещение хуже; и загазованность большая. Примерно половину слесарного отделения занимали станки – гильотинные ножницы, пресс, вальцы, радиально-сверлильный станок, комбинированные ножницы, разметочный стол. Сварочные аппараты. Свободного места оставалось немного. Бум! Бум! Забивал, запрессовывал Клюев двадцатикилограммовой кувалдой болты в промвал.

– Эй, ухнем! Эй, ухнем! – находил он еще силы шутить.

Раньше Плотников с Клюевым работали вместе, на пару. Клюев был лидер. Он легко ориентировался в работе, хорошо читал чертежи. Плотников с Клюевым до сих пор бы, наверно, работали вместе, если бы Клюев не запил, не уволился с предприятия. На новом месте Клюев проработал недолго, опять потянуло на завод, в ремонтный цех. Там всегда было много работы, Клюев любил поработать. На износ, не жалея живота своего.

Получка. Опять деньги не все. Лысенко Галина Афанасьевна, нормировщик, в первую очередь выдавала зарплату остронуждающимся: матери-одиночки, многодетные, пенсионеры; а что останется – остальным. Вот уже третий месяц так. Не было в банке денег. Зарплата выдавалась по частям, задерживалась.

4

Как-то неуютно, пусто было в цехе. Половина станков простаивала, не хватало токарей. Специалистов можно было по пальцам перечесть. Раз как-то Вершинин Андрей Павлович, фрезеровщик, заболел, а тут срочно потребовалась шестерня на редуктор, нарезать зуб. На зубодолбежном станке в цехе никто не работал. Больной Вершинин тогда встал за станок.

Андрей Павлович работал в цехе вот уж тридцать семь лет: сначала слесарем, потом выучился на фрезеровщика. За самоотверженный труд Андрей Павлович был награжден Орденом Ленина, грамотами. Скоро на пенсию, Андрей Павлович так и не подготовил себе смены. Не держались люди в цехе. Низкой была заработная плата. Получали хорошо лишь те, кто проработал в цехе лет пять, не меньше. Они хорошо знали работу, приноровились к ней. Клавдия обучила профессии токаря двенадцать человек, и только двое работали в цехе, остальные сменили профессию.

При сдельной оплате труда надо работать, крутиться. Сколько заработал – столько получил. Но были и всякого рода хозяйственные работы, не по специальности. Оплата уже по тарифу. Быстрей! Быстрей! Подгонял Дмитрий себя в работе. И так – лучших семнадцать лет. Не работа, а рвачество. Пародия. Дмитрий закурил. Пошел пятый час, «наше время», как говорил Плотников. Еще одна смена прошла. Ничего примечательного. Пустая, надутая смена. Низкая производительность труда. Никакого удовлетворения. Появился Чебыкин с проверкой.

– Рано, Дмитрий, закончил работу. Боишься домой опоздать? – «Вот я тебя поймал», – говорили глаза мастера.

– Как «рано»? Перекур у меня, – был готов ответ.

– Много времени у тебя уходит на перекуры.

– Почему «много»? Я же не машина.

– Если ты, Дмитрий, пришел на работу, значит, надо работать и нечего свои порядки устанавливать! Пошли ко мне, поговорим, – кивнул Чебыкин в сторону конторки.

– Пошли.

В конторке никого не было. Чебыкин занял свое место за столом. Дмитрий взял стул, сел напротив.

– Ты, Дмитрий, зла на меня не держи, – в доверительном тоне начал Чебыкин разговор. – У каждого из нас свои обязанности: у меня свои, у тебя – свои. Устраиваясь на работу, ты брал обязательство не нарушать трудовой дисциплины. Так?

– Так, так…

– Дмитрий, скажи мне честно, ты свои обязанности выполняешь?

– А ты свои?! – не сдерживался Дмитрий, ругался.

– А что ты имеешь в виду, – насторожился Чебыкин.

– Ты, как мастер, проводишь воспитательную работу в коллективе? Почему на сменном собрании никто не выступил, когда обсуждали Сидорчука за прогул? Потому что нет коллектива, каждый – за себя. Мастер сам все решит. …или выборы профгруппорга. Выборов как таковых не было. Ты сам все единолично решил, предложил профгруппоргом Боброва. Лишил людей инициативы. Конечно, Олег достойная кандидатура. Но, может, была и другая кандидатура. Мастер – воспитатель.

– Без меня есть кому воспитывать. На это есть комсомольская, профсоюзная, партийная организации. Я тебе, Дмитрий, на первый раз делаю замечание за раннее окончание работы, но если еще раз это повториться – буду принимать меры.

– Наказывай! Или ты боишься, что в смене будет нарушение трудовой дисциплины?

– Нет!

– Похвально! А я хочу нормально работать. У нас как делается: не закончил одну работу, а тебя уже – другая. Всякого рода незапланированная работа дробит настроение, лишает инициативы. Я хочу быть хозяином своей работы, своего заработка!

Это была не прихоть, а вполне законные требования специалиста, кадрового рабочего, каковым Дмитрий являлся.

– Работа бывает разная: по специальности, не по специальности, интересная, неинтересная… Работа есть работа. Без хозяйственных работ нам не обойтись. Хозяйственные работы были, есть и будут. Всякая работа оплачивается. У нас не конвейерное производство. Все хотели бы нормально работать, чтобы не было хозработ… Но без разных работ нельзя.

– Надо создать условия для нормальной работы. А…! – в сердцах махнул Дмитрий рукой и вышел из конторки.

«Наговорил бог знает что! – ругал себя Дмитрий. – Черт меня дернул! Надо было промолчать! Что мне, всех больше надо, что ли! И этот месяц так же будет без премии за “Лучшего по профессии.” Чебыкин не пропустит. Связался! Собственно, из-за двадцати рублей трепать себе нервы… Двадцать рублей… Не велик стимул». В подавленном настроении Дмитрий вышел из цеха.

5

– Я отстраняю тебя от работы! Ты в нетрезвом состоянии! – объяснялся Чебыкин с Клюевым.

– Я не пьяный, – нагло отказывался Клюев.

– У меня, Сергей Сергеевич, сто рублей не лишние. А если комиссия придет? Иди, отдыхай! Я тебе ставлю прогул.

Чебыкин, скрепя сердце, может, и допустил бы Клюева до работы, если бы не «Постановление Совета Министров о мерах по преодолению пьянства и алкоголизма»,вышедшее недавно. Меры были строгие: на нарушителей трудовой дисциплины, любителей спиртного налагался штраф в размере пятидесяти рублей. Мастера за укрывательство лиц, находящихся в нетрезвом состоянии на работе, также подвергали штрафу до ста рублей.

– Испугался, что штраф придется платить! Дрожат за свою шкуру, зайцы! Бояться место потерять! – возмущался Клюев, собрав вокруг себя сочувствующих. – Я бы отработал потом. Начальник!.. От горшка два вершка. Указывает еще. Много вас таких, начальников, развелось!

Клюев понимал, что не прав, пьяный – не работник, но признаться себе в этом – было выше его сил, самолюбие не позволяло.

Конечно, при желании можно было все уладить: прийти на работу пораньше, договориться с начальником, мол так-то и так… получилось, виноват… Такое практиковалось в цехе. Клюев уже так делал, выбивал себе «отгулы», а тут… героем себя почувствовал. Правда, потом приходилось отрабатывать, оставаться на вторую смену, зато прогул не засчитывали. Всем было хорошо.

«Раньше все-таки лучше было, – думал Клюев. – Раньше, если ты хорошо работал, тебя уважали: каждый месяц шла премия, и не ходили со стаканом, не принюхивались. Теперь же уважением пользуется не тот, кто хорошо работает, а кто больше всех языком треплет. Мне ничего не надо. В передовики я не стремлюсь. Я свое отработал. Было время, и премия мне шла, и в цеховом комитете был, и уважали, и когда надо, отпускали с работы».